Анализ стихотворения Тютчева Еще шумел веселый день
Анализ стиха Тютчева Еще шумел веселый день.
Анализ стиха Тютчева Еще шумел веселый день.
- Ох, нелгкая это работа, из болота тащить бегемота.
Давайте попробуем вместе:
После смерти Денисьевой любовь Тютчева как бы выливается в Пространство, осуществляя связь между двумя мирами. Эта связь призрачна, но функциональна. И потому, он пронзительно чувствует дыхание смертного костра, который в царстве Тьмы разожгла Денисьева:
И мне казалось, что меня
Какой-то миротворный гений
Из пышно-золотого дня
Увлек, незримый, в царство теней.
Заметьте: в слове ТЕНЕЙ ударение падает на первое Е, хотя в родительном падеже должно быть «тенЕй». Но в данном словосочетании (царство тЕней) ударение всегда ставится на первом Е.
Стихотворение написано четырхстопным ямбом.
Рифмы мужские (ударение на последнем слоге) и женские (ударение на предпоследнем слоге.
Рифмовка перекрстная: аБаБ.
Поищите САМИ тропы: эпитеты, метафоры, сравнения.
Добавьте дату написания.
И получайте заслуженную оценку.
Навигация по записям
Ф. И. Тютчев «Еще шумел веселый день. »
Стихотворение Тютчев написал в 1829 году, доработав его в 1851 году.
В стихотворении говорится о соотношении дня и ночи, об их смене, о значении этой смены в жизни человека. Эта тема присутствует во многих стихотворениях поэта.
Человек в поэтическом мире Тютчева одинок и в сиянии дня, и во мраке ночи. Бездны разверзаются между человеком и природой. Неопределенность окружает человека.
Жанр стихотворения — элегия. Стихотворный метр — четырех- и пятистопный ямб, система рифмовки — перекрестная, с чередованием мужских и женских рифм.
Стихотворение начинается со слова «Еще. » и с описания «дневного мира»:
Еще шумел веселый день,
Толпами улица блистала,
И облаков вечерних тень
По светлым кровлям пролетала.
Но неминуемо наступление «уже. »: день — это всегда лишь покров над бездной безымянной, это сон, от которого происходит пробуждение в ночь, в бездну. Образ дня-покрова, который присутствует во многих «ночных» стихотворениях поэта, сменяется образом ночи-покрова. И является мир ночи, молчания, неясных теней и звуков:
Затих повсюду шум и гам,
И воцарилося молчанье —
Ходили тени по стенам
И полусонное мерцанье.
Ночной покров несет успокоение для измученной души, для человека, который ощущает себя «обломком старых поколений», «пережившим свой век». Поэт понимает, что смена дня и ночи неизбежна, что на смену старому, «вчерашнему» уже спешит новое, пробудившееся от «благодатного сна».
Поэт метафорически изображает луну, не называя ее — только обозначая: светило, и кажется, это взгляд самой ночи, взгляд «оттуда»:
Украдкою в мое окно
Глядело бледное светило,
И мне казалось, что оно
Мою дремоту сторожило.
В последней строфе мотив торжества ночи, царства теней звучит еще явственней:
И мне казалось, что меня Какой-то миротворный гений Из пышно-золотого дня Увлек, незримый, в царство теней.
В стихотворении много слов со значением зыбкости, неопределенности (строй невнятный, странное пробужденье, тени по стенам, полусонное мерцанье, какой- то миротворный гений), дважды повторено слово «казалось».
Поэт употребляет множество выразительных эпитетов, часто это сложные прилагательные: жизни благодатной, строй стозвучный, шумный и невнятный, полусонное мерцанье, бледное светило, миротворный гений, из пышно-золотого дня.
Такая поэтическая лексика усиливает ощущение двойственности описываемого Тютчевым мира, его противоречивости и единства.
Основной прием стихотворения — антитеза, контраст.
