Анализ стихотворения Тургенева С кем спорить

Анализ стихотворений в прозе И.С. Тургенева

Начиная с 1877 года, Тургенев стал создавать «Стихотворения в прозе», которым суждено было остаться в русской литературе непревзойденным образцом этого трудного и своеобразного жанра. Самый выбор формы был подсказан Тургеневу желанием максимально сблизить прозаическую речь со стихотворной, создать особый жанр лирического дневника, в котором мелькали бы воспоминания о прошедшем, мимолетные впечатления, размышления о будущем.

В этих эскизах на самые разнообразные темы-- философские, социальные, психологические -- говорилось о жизни вселенной, о природе, о любви, о смерти, о родине, о красоте, о подвиге, о дружбе.

Тургенев долгое время не помышлял вовсе о печатании их и не придавал им большого значения, рассматривая их лишь как предварительные наброски для будущих произведений.

Дав им общее заглавие «Senilia» («Старческое»), он говорил, что пишет их, собственно, не для печати, и только изредка читал то или иное стихотворение друзьям -- Я. П. Полонскому, П. Л. Лаврову, артистке М. Г. Савиной.

Однажды, уже незадолго до смерти, он познакомил с ними навестившего его в Буживале М. М. Стасюлевича, и тот уговорил Ивана Сергеевича отдать их ему для напечатания в журнале «Вестник Европы». Тургенев согласился, и пятьдесят одно стихотворение из этого цикла было опубликовано в декабрьской книжке журнала на 1882 год.

Вообще стихотворений в прозе Тургеневым было написано значительно больше, но в остальных слишком явственно звучали автобиографические мотивы, и поэтому он воздержался от публикации их. (Эта часть стихотворений -- числом тридцать одно -- была издана только в 1930 -- 1931 годах.)

Тургенев никак не ожидал, что появление его миниатюрных новелл будет встречено читателями с живейшим интересом и сочувствием. Вскоре они были переведены Полиной Виардо на французский язык, а затем были опубликованы переводы и на другие европейские языки.

Лучшие тургеневские стихотворения в прозе стали хрестоматийными, а многие выражения из них крылатыми.

Некоторые стихотворения проникнуты грустным, порою даже трагическим настроением, потому что писались в тот период, когда безнадежно больной и исстрадавшийся писатель, задумываясь о близости неотвратимой развязки, мысленно подводил итоги своего трудного и сложного жизненного пути.

Далеко не все «Стихотворения в прозе» окрашены в пессимистические тона. Личные мотивы в них часто подчинены широким общечеловеческим темам. Тут немало и жизнеутверждающих произведений, где писатель славит героизм, подвиг, моральное величие простых людей, их духовное превосходство над богачами.

В прославленном стихотворении «Русский язык» с исключительной силой прозвучала проникновенная любовь писателя к родине, к родному языку, к будущему русского народа. «Во дни сомнений, во дни тягостных раздумий о судьбах моей родины,-- говорит Тургенев, -- ты один мне поддержка и опора, о великий, могучий, правдивый и свободный русский язык!»

Особое место во всем цикле занимает стихотворение «Порог», опубликованное только после смерти Тургенева вместе с прокламацией народовольцев, посвященной памяти писателя.

Стихотворение это было навеяно политическими процессами семидесятых годов, в частности процессом Веры Засулич.

В нем дан величественный образ русской девушки революционерки, которая готова к любым испытаниям и мукам. Она знает, что ее ждет «холод, голод, ненависть, насмешка, презрение, обида, тюрьма, болезнь и самая смерть». Ее не страшит «отчуждение, полное одиночество». Идя на смерть, она знает, что ее подвиг останется безыменным, но и это не может остановить ее, потому что ей не нужно ни благодарности, ни сожаления.

Стилистический анализ стихотворения в прозе И.С. Тургенева «Собака».

В данном произведении повествование ведется от первого лица, и образ автора максимально близок Тургеневу. Стихотворение представляет собой философские размышления о жизни и смерти. Тема произведения, находящая на поверхности, рассказ автора о нем самом и его собаке. Субтема произведения - одиночество, размышления о незначительности каждой отдельно взятой жизни перед лицом смерти. Об этом говорит выбор автором лексики: употребляются слова «смерть», «жизнь», «огонек» (в значении «жизнь»), «конец». В произведении можно выделить следующие микротемы: погода («на дворе воет страшная, неистовая буря»), собака.

Данный текст является примером художественной литературы. Показатель этого - особый отбор средств. В частности, использование тропов. Тургенев олицетворяет бурю: «воет страшная, неистовая буря». Описывая бурю, он применяет прилагательное-эпитет «неистовая». Также автор олицетворяет собаку и применяет по отношению к ней слова, обычно описывающие человека: «немая», «без слов». Другое олицетворение - чувство «живет». Тургенев сравнивает жизнь живого существа с огоньком, для описания которого использует прилагательное-эпитет «трепетный».

Выбор автором слов также служит основной идее произведения. Чтобы подчеркнуть различие и одновременно тождественность автора и его собаки, Тургенев ставит рядом слова «человек» и «животное».

Тургенев прибегает к приемам звукописи для передачи образов: «жизнь жмется». В данном случае усиливается впечатление беззащитности жизни перед смертью.

В 1881 году Тургенев в последний раз приехал на родину. Через несколько месяцев он тяжело заболел в Париже, из-за чего задуманный им тогда переезд в Россию стал несбыточной мечтой*.

Если Вы заметили ошибку в тексте выделите слово и нажмите Shift + Enter

1) История создания цикла «Стихотворения в прозе» И.С. Тургенева.

В последние годы жизни тяжело заболевшего И.С. Тургенева всё больше начинают посещать философские размышления о смысле человеческого существования, о жизни и смерти. Писатель по-своему переосмысливает свои произведения, и результатом этого переосмысления ведущих мотивов творчества является цикл миниатюр «Стихотворения в прозе», которые стали своеобразным итогом жизни И.С. Тургенева и его последними произведениями.

2) Особенности жанра. По жанру это «стихотворения в прозе», а не просто философские рассказы, так как слишком гармонично сочетаются звуки, мелодично сливаются они в слова и фразы. «это сплав поэзии и прозы, мелодии и ритма, отмеченные печатью необыкновенного стилистического изящества». «Стихотворения в прозе» — это сборник оригинальных философских высказываний, жизненных выводов. Это своеобразный итог, черта, точка, которую Тургенев ставит в конце всех своих произведений в конце своей жизни. Здесь отразилось всё то, что было «разлито» по всем произведениям писателя. Тургенев создал уникальный жанр, единственный в своём роде.

