Анализ стихотворения Тургенева Еще шумел вечерний день
Анализ стиха Тютчева Еще шумел веселый день.
Анализ стиха Тютчева Еще шумел веселый день.
- Ох, нелгкая это работа, из болота тащить бегемота.
Давайте попробуем вместе:
После смерти Денисьевой любовь Тютчева как бы выливается в Пространство, осуществляя связь между двумя мирами. Эта связь призрачна, но функциональна. И потому, он пронзительно чувствует дыхание смертного костра, который в царстве Тьмы разожгла Денисьева:
И мне казалось, что меня
Какой-то миротворный гений
Из пышно-золотого дня
Увлек, незримый, в царство теней.
Заметьте: в слове ТЕНЕЙ ударение падает на первое Е, хотя в родительном падеже должно быть «тенЕй». Но в данном словосочетании (царство тЕней) ударение всегда ставится на первом Е.
Стихотворение написано четырхстопным ямбом.
Рифмы мужские (ударение на последнем слоге) и женские (ударение на предпоследнем слоге.
Рифмовка перекрстная: аБаБ.
Поищите САМИ тропы: эпитеты, метафоры, сравнения.
Добавьте дату написания.
И получайте заслуженную оценку.
ЕЩЕ ШУМЕЛ ВЕСЕЛЫЙ ДЕНЬ.
1848-1851
Еще шумел веселый день,*
Толпами улица блистала,
И облаков вечерних тень
По светлым кровлям пролетала.
И доносилися порой
Все звуки жизни благодатной —
И все в один сливалось строй,
Стозвучный, шумный и невнятный.
Весенней негой утомлен,
Я впал в невольное забвенье;
Не знаю, долог ли был сон,
Но странно было пробужденье.
Затих повсюду шум и гам
И воцарилося молчанье —
Ходили тени по стенам
И полусонное мерцанье.
Украдкою в мое окно
Глядело бледное светило,
И мне казалось, что оно
Мою дремоту сторожило.
И мне казалось, что меня
Какой-то миротворный гений
Из пышно-золотого дня
Увлек, незримый, в царство теней. 1
комментарии, примечания к стихотворению
ЕЩЕ ШУМЕЛ ВЕСЕЛЫЙ ДЕНЬ.
Тютчев Ф. И.
1 Автограф — РГАЛИ. Ф. 505. Оп. 1. Ед. хр. 23. Л. 7 и 8.
Первая публикация — Москв. 1851. № 11. Кн. 1. С. 237, вместе со стих. «Смотри, как на речном просторе. », «Море и утес в 1848 г.», с общей подписью Т-въ. Затем — Совр. 1854. Т. XLIV. С. 16–17; Изд. 1854. С. 31–32; Изд. 1868. С. 36–37; Изд. СПб. 1886. С. 62–63; Изд. 1900. С. 61–62.
Печатается по автографу (третья редакция). См. «Другие редакции и варианты» и коммент. к стих. «Пробуждение». С. 230, 321.