"Еще шумел веселый день. "
Еще шумел веселый день, Толпами улица блистала, И облаков вечерних тень По светлым кровлям пролетала, И доносилися порой Все звуки жизни благодатной, – И всё в один сливалось строй, Стозвучный, шумный – и невнятный. Весенней негой утомлен, Я впал в невольное забвенье. Не знаю, долог ли был сон, Но странно было пробужденье. Затих повсюду шум и гам И воцарилося молчанье – Ходили тени по стенам И полусонное мерцанье. Украдкою в мое окно Глядело бледное светило, И мне казалось, что оно Мою дремоту сторожило. И мне казалось, что меня Какой-то миротворный гений Из пышно-золотого дня Увлек, незримый, в царство теней.
"Еще шумел веселый день…"
Автограф — РГАЛИ. Ф. 505. Оп. 1. Ед. хр. 23. Л. 7 и 8.
Первая публикация — Москв. 1851. № 11. Кн. 1. С. 237, вместе со стих. «Смотри, как на речном просторе…», «Море и утес в 1848 г.», с общей подписью Т-въ. Затем — Совр. 1854. Т. XLIV. С. 16–17; Изд. 1854. С. 31–32; Изд. 1868. С. 36–37; Изд. СПб. 1886. С. 62–63; Изд. 1900. С. 61–62.
Печатается по автографу (третья редакция). См. «Другие редакции и варианты» и коммент. к стих. «Пробуждение». С. 230, 321.
Третья редакция стихотворения не имеет названия в отличие от первых двух, озаглавленных — «Пробуждение». Действительно, поэт сосредоточен не на моменте пробуждения, а на ночных впечатлениях, которые оказываются контрастными впечатлениям от дневной жизни, в этом отношении стихотворение подобно более раннему — «День и ночь». В рассматриваемой, третьей, редакции поэт усилил этот контраст, введя новую вторую строфу («И доносилися порой…»), посвященную «благодатному» дню, полному оживления. Появилась также новая, четвертая строфа («Затих повсюду шум и гам…»), в которой усилен мотив молчания («И воцарилося молчанье», было — «И ночи зыбкое молчанье»); 2-я строка поддержала идею-настроение 1-й (тишины), а 4-я — дополнила эти же ночные впечатления указанием на особое состояние человека — «полусонное мерцанье» (романтическое выражение, имеющее импрессионистическую тенденцию: мерцающее сознание как бы отождествляется с мерцающим ночным светом— звезд или луны). Строфа запечатлела новую черту в романтизме Тютчева. Подверглась изменению последняя строфа: в нее вошел повтор слов предыдущей строфы — «И мне казалось», чего не было в ранних редакциях. Поэт продолжает усиливать идею «кажущегося», идею «странностей» ночного мира, слияния субъективного с объективным, их нерасчленения: человеческое «я» «увлечено», уведено в иное бытие, сливается с ночью, с «царством теней». Дважды использовав однокоренные слова— «воцарилося», «царством», поэт усилил философскую идею господства ночи, но без того отрицательного аспекта, который есть в стих. «День и ночь», «О чем ты воешь, ветр ночной…», а отчасти и «Видение», «Как океан объемлет шар земной…». Только в рассматриваемой третьей редакции «Гений ночи» получил положительный эпитет — «миротворный», в первых двух поэт ограничился словами «какой-то гений». Именно в этой редакции запечатлено двойственное субъективное состояние человека: для него и дневная жизнь «благодатная», «пышно-золотая», день «веселый», дает «блеск» и «свет» всему, но и ночь при всех странностях «миротворна», поэтично-успокаивающа и не страшна, не мрачна, а освещена лунным светом и ночными мерцаниями. Стихотворение не включается в художественные создания Тютчева о хаосе (это слово здесь отсутствует), хотя примыкает к ним, дополняя их поэтическими созерцаниями ночного бытия. Во все прижизненные издания и первые посмертные вошел текст третьей редакции. Везде название «Пробуждение» отсутствует.