- Почему И.С. Тургенев свои небольшие миниатюры называет «Стихотворениями в прозе»? (главное для писателя — передача чувств)

3) Тематика«Стихотворений в прозе» И.С. Тургенева . Тематика стихотворений чрезвычайно разнообразна, но в то же время все они неразрывно связаны между собой, связаны в один общий мотив. Главные, преобладающие темы «Стихотворений в прозе»:

- воспоминания о давней любви;

- размышления о неотвратимости смерти;

- раздумья о ничтожности человеческой жизни перед вечностью природы. Этот цикл — это противопоставление, противопоставление жизни и смерти, молодости и старости, добра и зла, прошлого и настоящего. Эти мотивы «вступают в борьбу» между собой. Тургенев часто сталкивает их, переплетает. Вообще всё развитие мысли, «развёртывание повествования» очень напоминает развитие тем в музыкальных произведениях Шопена, Моцарта и др. «Стихотворения в прозе» — это своеобразные сонаты, но только не в музыке, а в литературе. Все произведения Тургенева объединяет рассматривание вечных проблем, которые в принципе волнуют общество и в данное время. Л. Озеров: «В сборнике имеется множество так называемых вечных тем и мотивов, стоящих перед всеми поколениями и объединяющих людей разных времён». Например, изображение темы природы. И.С. Тургенев всегда восторгался красотой и «бесконечной гармонией» природы. Он был убеждён, что человек только и силён, когда «опирается» на неё. Всю жизнь писателя волновали вопросы о месте человека в природе. Его возмущали и в то же время пугали могущество и власть её, необходимость подчиняться её жестоким законам, перед которыми все одинаково равны. Мысль о том, что «природа. материя остаётся, индивидуумы исчезают», мучила Тургенева. Ведь жизнь человека так прекрасна и так мала, так мгновенна в сравнении с жизнью природы. Это противоречие, конфликт между человеческой жизнью и жизнью природы остаются для Тургенева неразрешимыми. «Не дайте проскользнуть жизни между пальцев». Вот основная философская мысль и наставление писателя, выраженные во многих «Стихотворениях. ». Вот почему часто лирический герой Тургенева вспоминает свою жизнь, анализирует её, часто из его уст можно услышать фразу: «О жизнь, жизнь, куда ушла ты так бесследно? Ты ли меня обманула, я ли не умел воспользоваться твоими дарами?» Тургенев раз за разом говорит нам о том, что жизнь лишь мгновение, её надо прожить так, чтобы в конце не оглядываться с ужасом, не выводить: «Догорай, бесполезная жизнь». Нередко для того чтобы показать всю мимолётность жизни, Тургенев сопоставляет настоящее и прошлое. Ведь именно в такие моменты, вспоминая своё прошлое, человек начинает ценить свою жизнь.

4) Анализ стихотворения в прозе «Русский язык ». В этом лирическом этюде И.С. Тургенев размышляет о сущности русского языка, о необходимости родного языка, особенно «во дни сомнений, во дни тягостных раздумий о судьбах. родины». Русское слово является поддержкой и опорой автору, находящемуся вдали от родины. Во время написания лирических миниатюр И.С. Тургенев жил за границей. Писатель характеризует русский язык с помощью следующих эпитетов: «великий, могучий, правдивый и свободный». Размышляя о тяжёлой судьбе своего народа, И.С. Тургенев пишет: «. как не впасть в отчаяние при виде всего, что совершается дома». Но финал стихотворения в прозе не трагичен, писатель верит в душевную силу, нравственную мощь, духовную стойкость своего народа: «Но нельзя верить, чтобы такой язык не был дан великому народу!» Судьба народа напрямую связана с развитием русского языка, который поражает своей глубиной и красотой.

- Что для автора является поддержкой и опорой «во дни сомнений, во дни раздумий о судьбах моей родины»? (родной русский язык)

- Какими эпитстами писатель наделяет русский язык? («великий, могучий, правдивый и свободный русский язык»)

- Каким чувством проникнуто данное произведение И.С. Тургенева? (чувством глубокой любви к своей родной стране и её языку)

5) Анализ стихотворения в прозе «Близнецы».

- Как вы поняли смысл миниатюры? (Ругая другого, не замечаем собственных недостатков.)

- Почему автору сделалось жутко, когда он увидел спор совершенно одинаковых двух близнецов? (так как близнецы — родственные души)

6) Анализ стихотворения в прозе «Два богача».

В лирической миниатюре «Два богача» сопоставляется щедрость богача Ротшильда, «который из громадных своих доходов уделяет целые тысячи на воспитание детей, на лечение больных, на призрение старых», с одним убогим крестьянским семейством, «принявшим сироту-племянницу в свой разорённый домишко». Умиляясь поступком богача, автор пишет: «Далеко Ротшильду до этого мужика». Действительно, благотворительность богатого человека не затрагивает его личного материального благополучия. Бедное же крестьянское семейство согласно отдать последние гроши на воспитание Катьки- сироты. Теперь даже на соль беднякам не хватит. Таким образом, мужик и баба оказываются щедрее, так как готовы отдать последнее. В произведении писатель сравнивает два типа богатства: огромные доходы Ротшильда и его материальные затраты на благотворительность и душевное богатство крестьянского семейства.

- Почему богачу Ротшильду, который множество средств выделяет на благотворительность, далеко до бедного крестьянского семейства, взявшего на воспитание сироту-племянницу? (Бедный мужик, взяв на воспитание племянницу-сироту, должен отказать себе в самом необходимом.)

7) Анализ стихотворения в прозе «Воробей».

Любовь занимала исключительное место в творчестве писателя. Любовь у Тургенева — это отнюдь не интимное чувство. Это всегда сильная страсть, могучая сила. Она способна противостоять всему, даже смерти. «Любовь для него — едва ли не единственное, в чём человеческая личность находит своё высшее утверждение». «Только ею, только любовью держится и движется жизнь» («Воробей»). Она может сделать человека сильным и волевым, способным на подвиг. Для Тургенева существует только любовь-жертва, любовь — «надламывающая эгоизм». Он уверен, что только такая любовь способна принести истинное счастье. Любовь-наслаждение отвергается им. На эту жертву обязан пойти каждый человек, любое живое существо. Всё вышенаписанное И.С. Тургенев выразил в своём стихотворении «Воробей». Даже птицу, потерявшую гнездо, для которой смерть, казалось, неизбежна, может спасти любовь, которая сильнее воли. Лишь она, любовь, способна дать силы бороться и жертвовать собой. В данном стихотворении можно заметить аллегорию. Собака здесь — «судьба», злой рок, тяготеющий над каждым из нас, та могучая и, казалось бы, непобедимая сила.

напишите пожалуйста анализ стихотворения И. С. Тургенева " близнецы "

Картинка Анализ стихотворения Тургенева С кем спорить № 2

Наталья Осипова Знаток (441) 2 года назад

Что поразило автора в описанном им эпизоде? (Ненависть двух братьев-близнецов, которые, бранясь. выкрикивали ругательства как бы в свое лицо.)
- Найдите ключевые слова. («Но мне не так будет жутко»)
- Почему? Какое чувство стремится вызвать автор описанием этой картинки? (Жутко, когда чувства человека слепы, стихийны, не просветлены разумом, нравственностью.)

Стихотворение в прозе «Близнецы» было опубликовано после смерти И. С. Тургенева.
Похожи, близки внутренне и внешне, друг без друга жить не могут. Это родные по крови, самые близкие.
- Какое слово является ключевым? Почему?