Третья редакция стихотворения не имеет названия в отличие от первых двух, озаглавленных — «Пробуждение». Действительно, поэт сосредоточен не на моменте пробуждения, а на ночных впечатлениях, которые оказываются контрастными впечатлениям от дневной жизни, в этом отношении стихотворение подобно более раннему — «День и ночь». В рассматриваемой, третьей, редакции поэт усилил этот контраст, введя новую вторую строфу («И доносилися порой. »), посвященную «благодатному» дню, полному оживления. Появилась также новая, четвертая строфа («Затих повсюду шум и гам. »), в которой усилен мотив молчания («И воцарилося молчанье», было — «И ночи зыбкое молчанье»); 2-я строка поддержала идею-настроение 1-й (тишины), а 4-я — дополнила эти же ночные впечатления указанием на особое состояние человека — «полусонное мерцанье» (романтическое выражение, имеющее импрессионистическую тенденцию: мерцающее сознание как бы отождествляется с мерцающим ночным светом— звезд или луны). Строфа запечатлела новую черту в романтизме Тютчева. Подверглась изменению последняя строфа: в нее вошел повтор слов предыдущей строфы — «И мне казалось», чего не было в ранних редакциях. Поэт продолжает усиливать идею «кажущегося», идею «странностей» ночного мира, слияния субъективного с объективным, их нерасчленения: человеческое «я» «увлечено», уведено в иное бытие, сливается с ночью, с «царством теней». Дважды использовав однокоренные слова— «воцарилося», «царством», поэт усилил философскую идею господства ночи, но без того отрицательного аспекта, который есть в стих. «День и ночь», «О чем ты воешь, ветр ночной. », а отчасти и «Видение», «Как океан объемлет шар земной. ». Только в рассматриваемой третьей редакции «Гений ночи» получил положительный эпитет — «миротворный», в первых двух поэт ограничился словами «какой-то гений». Именно в этой редакции запечатлено двойственное субъективное состояние человека: для него и дневная жизнь «благодатная», «пышно-золотая», день «веселый», дает «блеск» и «свет» всему, но и ночь при всех странностях «миротворна», поэтично-успокаивающа и не страшна, не мрачна, а освещена лунным светом и ночными мерцаниями. Стихотворение не включается в художественные создания Тютчева о хаосе (это слово здесь отсутствует), хотя примыкает к ним, дополняя их поэтическими созерцаниями ночного бытия. Во все прижизненные издания и первые посмертные вошел текст третьей редакции. Везде название «Пробуждение» отсутствует.
В Москв. стихотворение разделено на две части: первая — рисует ситуацию до пробуждения, и она обозначена арабской цифрой «1», вторая, под цифрой «2» — ночное состояние человека; «день» и «ночь» графически отделены. Звездочками отделены друг от друга и строфы. В 8-й строке — «Стозвучный, шумный и невнятный», в 24-й — «Увлек, незримый, в царство теней» — варианты автографа. В изданиях, подготовленных И.С. Тургеневым, внесены поправки в эти строки: 8-я — «Строй звучный, шумный и невнятный» (получился неудачный повтор слова «строй»: он внес в строку неуместную определенность — «строй звучный»; слово «шумный» оказалось ненужным синонимом, а «строй. невнятный» — это уже скорее отрицание строя). У Тютчева образ более сложно романтический: у него строй «стозвучный», слово «сто» может подразумевать многозначность, различие и диссонансы, нечто «невнятное». Также неудачна правка последней строки: «Увлек незримо в царство теней». У Тютчева «гений. незримый», «какой-то», в печатном варианте уменьшены романтические краски, но «увлек незримо» — образ и в реальном отношении неточен (засыпающего человека можно видеть), тютчевский автограф более точен и поэтичен. Однако тургеневские варианты этих строк приняты и в Изд. 1868, СПб. 1886, но в Изд. 1900 только 8-я строка — в тургеневском варианте, а 24-я — в варианте автографа. Во всех указанных изданиях стихотворение печатается в контексте поэзии 1830-х гг.
Датируется концом 1840-х гг. на основании первой публикации в Москв. в 1851 г.
«Вчерашний день, часу в шестом…» Н.Некрасов
«Вчерашний день, часу в шестом…» Николай Некрасов
Вчерашний день, часу в шестом,
Зашел я на Сенную;
Там били женщину кнутом,
Крестьянку молодую.
Ни звука из ее груди,
Лишь бич свистал, играя…
И Музе я сказал: «Гляди!
Сестра твоя родная!»
Анализ стихотворения Некрасова «Вчерашний день, часу в шестом…»
Творчество Николая Некрасова весьма реалистично и лишено приукрашивания действительности. Это объясняется не только личной драмой поэта, который подростком сбежал из дома, опасаясь гнева своего несдержанного и довольно жестокого отца. Годы скитаний и жизни в питерских трущобах заставили Некрасова совсем по-иному взглянуть на окружающий его мир, в котором жестокости гораздо больше, чем справедливости.