В Москв. стихотворение разделено на две части: первая — рисует ситуацию до пробуждения, и она обозначена арабской цифрой «1», вторая, под цифрой «2» — ночное состояние человека; «день» и «ночь» графически отделены. Звездочками отделены друг от друга и строфы. В 8-й строке — «Стозвучный, шумный и невнятный», в 24-й — «Увлек, незримый, в царство теней» — варианты автографа. В изданиях, подготовленных И.С. Тургеневым, внесены поправки в эти строки: 8-я — «Строй звучный, шумный и невнятный» (получился неудачный повтор слова «строй»: он внес в строку неуместную определенность — «строй звучный»; слово «шумный» оказалось ненужным синонимом, а «строй… невнятный» — это уже скорее отрицание строя). У Тютчева образ более сложно романтический: у него строй «стозвучный», слово «сто» может подразумевать многозначность, различие и диссонансы, нечто «невнятное». Также неудачна правка последней строки: «Увлек незримо в царство теней». У Тютчева «гений… незримый», «какой-то», в печатном варианте уменьшены романтические краски, но «увлек незримо» — образ и в реальном отношении неточен (засыпающего человека можно видеть), тютчевский автограф более точен и поэтичен. Однако тургеневские варианты этих строк приняты и в Изд. 1868, СПб. 1886. но в Изд. 1900 только 8-я строка — в тургеневском варианте, а 24-я — в варианте автографа. Во всех указанных изданиях стихотворение печатается в контексте поэзии 1830-х гг.
Датируется концом 1840-х гг. на основании первой публикации в Москв. в 1851 г.
Федор Тютчев — Еще шумел веселый день
Еще шумел веселый день,
Толпами улица блистала,
И облаков вечерних тень
№ 4 По светлым кровлям пролетала.
И доносилися порой
Все звуки жизни благодатной —
И все в один сливалось строй,
№ 8 Стозвучный, шумный и невнятный.
Весенней негой утомлен,
Я впал в невольное забвенье;
Не знаю, долог ли был сон,
№ 12 Но странно было пробужденье.
Затих повсюду шум и гам,
И воцарилося молчанье —
Ходили тени по стенам
№ 16 И полусонное мерцанье.
Украдкою в мое окно
Глядело бледное светило,
И мне казалось, что оно
№ 20 Мою дремоту сторожило.
И мне казалось, что меня
Какой-то миротворный гений
Из пышно-золотого дня
№ 24 Увлек, незримый, в царство теней.
Yeshche shumel vesely den,
Tolpami ulitsa blistala,
I oblakov vechernikh ten
Po svetlym krovlyam proletala.
I donosilisya poroy
Vse zvuki zhizni blagodatnoy —
I vse v odin slivalos stroy,
Stozvuchny, shumny i nevnyatny.
Vesenney negoy utomlen,
Ya vpal v nevolnoye zabvenye;
Ne znayu, dolog li byl son,
No stranno bylo probuzhdenye.
Zatikh povsyudu shum i gam,
I votsarilosya molchanye —
Khodili teni po stenam
I polusonnoye mertsanye.
Ukradkoyu v moye okno
Glyadelo blednoye svetilo,
I mne kazalos, chto ono
Moyu dremotu storozhilo.
I mne kazalos, chto menya
Kakoy-to mirotvorny geny
Iz pyshno-zolotogo dnya
Uvlek, nezrimy, v tsarstvo teney.
Tot ievtk dtctksq ltym,
Njkgfvb ekbwf ,kbcnfkf,
B j,kfrjd dtxthyb[ ntym
Gj cdtnksv rhjdkzv ghjktnfkf/
B ljyjcbkbcz gjhjq
Dct pderb ;bpyb ,kfujlfnyjq —
B dct d jlby ckbdfkjcm cnhjq,
Cnjpdexysq, ievysq b ytdyznysq/
Dtctyytq ytujq enjvkty,
Z dgfk d ytdjkmyjt pf,dtymt;
Yt pyf/, ljkju kb ,sk cjy,
Yj cnhfyyj ,skj ghj,e;ltymt///
Pfnb[ gjdc/le iev b ufv,
B djwfhbkjcz vjkxfymt —
[jlbkb ntyb gj cntyfv
B gjkecjyyjt vthwfymt///
Erhflrj/ d vjt jryj
Ukzltkj ,ktlyjt cdtnbkj,
B vyt rfpfkjcm, xnj jyj
Vj/ lhtvjne cnjhj;bkj/
B vyt rfpfkjcm, xnj vtyz
Rfrjq-nj vbhjndjhysq utybq
Bp gsiyj-pjkjnjuj lyz
Edktr, ytphbvsq, d wfhcndj ntytq/