(Жутко. Родные, похожи как две капли воды, но ненавидят непримиримо.)

Композиция стихотворения в прозе подчёркивает ужас этой ситуации.

- Каково построение стихотворения?

(Спор, брань, близнец у зеркала, слова автора)

- Как строится первый абзац?

(В нём всего два предложения. В первом говорится о споре. Спор – словесное состязание, обсуждение ч-н, в котором каждый отстаивает своё мнение. (Ожегов. «Словарь русского языка».) в споре рождается истина, но только не в таком, как изобразил Тургенев. Второе предложение построено на антитезе: похожие друг на друга всем, близнецы должны бы любить друг друга, ведь это их образ и подобие, а они «ненавидели друг друга непримиримо».)

тире, как некая черта, разделяет близнецов, разводит по разные стороны. Забыли близнецы главную заповедь: «Возлюби ближнего…», впали в страшный грех, незамолимый, – гнев.

Злоба, ненависть разрушают всё не только вокруг человека, но всё и в самом человеке. Эта тема звучит и во втором абзаце.

Обилие глаголов, причастий – форм глагола. Глаголы обозначают действие, здесь – разрушающее действие. (примеры из текста). Это уже не спор, а драка.

- Но Тургеневу как будто мало этого слова "одинаково". ещё и «схожие», «те же самые». Это слово объединяет действия близнецов. Но как жутко от этого объединения! И как важно, чтобы в этот момент был человек, который смог бы развести, образумить.)

И такой человек есть. Автор берёт одного из близнецов за руку и ведёт как (кто?) поводырь слепого. А они и есть слепые, от ярости ничего не видят.

- Почему подводит к зеркалу? («Сказка о мёртвой царевне» - обращение к зеркалу, которое всегда говорит правду.

«На зеркало нечего пенять, коли рожа крива», – гласит пословица. Не будет бушевать человек перед зеркалом: оно молчит, а брань, ругань возникают, если человеку отвечают.)

- Какой вывод делаем? Что хотел сказать Тургенев?

(Умейте сдерживать себя, свои чувства.)

И опять многоточия. Их роль?

(Автор взволнован, ему трудно сдержать себя, трудно, не оскорбив человека, объяснить, как ужасно то, что произошло между близнецами.)
Мир человеческих отношений сложен и многообразен. Положительное и отрицательное, добро и зло рядом. Такова жизнь. По большому счёту, Тургенев говорит о любви, о любви к ближнему, к человеку, потому что

Только ею, только любовью

держится и движется жизнь.

Обратим внимание и на то, что слова «ближний» и «близнецы» –однокоренные. Все люди – близнецы. Поэтому это стихотворение не только о взаимоотношениях между кровными родными, но и о взаимоотношениях вообще людей.

Пупок Пупкин Ученик (110) 2 года назад

Какой анализ, поясни?

все остальное вам скопировал ( Наталья Осипова ) у Наталья Мудрец (14099) 3 года назад

Вера Платова Ученик (113) 2 года назад

Елизавета Аксюта Ученик (157) 2 года назад

Я видел спор двух близнецов. Как две капли воды походили они друг на друга всем: чертами лица, их выражением, цветом волос, ростом, складом тела — и ненавидели друг друга непримиримо.
Они одинаково корчились от ярости. Одинаково пылали близко друг на дружку надвинутые, до странности схожие лица; одинаково сверкали и грозились схожие глаза; те же самые бранные слова, произнесенные одинаковым голосом, вырывались из одинаково искривленных губ.
Я не выдержал, взял одного за руку, подвел его к зеркалу и сказал ему:
— Бранись уж лучше тут, перед этим зеркалом. Для тебя не будет никакой разницы. но мне-то не так будет жутко.

Георгий Акопян Профи (619) 2 года назад

Анализ полный или сокращенный?

Рамиль и Ренат Ученик (130) 2 года назад

какой именно анализ?

jhjkhj kjhkhj Ученик (153) 2 года назад

хз хз Ученик (173) 2 года назад

В стихотворении Тургенева. Близнецы. автор выражает свое удивление, его поразило то, что они копия, но спорили друг с другом, потому что у них разные характеры и думают они по разному. Даже мимикой они одинаково выражаются, но спорят и огорчаются, потому что у каждого свое собственное мнение. И когда рилический герой подвел одного из них к зеркалу и сказал такие слова. — Бранись уж лучше тут, перед этим зеркалом… Для тебя не будет никакой разницы… но мне-то не так будет жутко. то оно имел в виду то, что свой ли близнец или отражение в зеркале, все одно и то же, но если разговаривать с зеркалом, оно нечего не ответит только будит корчить такие же рожи, какие выражает близнец в произведении. А если разговаривать, и тем более спорить иным живым человеком, имеющим свое мнение обо всем, то можно дойти и до более рискующих моментов действий. Но перед зеркалом спокойней и рилический герой избежал опасности в строках. Я не выдержал, взял одного за руку, подвел его к зеркалу и сказал ему:… но мне-то не так будет жутко.
Основными средствами выразительности являются эпитеты и олицетворения.
Эпитеты: непримиримо, надвинутые, схожие лица, глаза, бранные слова, одинаковым голосом, искривленных губ, никакой разницы, жутко.
Олицетворения. пылали лица, сверкали и грозились глаза, произнесенные голосом, вырывались слова.

Камиля Ахмерова Ученик (211) 2 года назад

Что поразило автора в описанном им эпизоде? (Ненависть двух братьев-близнецов, которые, бранясь. выкрикивали ругательства как бы в свое лицо. )
- Найдите ключевые слова. («Но мне не так будет жутко» )
- Почему? Какое чувство стремится вызвать автор описанием этой картинки? (Жутко, когда чувства человека слепы, стихийны, не просветлены разумом, нравственностью. )

(Жутко. Родные, похожи как две капли воды, но ненавидят непримиримо. )

Композиция стихотворения в прозе подчёркивает ужас этой ситуации.

- Каково построение стихотворения?

(Спор, брань, близнец у зеркала, слова автора)

- Как строится первый абзац?

(В нём всего два предложения. В первом говорится о споре. Спор – словесное состязание, обсуждение ч-н, в котором каждый отстаивает своё мнение. (Ожегов. «Словарь русского языка». ) в споре рождается истина, но только не в таком, как изобразил Тургенев. Второе предложение построено на антитезе: похожие друг на друга всем, близнецы должны бы любить друг друга, ведь это их образ и подобие, а они «ненавидели друг друга непримиримо». )

тире, как некая черта, разделяет близнецов, разводит по разные стороны. Забыли близнецы главную заповедь: «Возлюби ближнего…». впали в страшный грех, незамолимый, – гнев.

- Но Тургеневу как будто мало этого слова "одинаково". ещё и «схожие». «те же самые». Это слово объединяет действия близнецов. Но как жутко от этого объединения! И как важно, чтобы в этот момент был человек, который смог бы развести, образумить. )

И такой человек есть. Автор берёт одного из близнецов за руку и ведёт как (кто? ) поводырь слепого. А они и есть слепые, от ярости ничего не видят.