Некрасов открыто выступал за отмену крепостного права, считая, что никто не может быть хозяином другому человеку, который по праву своего рождения является свободным. Однако позже, когда русский крестьянин получил долгожданную свободу, поэт осознал, что его народ попросту не знает, что делать с этим бесценным даром. Поэтому в своих поздних произведениях автор неоднократно указывал на то, что крепостные крестьяне хоть и находились под гнетом помещиков и были совершенно бесправными, но все же имели свой кров и кусок хлеба на ужин.
Впрочем, до 1864 года было еще достаточно далеко, и молодой поэт, сам хлебнувший горя и унижений в чужом городе, воспринимал страдания своего народа очень близко к сердцу. Итогом такого отношения к окружающей действительности стало появление хрестоматийного стихотворения «Вчерашний день, часу в шестом…», созданного в 1848 году. Его героиня является молодая крестьянка, которую поэт увидел на Сенной площади в Петербурге теплым летним вечером. За неизвестно какую провинность ее подвергли публичной порке кнутом, что вызвало у автора смесь самых разнообразных чувств – жалость, негодование, беспомощность и глубокую печаль от осознания того, что ничего в этом мире изменить он не в состоянии.
Однако второе четверостишье этого произведения пронизано совершенно другими мыслями и настроениями. Николай Некрасов, отмечает, что обычная сельская девушка держалась очень мужественно и достойно. «Ни звука из ее груди, лишь бич свистал, играя…», — отметил поэт. И это удивительное наблюдение наполнило его душу гордостью за собственный народ, который, вопреки всем унижениями и невзгодам, остается гордым, непреклонным и не теряющим чувства собственного достоинства. По мнению автора, в этом и заключается загадочность русской души, ее самая сокровенная тайна, которая дает силы обычной молодой крестьянки без единой слезы и слова упрека снести публичные унижения, сохранив при этом честь и природную гордость.
Примечательно, что поэт отождествляет эту простую русскую женщину с собственной музой, считая, что к столбу на Сенной площади привязана ее родная сестра. Именно такой, гордой и неприступной Некрасов видит собственную музу, которая способна вынести любые страдания и при этом даже виду не подать, насколько ей больно и тяжело. Стоит также отметить, что в этом произведении поэт впервые затронул тему роли поэта в обществе и попытался дать ответ на вопрос о том, что именно лично его вдохновляет на творчество. И этим источником вдохновения оказалась жизнь простых крепостных крестьян, полная лишений, невзгод и страданий. Таким образом, автор, являясь выходцем из достаточно благородной и обеспеченной семьи, словно бы перечеркивает свое дворянское происхождение, отмечая, что нужды народа ему гораздо ближе и понятнее, чем проблемы высшего общества. И это добровольное отречение от тех, кого Некрасов считает недостойными зваться людьми, становится основным лейтмотивом творчества поэта, его «визитной карточкой» в мире русской литературы. Именно поэтому муза Некрасова рисуется поэту в образе крестьянки, а не изысканной и благородной барышни. Ведь, по мнению автора, только в муках и страданиях могут рождаться по-настоящему достойные стихи, способные заставить людей мыслить, чувствовать и желать хоть что-то изменить в своей жизни.
Вчерашний день, часу в шестом.
Стихотворение Николая Некрасова
Вчерашний день, часу в шестом, Зашел я на Сенную 1 ; Там били женщину кнутом, Крестьянку молодую. Ни звука из ее груди 2 . Лишь бич свистал, играя. И Музе я сказал: "Гляди! Сестра твоя родная!"
Notes:
Стихотворение написано не по живым впечатлениям о наказании крестьянки (Некрасов не мог быть свидетелем истязания женщины, так как практически к женщинам наказание кнутом вследствие его особой опасности не применялось; с 1845 г. «Уложением об наказаниях» вообще было отменено), а на основе зрительного сходства между зачеркнутыми красными чернилами крест-накрест рукописями в цензурном ведомстве и исполосованными кнутом и кровоточащими спинами жертв палача. Стихотворение, таким образом, представляет собой обобщенный символ страданий, включающий истязания над народом и над поэзией, которая вступается за его судьбу и разделяет его участь («иссеченная муза»).