- Почему подводит к зеркалу? («Сказка о мёртвой царевне» - обращение к зеркалу, которое всегда говорит правду.

«На зеркало нечего пенять, коли рожа крива». – гласит пословица. Не будет бушевать человек перед зеркалом: оно молчит, а брань, ругань возникают, если человеку отвечают. )

- Какой вывод делаем? Что хотел сказать Тургенев?

(Умейте сдерживать себя, свои чувства. )

И опять многоточия. Их роль?

(Автор взволнован, ему трудно сдержать себя, трудно, не оскорбив человека, объяснить, как ужасно то, что произошло между близнецами. )
Мир человеческих отношений сложен и многообразен. Положительное и отрицательное, добро и зло рядом. Такова жизнь. По большому счёту, Тургенев говорит о любви, о любви к ближнему, к человеку, потому что

Только ею, только любовью

держится и движется жизнь.

JOHN CENA Ученик (235) 2 года назад

Артем сатаненко Мыслитель (5611) 2 года назад

анализ показал, что Тургенев был в своём репертуаре!

Фрекен Бонд Искусственный Интеллект (186484) 2 года назад

Андрей Овчинников Знаток (357) 2 года назад

12345 Мастер (1209) 2 года назад

Поэтическое пространство лирики Тютчева соткано из противоположностей
(жизнь - смерть, любовь - ненависть, смерть - сон),
что является сутью мировидения поэта. Личностный мир его удерживает
равновесие на этих противопложностях. Ему свойственно
«пороговое» («на пороге двойного бытия») мироощущение.
Стихотворение «Близнецы», написанное в период страстной, но
в то же время роковой любви к Е. Денисьевой, принадлежит к стихотворениям,
сотканным из слияния противоположностей. Все стихотворение
- это развернутая антитеза, построенная на смысловой
и грамматической основах.
Оно состоит из четырех четверостиший. Начинается стихотворение
с утверждения «есть», которое в данном контексте выражает
непреложный Космический Закон, установленный Божественным
мироустройством: «Два божества - то Смерть и Сон». Используя сравнение
«как брат с сестрой», поэт уравнивает Божественное сознание
с особенностями человеческой природы, наделяя их своим особенным
состоянием: «она угрюмей, кротче он. » Вообще, близнецы
в онтологическом (изначальном) значении имеют внешнее сходство,
но при этом разнятся внутренним несходством («дивно сходных»).
Первое четверостишие является отправной точкой, причем точкой
высшего порядка, с которой начинается проникновение в природу
другого союза, не менее важного.
Перед нами вертикаль Бытия-Небытия, Космоса-человека. Второе
четверостишие начинается также с утверждения «есть», но далее
идет описание свойств других близнецов, созданных из противоречий,
но находящихся в кровном родстве. Поэтому «в мире нет четы прекрасней
» - двое составляют союз прекрасный, но сравнительная
степень прилагательного в сочетании с категоричной частицей «нет»
утверждает красоту союза. Следующая строчка, в которой антитеза
«ужасней» сливается почти в полной рифмовке, говорит о соединении
этих двух взаимоисключающих качеств.
В третьем четверостишии Тютчев раскрывает нам тайну рокового
воздействия на человека союза двух близнецов. Опять поэт использует
замену (метонимию), сходство вполне узнаваемо, но читатель находится
все же в напряженном внимании, так как в этом четверостишии
много слов, несущих в себе судьбоносный смысл. «Союз кровный, не
случайный»; «кровный» - предопределенный рождением; «не случайный
» - выражающий Космический Закон, но союз этот захватывает
человека (здесь Тютчев использует местоимение «нас», что дает основание
полагать, что все люди попадают под воздействие этого закона).
Далее эпитет «роковые» вводит в состояние экстремальной
ситуации, когда сознание находится под воздействием таинственного
колдовства. Местоимение «они» замещает определенные
понятия, о которых мы еще не знаем, но мы полностью во власти
этой «неразрешимой тайны» - эпитет «неразрешимой» в соединении
со словом «тайны» определяет невозможность проникновения человеческого
сознания во внутреннюю природу союза.
Последнее четверостишие наконец открывает нам имя этих
близнецов - Самоубийство и Любовь. Графически эти два слова
восходят к изначальным понятиям Божества, так как их природа неподвластна
человеческому разуму. Начинается последнее четверостишие
с вопросительного местоимения «кто», имеющего утвердительный
характер и обозначающего субъект и объект одновременно.
Далее глаголы «кипит» и «стынет», выражающие крайнее напряжение,
являются одновременно и антонимами, и синонимами. Тютчев стирает
грань различий и соединяет несоединимые Самоубийство и
Любовь, странно. Любовь - это предмет поклонения и воспевания, самоубийство
- смерть. Нет ли здесь глубокого сближения, родства
этих состояний? «Любовь сильна как смерть», то есть состояние любви
достигает такого напряжения, что она сродни смерти, где происходит
изменение сознания. Интересный напрашивается вывод: Смерть
и Сон - первые два

С КЕМ СПОРИТЬ.

Впервые опубликовано в кн. XXV лет. 1859—1884. Сборник, изданный комитетом общества для пособия нуждающимся литераторам и ученым. СПб. 1884, с. 272, со следующим примечанием редактора (В. П. Гаевского): «Сообщено, по нашей просьбе, М. М. Стасюлевичем, с объяснением обстоятельств, при которых эта шутка Тургенева была получена из Буживаля, в октябре 1882 г. Редактор „Вестника Европы“ нашел, что одно из „Стихотворений в прозе“, напечатанных в журнале (декабрь, 1882) 1. легко могло

1 Стихотворение «Дурак».

быть истолковано как личный намек, и сообщил свое опасение их автору. Тургенев, отрицая это, заключает свое письмо от 14 (26) октября 1882 г. таким образом: „В доказательство, что я не делаю намеков, — а говорю прямо, прилагаю <. > одно стихотвореньице — не для печати, разумеется, а чтобы сорвать с Вас улыбку“» — и затем непосредственно следует текст самой шутки. «В. В. Стасов, с согласия которого печатается „стихотвореньице“, — добавлял В. П. Гаевский, — обещает когда-нибудь рассказать в своих воспоминаниях о знакомстве с покойным и тот случай, который, очевидно, пришел на память Тургеневу, горячо поспорившему с ним по какому-то чисто художественному вопросу». Через несколько лет, публикуя свои воспоминания о Тургеневе, В. В. Стасов снова воспроизвел весь текст этого стихотворения в прозе и сопроводил его следующим своим замечанием: «Несмотря однако же на такой строгий приказ другим, сам Тургенев никогда его не исполнял в отношении к самому себе, и много лет своей жизни проспорил со мною и до и после этого своего „Стихотворения в прозе“. Наши письма служат тому доказательством <. > Ни Тургеневу, ни мне молчание вовсе не казалось великим благом, и мы при каждом новом случае, почтя при каждом новом свидании или письме втягивались в ярые, долгие споры. Худого от этого для нас не вышло» ( Стасов В. В. Двадцать писем Тургенева и мое знакомство с ним. — Сев Вестн, 1888, № 10, с. 145—146).

Впоследствии «С кем спорить?» по первопечатному тексту воспроизвел М. О. Гершензон (Рус Пропилеи, т. 3, с. 53), но в состав всего цикла оно не включалось и печаталось лишь в приложении или в комментариях на том основании, что Тургенев сообщил его Стасюлевичу «не для печати». Однако стихотворение «С кем спорить?», набросанное Тургеневым в черновике одновременно с другими стихотворениями этого года, было переписано им набело в тетрадь белового автографа со всеми стихотворениями под № 38, между «Писатель и критик» и «О моя молодость. » Поэтому у нас есть все основания печатать его в основном корпусе на точно определенном самим Тургеневым месте.

Многолетнее знакомство Тургенева с В. В. Стасовым, длившееся с 1869 г. до смерти Тургенева, отражено в их переписке (сохранилось двадцать писем Тургенева к Стасову и всего лишь четыре письма Стасова к Тургеневу; см. Т сб, вып. 1, с. 446—453). При встречах и в письмах Тургенев и Стасов то мирно беседовали друг с другом, то вступали в яростные споры, касавшиеся русской музыки, изобразительного искусства и литературы. Так как они придерживались зачастую противоположных точек зрения на развитие русского искусства и литературы, для возникновения ожесточенного спора между ними достаточно было незначительного повода, а самый спор приводил к охлаждению и разрыву. Наиболее враждебными были отношения Тургенева и Стасова между 1875 и 1880 годами. «Впрочем — к чему спорить? — писал Тургенев Стасову 16 (28) августа 1875 г. о дискуссии, возникшей между ними по поводу проекта памятника Пушкину, предложенного М. М. Антокольским для Москвы. — У меня до сих пор краска стыда жжет лицо, когда я вспоминаю, что мы, старые, седые люди, могли до крику, до изнеможения спорить — о чем? О пиэдестале! Одни русские в целом мире способны впасть в такое пустое младенчество! Сошлись — и давай жевать сухую траву, да еще задыхаться и сверкать глазами во время жевания». На то же пятилетие, к

которому относится стихотворение «С кем спорить?», пришлись также три весьма враждебные статьи Стасова против Тургенева, напечатанные (под псевдонимом) в «Новом времени» в 1877, 1878 и 1879 гг. 2. а также несправедливый выпад против Тургенева в воспоминаниях Стасова об училище правоведения, напечатанных в «Русской старине» 1880 года.

В своей «Художественной автобиографии», которая должна была служить вступительной главой к книге «Разгром» и вместе с тем итогом его критической деятельности, Стасов утверждает: «Споры, т. е. обмен мнений и притом со специально нападательским характером, всегда были не только моей потребностью, но просто страстью» ( Каренин Вл. Владимир Стасов. Л. 1927. Ч. I, с. 120). Это подтверждает, что в стихотворении «С кем спорить?» Тургенев, говоря о Стасове-спорщике, представлял себе его как своего рода типическое обобщение спорщика, в своем увлечении по-своему истолковывающего слова противника.

Текст

Картинка Анализ стихотворения Тургенева С кем спорить № 4

Стихотворения в прозе (Senilia)

Я читал байроновского «Манфреда»…

Когда я дошел до того места, где дух женщины, погубленной Манфредом, произносит над ним свое таинственное заклинание, – я ощутил некоторый трепет.

Помните: «Да будут без сна твои ночи, да вечно ощущает твоя злая душа мое незримое неотвязное присутствие, да станет она своим собственным адом»…

Но тут мне вспомнилось иное… Однажды, в России, я был свидетелем ожесточенной распри между двумя крестьянами, отцом и сыном.

Сын кончил тем, что нанес отцу нестерпимое оскорбление.

– Прокляни его, Васильич, прокляни окаянного! – закричала жена старика.

– Изволь, Петровна, – отвечал старик глухим голосом и широко перекрестился: – Пускай же и он дождется сына, который на глазах своей матери плюнет отцу в его седую бороду!

Сын раскрыл было рот, да пошатнулся на ногах, позеленел в лице – и вышел вон.

Это проклятие показалось мне ужаснее манфредовского.

Я видел спор двух близнецов. Как две капли воды походили они друг на друга всем: чертами лица, их выражением, цветом волос, ростом, складом тела и ненавидели друг друга непримиримо.

Они одинаково корчились от ярости. Одинаково пылали близко друг на дружку надвинутые, до странности схожие лица; одинаково сверкали и грозились схожие глаза; те же самые бранные слова, произнесенные одинаковым голосом, вырывались из одинаково искривленных губ.

Я не выдержал, взял одного за руку, подвел его к зеркалу и сказал ему:

– Бранись уж лучше тут, перед этим зеркалом… Для тебя не будет никакой разницы… но мне-то не так будет жутко.

Я лежал на постели – но мне не спалось. Забота грызла меня; тяжелые, утомительно однообразные думы медленно проходили в уме моем, подобно сплошной цепи туманных облаков, безостановочно ползущих в ненастный день, по вершинам сырых холмов.

Ах! я любил тогда безнадежной, горестной любовью, какою можно любить лишь под снегом и холодом годов, когда сердце, не затронутое жизнию, осталось… не молодым! нет… но ненужно и напрасно моложавым.

Белесоватым пятном стоял передо мною призрак окна; все предметы в комнате смутно виднелись: они казались еще неподвижнее и тише в дымчатом полусвете раннего летнего утра. Я посмотрел на часы: было без четверти три часа. И за стенами дома чувствовалась та же неподвижность… И роса, целое море росы!

А в этой росе, в саду, под самым моим окном уже пел, свистал, тюрюлюкал – немолчно, громко, самоуверенно – черный дрозд. Переливчатые звуки проникали в мою затихшую комнату, наполняли ее всю, наполняли мой слух, мою голову, отягченную сухостью бессонницы, горечью болезненных дум.

Они дышали вечностью, эти звуки – всею свежестью, всем равнодушием, всею силою вечности. Голос самой природы слышался мне в них, тот красивый, бессознательный голос, который никогда не начинался – и не кончится никогда.

Он пел, он распевал самоуверенно, этот черный дрозд; он знал, что скоро, обычной чередою, блеснет неизменное солнце; в его песни не было ничего своего, личного; он был тот же самый черный дрозд, который тысячу лет тому назад приветствовал то же самое солнце и будет его приветствовать через другие тысячи лет, когда то, что останется от меня, быть может, будет вертеться незримыми пылинками вокруг его живого звонкого тела, в воздушной струе, потрясенной его пением.

И я, бедный, смешной, влюбленный, личный человек, говорю тебе: спасибо, маленькая птица, спасибо твоей сильной и вольной песенке, так неожиданно зазвеневшей под моим окном в тот невеселый час.

Она не утешила меня – да я и не искал утешения… Но глаза мои омочились слезами, и шевельнулось в груди, приподнялось на миг недвижное, мертвое бремя. Ах! и то существо – не так же ли оно молодо и свеже, как твои ликующие звуки, передрассветный певец!