1.Сенная — рыночная площадь в Петербурге; на ней не производились публичные наказания, а находилась полицейская часть, в которой секли розгами (втайне от посторонних глаз) совершивших проступки дворовых, пьяниц, мелких воришек и т. п. Обратно
2.Ни звука из ее груди. — После первых ударов кнута у истязуемых, по свидетельствам современников, пропадал голос; тем самым «молчание» крестьянки — и музы!— не признак стойкости и героизма, а признак мученичества (см. коммент. О. А. Проскурина в кн. Некрасов Н. А. Избранные сочинения. М. Худ. лит. 1989. С. 564). Обратно
Н.А.Некрасов. Сочинения в трех томах.
Москва: Государственное изд-во
художественной литературы, 1959.
Другие стихи Николая Некрасова
Федор Тютчев — Еще шумел веселый день
Еще шумел веселый день,
Толпами улица блистала,
И облаков вечерних тень
№ 4 По светлым кровлям пролетала.
И доносилися порой
Все звуки жизни благодатной —
И все в один сливалось строй,
№ 8 Стозвучный, шумный и невнятный.
Весенней негой утомлен,
Я впал в невольное забвенье;
Не знаю, долог ли был сон,
№ 12 Но странно было пробужденье.
Затих повсюду шум и гам,
И воцарилося молчанье —
Ходили тени по стенам
№ 16 И полусонное мерцанье.
Украдкою в мое окно
Глядело бледное светило,
И мне казалось, что оно
№ 20 Мою дремоту сторожило.
И мне казалось, что меня
Какой-то миротворный гений
Из пышно-золотого дня
№ 24 Увлек, незримый, в царство теней.
Yeshche shumel vesely den,
Tolpami ulitsa blistala,
I oblakov vechernikh ten
Po svetlym krovlyam proletala.
I donosilisya poroy
Vse zvuki zhizni blagodatnoy —
I vse v odin slivalos stroy,
Stozvuchny, shumny i nevnyatny.
Vesenney negoy utomlen,
Ya vpal v nevolnoye zabvenye;
Ne znayu, dolog li byl son,
No stranno bylo probuzhdenye.
Zatikh povsyudu shum i gam,
I votsarilosya molchanye —
Khodili teni po stenam
I polusonnoye mertsanye.
Ukradkoyu v moye okno
Glyadelo blednoye svetilo,
I mne kazalos, chto ono
Moyu dremotu storozhilo.
I mne kazalos, chto menya
Kakoy-to mirotvorny geny
Iz pyshno-zolotogo dnya
Uvlek, nezrimy, v tsarstvo teney.
Tot ievtk dtctksq ltym,
Njkgfvb ekbwf ,kbcnfkf,
B j,kfrjd dtxthyb[ ntym
Gj cdtnksv rhjdkzv ghjktnfkf/
B ljyjcbkbcz gjhjq
Dct pderb ;bpyb ,kfujlfnyjq —
B dct d jlby ckbdfkjcm cnhjq,
Cnjpdexysq, ievysq b ytdyznysq/
Dtctyytq ytujq enjvkty,
Z dgfk d ytdjkmyjt pf,dtymt;
Yt pyf/, ljkju kb ,sk cjy,
Yj cnhfyyj ,skj ghj,e;ltymt///
Pfnb[ gjdc/le iev b ufv,
B djwfhbkjcz vjkxfymt —
[jlbkb ntyb gj cntyfv
B gjkecjyyjt vthwfymt///
Erhflrj/ d vjt jryj
Ukzltkj ,ktlyjt cdtnbkj,
B vyt rfpfkjcm, xnj jyj
Vj/ lhtvjne cnjhj;bkj/
B vyt rfpfkjcm, xnj vtyz
Rfrjq-nj vbhjndjhysq utybq
Bp gsiyj-pjkjnjuj lyz
Edktr, ytphbvsq, d wfhcndj ntytq/