Да и стоит ли горевать, и томиться, и думать о самом себе, когда уже кругом, со всех сторон разлиты те холодные волны, которые не сегодня – завтра увлекут меня в безбрежный океан?

Слезы лились… а мой милый черный дрозд продолжал, как ни в чем не бывало, свою безучастную, свою счастливую, свою вечную песнь!

О, какие слезы на разгоревшихся щеках моих осветило взошедшее наконец солнце!

Но днем я улыбался по-прежнему.

Опять я лежу в постели… опять мне не спится. То же летнее раннее утро охватывает меня со всех сторон; и опять под окном моим поет черный дрозд – и в сердце горит та же рана.

Но не приносит мне облегчения песенка птицы – и не думаю я о моей ране. Меня терзают другие, бесчисленные, зияющие раны; из них багровыми потоками льется родная, дорогая кровь, льется бесполезно, бессмысленно, как дождевые воды с высоких крыш на грязь и мерзость улицы.

Тысячи моих братий, собратий гибнут теперь там, вдали, под неприступными стенами крепостей; тысячи братий, брошенных в разверстую пасть смерти неумелыми вождями.

Они гибнут без ропота; их губят без раскаяния; они о себе не жалеют; не жалеют о них и те неумелые вожди.

Ни правых тут нет, ни виноватых: то молотилка треплет снопы колосьев, пустых ли, с зерном ли – покажет время.

Что же значат мои раны? Что значат мои страданья? Я не смею даже плакать. Но голова горит и душа замирает – и я, как преступник, прячу голову в постылые подушки.

Горячие, тяжелые капли пробираются, скользят по моим щекам… скользят мне на губы… Что это? Слезы… или кровь?

Куда мне деться? Что предпринять? Я как одинокая птица без гнезда… Нахохлившись, сидит она на голой, сухой ветке. Оставаться тошно… а куда полететь?

И вот она расправляет свои крылья – и бросается вдаль стремительно и прямо, как голубь, вспугнутый ястребом. Не откроется ли где зеленый, приютный уголок, нельзя ли будет свить где-нибудь хоть временное гнездышко?

Птица летит, летит и внимательно глядит вниз.

Под нею желтая пустыня, безмолвная, недвижная, мертвая.

Птица спешит, перелетает пустыню – и всё глядит вниз, внимательно и тоскливо.

Под нею море, желтое, мертвое, как пустыня. Правда, оно шумит и движется – но в нескончаемом грохоте, в однообразном колебании его валов тоже нет жизни и тоже негде приютиться.

Устала бедная птица… Слабеет взмах ее крыл; ныряет ее полет. Взвилась бы она к небу… но не свить же гнезда в той бездонной пустоте!…

Она сложила наконец крылья… и с протяжным стоном пала в море.

Волна ее поглотила… и покатилась вперед, по-прежнему бессмысленно шумя.

Куда же деться мне? И не пора ли и мне – упасть в море?

Мне смешно… и я дивлюсь на самого себя.

Непритворна моя грусть, мне действительно тяжело жить, горестны и безотрадны мои чувства. И между тем я стараюсь придать им блеск и красивость, я ищу образов и сравнений; я округляю мою речь, тешусь звоном и созвучием слов.

Я, как ваятель, как золотых дел мастер, старательно леплю и вырезываю и всячески украшаю тот кубок, в котором я сам же подношу себе отраву.

Она протянула мне свою нежную, бледную руку… а я с суровой грубостью оттолкнул ее.

Недоумение выразилось на молодом, милом лице; молодые добрые глаза глядят на мня с укором; не понимает меня молодая, чистая душа.

– Какая моя вина? – шепчут ее губы.

– Твоя вина? Самый светлый ангел в самой лучезарной глубине небес скорее может провиниться, нежели ты.

И все-таки велика твоя вина передо мною.

Хочешь ты ее узнать, эту тяжкую вину, которую ты не можешь понять, которую я растолковать тебе не в силах?

Вот она: ты – молодость; я – старость.

Хочешь быть спокойным? Знайся с людьми, но живи один, не предпринимай ничего и не жалей ни о чем.

Хочешь быть счастливым? Выучись сперва страдать.

Я видел перерубленного гада.

Облитый сукровицей и слизью собственных извержений, он еще корчился и, судорожно поднимая голову, выставлял жало… он грозил еще… грозил бессильно.

Я прочел фельетон опозоренного писаки.

Захлебываясь собственной слюной, вываленный в гное собственных мерзостей, он тоже корчился и кривлялся… Он упоминал о «барьере», – он предлагал поединком омыть свою честь… свою честь.

Я вспомнил о том перерубленном гаде с его бессильным жалом.

Писатель и критик

Писатель сидел у себя в комнате за рабочим столом. Вдруг входит к нему критик.

– Как! – воскликнул он, – вы всё еще продолжаете строчить, сочинять, после всего, что я написал против вас? после всех тех больших статей, фельетонов, заметок, корреспонденций, в которых я доказал как дважды два четыре, что у вас нет – да и не было никогда – никакого таланта, что вы позабыли даже родной язык, что вы всегда отличались невежеством, а теперь совсем выдохлись, устарели, превратились в тряпку?

Сочинитель спокойно обратился к критику.

– Вы написали против меня множество статей и фельетонов, – отвечал он, – это несомненно; но известна ли вам басня о лисе и кошке? У лисы много было хитростей – а она все-таки попалась; у кошки была только одна: взлезть на дерево… и собаки ее не достали. Так и я: в ответ на все ваши статьи – я вывел вас целиком в одной только книге; надел на вашу разумную голову шутовской колпак – и будете вы в нем щеголять перед потомством.

– Перед потомством! – расхохотался критик, – как будто ваши книги дойдут до потомства. Лет через сорок, много пятьдесят их никто и читать не будет.

– Я с вами согласен, – отвечал писатель, – но с меня и этого довольно. Гомер пустил на вечные времена своего Ферсита; а для вашего брата и полвека за глаза. Вы не заслуживаете даже шутовского бессмертия. Прощайте, господин… Прикажете назвать вас по имени? Едва ли это нужно… все произнесут его и без меня.

Спорь с человеком умнее тебя: он тебя победит… но из самого твоего поражения ты можешь извлечь пользу для себя.

Спорь с человеком ума равного: за кем бы ни осталась победа – ты по крайней мере испытаешь удовольствие борьбы.

Спорь с человеком ума слабейшего… спорь не из желания победы; но ты можешь быть ему полезным.

Спорь даже с глупцом; ни славы, ни выгоды ты не добудешь; но отчего иногда и не позабавиться?

Не спорь только с Владимиром Стасовым!

«О моя молодость! О моя свежесть!»

«О моя молодость! о моя свежесть!» – восклицал и я когда-то.

Но когда я произносил это восклицание – я сам еще был молод и свеж.

Мне просто хотелось тогда побаловать самого себя грустным чувством – пожалеть о себе въявь, порадоваться втайне.

Теперь я молчу и не сокрушаюсь вслух о тех утратах… Они и так грызут меня постоянно, глухою грызью.

«Эх! лучше не думать!» – уверяют мужики.

То не ласточка щебетунья, не резвая касаточка тонким крепким клювом себе в твердой скале гнездышко выдолбила…

То с чужой жестокой семьей ты понемногу сжилась да освоилась, моя терпеливая умница!

Я шел среди высоких гор…

Я шел среди высоких гор,

Вдоль светлых рек и по долинам…

И все, что ни встречал мой взор,

Мне говорило о едином:

Я был любим! Любим я был!

Я все другое позабыл!

Сияло небо надо мной,

Шумели листья, птицы пели…

И тучки резвой чередой

Куда-то весело летели…

Дышало счастьем все кругом,

Но сердце не нуждалось в нем.

Меня несла, несла волна,

Широкая, как волны моря!

В душе стояла тишина

Превыше радости и горя…

Едва себя я сознавал:

Мне целый мир принадлежал!

Зачем не умер я тогда?

Зачем потом мы оба жили?

Прошли года… прошли года –

И ничего не подарили,

Что б было слаще и ясней

Тех глупых и блаженных дней.

Когда меня не будет…

Когда меня не будет, когда всё, что было мною, рассыплется прахом, – о ты, мой единственный друг, о ты, которую я любил так глубоко и так нежно, ты, которая наверно переживешь меня, – не ходи на мою могилу… Тебе там делать нечего.

Не забывай меня… но и не вспоминай обо мне среди ежедневных забот, удовольствий и нужд… Я не хочу мешать твоей жизни, не хочу затруднять ее спокойное течение.

Но в часы уединения, когда найдет на тебя та застенчивая и беспричинная грусть, столь знакомая добрым сердцам, возьми одну из наших любимых книг и отыщи в ней те страницы, те строки, те слова, от которых, бывало, – помнишь? – у нас обоих разом выступали сладкие и безмолвные слезы.

Прочти, закрой глаза и протяни мне руку… Отсутствующему другу протяни руку твою.

Я не буду в состоянии пожать ее моей рукой – она будет лежать неподвижно под землею… но мне теперь отрадно думать, что, быть может, ты на твоей руке почувствуешь легкое прикосновение.

И образ мой предстанет тебе – и из-под закрытых век твоих глаз польются слезы, подобные тем слезам, которые мы, умиленные Красотою, проливали некогда с тобою вдвоем, о ты, мой единственный друг, о ты, которую я любил так глубоко и так нежно!

День за днем уходит без следа, однообразно и быстро.

Страшно скоро помчалась жизнь, – скоро и без шума, как речное стремя перед водопадом.

Сыплется она ровно и гладко, как песок в тех часах, которые держит в костлявой руке фигура Смерти.

Когда я лежу в постели и мрак облегает меня со всех сторон – мне постоянно чудится этот слабый и непрерывный шелест утекающей жизни.

Мне не жаль ее, не жаль того, что я мог бы еще сделать… Мне жутко.

Мне сдается: стоит возле моей кровати та неподвижная фигура… В одной руке песочные часы, другую она занесла над моим сердцем…

И вздрагивает и толкается в грудь мое сердце, как бы спеша достучать свои последние удары.

Я встал ночью с постели… Мне показалось, что кто-то позвал меня по имени… там, за темным окном.

Я прижался лицом к стеклу, приник ухом, вперил взоры – и начал ждать.

Но там, за окном, только деревья шумели – однообразно и смутно, – и сплошные, дымчатые тучи, хоть и двигались и менялись беспрестанно, оставались всё те же да те же…

Ни звезды на небе, ни огонька на земле.

Скучно и томно там… как и здесь, в моем сердце.

Но вдруг где-то вдали возник жалобный звук и, постепенно усиливаясь и приближаясь, зазвенел человеческим голосом – и, понижаясь и замирая, промчался мимо.

«Прощай! прощай! прощай!» – чудилось мне в его замираниях.

Ах! Это всё мое прошедшее, всё мое счастье, всё, всё, что я лелеял и любил, – навсегда и безвозвратно прощалось со мною!

Я поклонился моей улетевшей жизни – и лег в постель, как в могилу.

Ах, кабы в могилу!

Когда я один… (Двойник)

Когда я один, совсем и долго один – мне вдруг начинает чудиться, что кто-то другой находится в той же комнате, сидит со мною рядом или стоит за моей спиною.

Когда я оборачиваюсь или внезапно устремляю глаза туда, где мне чудится тот человек, я, разумеется, никого не вижу. Самое ощущение его близости исчезает… но через несколько мгновений оно возвращается снова.

Иногда я возьму голову в обе руки – и начинаю думать о нем.

Кто он? Что он? Он мне не чужой… он меня знает, – и я знаю его… Он мне как будто сродни… и между нами бездна.

Ни звука, ни слова я от него не жду… Он так же нем, как и недвижен… И, однако, он говорит мне… говорит что-то неясное, непонятное – и знакомое. Он знает все мои тайны.

Я его не боюсь… но мне неловко с ним и не хотелось бы иметь такого свидетеля моей внутренней жизни… И со всем тем отдельного, чужого существования я в нем не ощущаю.

Уж не мой ли ты двойник? Не мое ли прошедшее я? Да и точно: разве между тем человеком, каким я себя помню, и теперешним мною – не целая бездна?

Но он приходит не по моему веленью – словно у него своя воля.

Невесело, брат, ни тебе, ни мне – в постылой тишине одиночества!

А вот погоди… Когда я умру, мы сольемся с тобою – мое прежнее, мое теперешнее я – и умчимся навек в область невозвратных теней.

Все чувства могут привести к любви, к страсти, все: ненависть, сожаление, равнодушие, благоговение, дружба, страх, – даже презрение.

Да, все чувства… исключая одного: благодарности.

Благодарность – долг; всякий честный человек плотит свои долги… но любовь – не деньги.

Я боюсь, я избегаю фразы; но страх фразы – тоже претензия.

Так, между этими двумя иностранными словами, между претензией и фразой, так и катится и колеблется наша сложная жизнь.

Простота! простота! Тебя зовут святою… Но святость – не человеческое дело.

Смирение – вот это так. Оно попирает, оно побеждает гордыню. Но не забывай: в самом чувстве победы есть уже своя гордыня.

Брамин твердит слово «Ом!», глядя на свой пупок, – и тем самым близится к божеству. Но есть ли во всем человеческом теле что-либо менее божественное, что-либо более напоминающее связь с человеческой бренностью, чем именно этот пупок?

Ты заплакал о моем горе; и я заплакал из сочувствия к твоей жалости обо мне.

Но ведь и ты заплакал о своем горе; только ты увидал его – во мне.

Все говорят: любовь – самое высокое, самое неземное чувство. Чужое я внедрилось в твое: ты расширен – и ты нарушен; ты только теперь зажил «?» и твое я умерщвлено. Но человека с плотью и кровью возмущает даже такая смерть… Воскресают одни бессмертные боги…

Истина и правда

– Почему вы так дорожите бессмертием души? – спросил я.

– Почему? Потому что я буду тогда обладать Истиной вечной, несомненной… А в этом, по моему понятию, и состоит высочайшее блаженство!

– В обладании Истиной?

– Позвольте; в состоянье ли вы представить себе следующую сцену? Собралось несколько молодых людей, толкуют между собою… И вдруг вбегает один их товарищ: глаза его блестят необычайным блеском, он задыхается от восторга, едва может говорить. «Что такое? Что такое?» – «Друзья мои, послушайте, что я узнал, какую истину! Угол падения равен углу отражения! Или вот еще: между двумя точками самый краткий путь – прямая линия!» – «Неужели! о, какое блаженство!» – кричат все молодые люди, с умилением бросаются друг другу в объятия! Вы не в состоянии себе представить подобную сцену? Вы смеетесь… В том-то и дело: Истина не может доставить блаженства… Вот Правда может. Это человеческое, наше земное дело… Правда и Справедливость! За Правду и умереть согласен. На знании Истины вся жизнь построена; но как это «обладать ею»? Да еще находить в этом блаженство?

Лежа в постели, томимый продолжительным и безысходным недугом, я подумал: чем я это заслужил? за что наказан я? я, именно я? Это несправедливо, несправедливо!

И пришло мне в голову следующее…

Целая семейка молодых куропаток – штук двадцать – столпилась в густом жнивье. Они жмутся друг к дружке, роются в рыхлой земле, счастливы. Вдруг их вспугивает собака – они дружно, разом взлетают; раздается выстрел – и одна из куропаток, с подбитым крылом, вся израненная, падает – и, с трудом волоча лапки, забивается в куст полыни.

Пока собака ее ищет, несчастная куропатка, может быть, тоже думает: «Нас было двадцать таких же, «как» я… Почему же именно я, я попалась под выстрел и должна умереть? Почему? Чем я это заслужила перед остальными моими сестрами? Это несправедливо!»

Лежи, больное существо, пока смерть тебя сыщет.

Nessun maggior dolore[2]

Голубое небо, как пух легкие облака, запах цветов, сладкие звуки молодого голоса, лучезарная красота великих творений искусства, улыбка счастья на прелестном женском лице и эти волшебные глаза… к чему, к чему всё это?

Ложка скверного, бесполезного лекарства через каждые два часа – вот, вот что нужно.

Попался под колесо

– Что значат эти стоны?

– Я страдаю, страдаю сильно.

– Слыхал ли ты плеск ручья, когда он толкается о каменья?

– Слыхал… но к чему этот вопрос?

– А к тому, что этот плеск и стоны твои – те же звуки, и больше ничего. Только разве вот что: плеск ручья может порадовать иной слух, а стоны твои никого не разжалобят. Ты не удерживай их, но помни: это всё звуки, звуки, как скрып надломленного дерева… звуки – и больше ничего.

Я проживал тогда в Швейцарии… Я был очень молод, очень самолюбив – и очень одинок. Мне жилось тяжело – и невесело. Еще ничего не изведав, я уже скучал, унывал и злился. Всё на земле мне казалось ничтожным и пошлым, – и, как это часто случается с очень молодыми людьми, я с тайным злорадством лелеял мысль… о самоубийстве. «Докажу… отомщу…» – думалось мне… Но что доказать? За что мстить? Этого я сам не знал. Во мне просто кровь бродила, как вино в закупоренном сосуде… а мне казалось, что надо дать этому вину вылиться наружу и что пора разбить стесняющий сосуд… Байрон был моим идолом, Манфред моим героем.

Однажды вечером я, как Манфред, решился отправиться туда, на темя гор, превыше ледников, далеко от людей, – туда, где нет даже растительной жизни, где громоздятся одни мертвые скалы, где застывает всякий звук, где не слышен даже рев водопадов!

Что я намерен был там делать… я не знал… Быть может, покончить с собою?!

Шел я долго, сперва по дороге, потом по тропинке, всё выше поднимался… всё выше. Я уже давно миновал последние домики, последние деревья… Камни – одни камни кругом, – резким холодом дышит на меня близкий, но уже невидимый снег, – со всех сторон черными клубами надвигаются ночные тени.

Я остановился наконец.

Какая страшная тишина!

Это царство Смерти.

И я здесь один, один живой человек, со всем своим надменным горем, и отчаяньем, и презреньем… Живой, сознательный человек, ушедший от жизни и не желающий жить. Тайный ужас леденил меня – но я воображал себя великим!…

Манфред – да и полно!

– Один! Я один! – повторял я, – один лицом к лицу со смертью! Уж не пора ли? Да… пора. Прощай, ничтожный мир! Я отталкиваю тебя ногою!

И вдруг в этот самый миг долетел до меня странный, не сразу мною понятый, но живой… человеческий звук… Я вздрогнул, прислушался… звук повторился… Да это… это крик младенца, грудного ребенка!… В этой пустынной, дикой выси, где всякая жизнь, казалось, давно и навсегда замерла, – крик младенца.

Изумление мое внезапно сменилось другим чувством, чувством задыхающейся радости… И я побежал стремглав, не разбирая дороги, прямо на этот крик, на этот слабый, жалкий – и спасительный крик!

Вскоре мелькнул предо мною трепетный огонек. Я побежал еще скорее – и через несколько мгновений увидел низкую хижинку. Сложенные из камней, с придавленными плоскими крышами, такие хижины служат по целым неделям убежищем для альпийских пастухов.

Я толкнул полураскрытую дверь – и так и ворвался в хижину, словно смерть по пятам гналась за мною…

Прикорнув на скамейке, молодая женщина кормила грудью ребенка… пастух, вероятно ее муж, сидел с нею рядом.

Они оба уставились на меня… но я ничего не мог промолвить… я только улыбался и кивал головою…

Байрон, Манфред, мечты о самоубийстве, моя гордость и мое величье, куда вы все делись?…

Младенец продолжал кричать – и я благословлял и его, и мать его, и ее мужа…

О горячий крик человеческой, только что народившейся жизни, ты меня спас, ты меня вылечил!

Я получил письмо от бывшего университетского товарища, богатого помещика, аристократа. Он звал меня к себе в имение.

Я знал, что он давно болен, ослеп, разбит параличом, едва ходит… Я поехал к нему.

Я застал его в одной из аллей его обширного парка. Закутанный в шубе – а дело было летом, – чахлый, скрюченный, с зелеными зонтами над глазами, он сидел в небольшой колясочке, которую сзади толкали два лакея в богатых ливреях…

– Приветствую вас, – промолвил он могильным голосом, – на моей наследственной земле, под сенью моих вековых деревьев!

Над его головою шатром раскинулся могучий тысячелетний дуб.

И я подумал: «О тысячелетний исполин, слышишь? Полумертвый червяк, ползающий у корней твоих, называет тебя своим деревом!»

Но вот ветерок набежал волною и промчался легким шорохом по сплошной листве исполина… И мне показалось, что старый дуб отвечал добродушным и тихим смехом и на мою думу – и на похвальбу больного.