Анализ стихотворения Маяковского Сволочи

Гвоздимые строками, стойте немы! Слушайте этот волчий вой, еле прикидывающийся поэмой! Дайте сюда самого жирного, самого плешивого! За шиворот! Ткну в отчет Помгола. Смотри! Видишь — за цифрой голой. Ветер рванулся. Рванулся и тише-Снова снегами огрёб тысяче- миллионнокрыший волжских селений гроб. Трубы — гробовые свечи. Даже вороны исчезают, чуя, что, дымись, тянется слащавый, тошнотворный дух зажариваемых мяс. Сына? Отца? Матери? Дочери? Чья. Чья в людоедчестве очередь. Помощи не будет! Отрезаны снегами. Помощи не будет! Воздух пуст. Помощи не будет! Под ногами даже глина сожрана, даже куст» Нет, не помогут! Надо сдаваться. В 10 губерний могилу вымеряйте! Двадцать миллионов! Двадцать! Ложитесь! Вымрите. Только одна, осипшим голосом, сумасшедшие проклятия метелями меля, рек, дорог снеговые волосы ветром рвя, рыдает земля. Хлеба! Хлебушка! Хлебца! Сам смотрящий смерть воочию, еле едящий, только б не сдох,— тянет город руку рабочую горстью сухих крох. «Хлеба! Хлебушка! Хлебца!» Радио ревет за все границы. И в ответ за нелепицей нелепица сыплется в газетные страницы. «Лондон. Банкет. Присутствие короля и королевы. Жрущих — не вместишь в раззолоченные хлевы». Будьте прокляты! Пусть за вашей головою венчанной из колоний дикари придут, питаемые человечиной! Пусть горят над королевством бунтов зарева! Пусть столицы ваши будут выжжены дотла! Пусть из наследников, из наследниц варево варится в коронах-котлах! «Париж. Собрались парламентарии. Доклад о голоде. Фритиоф Нансен. С улыбкой слушали. Будто соловьиные арии. Будто тенора слушали в модном романсе». Будьте прокляты! Пусть вовеки вам не слышать речи человечьей! Пролетарий французский! Эй, стягивай петлею вместо речи толщь непроходимых шей! «Вашингтон. Фермеры, доевшие, допившие до того, что лебедками подымают пузы, в океане пшеницу от излишества топившие,— топят паровозы грузом кукурузы». Будьте прокляты! Пусть ваши улицы бунтом будут запружены. Выбрав место, где более больно, пусть по Америке — по Северной, по Южной — гонят брюх ваших мячище футбольный! «Берлин. Оживает эмиграция. Банды радуются: с голодными драться им. По Берлину, закручивая усики, ходят, хвастаются: — Патриот! Русский!» Будьте прокляты! Вечное «вон!» им! Всех отвращая иудьим видом, французского золота преследуемые звоном, скитайтесь чужбинами Вечным жидом! Леса российские, соберитесь все! Выберите по самой большой осине, чтоб образ ихний вечно висел, под самым небом качался, синий. «Москва. Жалоба сборщицы: в «Ампирах» морщатся или дадут тридцатирублевку, вышедшую из употребления в 1918 году». Будьте прокляты! Пусть будет так, чтоб каждый проглоченный глоток желудок жёг! Чтоб ножницами оборачивался бифштекс сочный, вспарывая стенки кишок! Вымрет. Вымрет 20 миллионов человек! Именем всех упокоенных тут — проклятие отныне, проклятие вовек от Волги отвернувшим морд толстоту. Это слово не к жирному пузу, это слово не к царскому трону,— в сердце таком слова ничего не тронут: трогают их революций штыком. Вам, несметной армии частицам малым, порох мира, силой чьей, силой, брошенной по всем подвалам, будет взорван мир несметных богачей! Вам! Вам! Вам! Эти слова вот! Цифрами верстовыми, вмещающимися едва, запишите Волгу буржуазии в счет! Будет день! Пожар всехсветный, чистящий и чадный. Выворачивая богачей палаты, будьте так же, так же беспощадны в этот час расплаты!

Добавить в избранное

Оцените, пожалуйста, это стихотворение.
Помогите другим читателям найти лучшие произведения.

Гвоздимые строками,
стойте немы!
Слушайте этот волчий вой,
еле прикидывающийся поэмой!
Дайте сюда
самого жирного,
самого плешивого!
За шиворот!

Ткну в отчет Помгола.
Смотри!
Видишь —
за цифрой голой…

Ветер рванулся. Рванулся и тише-Снова снегами огрёб тысяче-
миллионнокрыший волжских селений гроб. Трубы — гробовые свечи.
Даже вороны
исчезают,
чуя,
что, дымись,
тянется
слащавый,
тошнотворный
дух
зажариваемых мяс.
Сына?
Отца?
Матери?
Дочери?
Чья?!
Чья в людоедчестве очередь.

Помощи не будет!
Отрезаны снегами.
Помощи не будет!
Воздух пуст.
Помощи не будет!
Под ногами
даже глина сожрана,
даже куст»

Нет,
не помогут!
Надо сдаваться.
В 10 губерний могилу вымеряйте!
Двадцать
миллионов!
Двадцать!
Ложитесь!
Вымрите.

Только одна,
осипшим голосом,
сумасшедшие проклятия метелями меля,
рек,
дорог снеговые волосы
ветром рвя, рыдает земля.

Хлеба!
Хлебушка!
Хлебца!
Сам смотрящий смерть воочию,
еле едящий,
только б не сдох,—
тянет город руку рабочую
горстью сухих крох.

«Хлеба!
Хлебушка!
Хлебца!»
Радио ревет за все границы.
И в ответ
за нелепицей нелепица
сыплется в газетные страницы.

«Лондон.
Банкет.
Присутствие короля и королевы.
Жрущих — не вместишь в раззолоченные хлевы».

Будьте прокляты!
Пусть
за вашей головою венчанной
из колоний
дикари придут,
питаемые человечиной!
Пусть
горят над королевством
бунтов зарева!
Пусть
столицы ваши
будут выжжены дотла!
Пусть из наследников,
из наследниц варево
варится в коронах-котлах!

«Париж.
Собрались парламентарии.
Доклад о голоде.
Фритиоф Нансен.
С улыбкой слушали.
Будто соловьиные арии.
Будто тенора слушали в модном романсе».
Будьте прокляты!
Пусть
вовеки
вам
не слышать речи человечьей!
Пролетарий французский!
Эй,
стягивай петлею вместо речи
толщь непроходимых шей!

«Вашингтон.
Фермеры,
доевшие,
допившие
до того,
что лебедками подымают пузы,
в океане
пшеницу
от излишества топившие,—
топят паровозы грузом кукурузы».

Будьте прокляты!
Пусть
ваши улицы
бунтом будут запружены.
Выбрав
место, где более больно,
пусть
по Америке —
по Северной,
по Южной —
гонят
брюх ваших
мячище футбольный!

«Берлин.
Оживает эмиграция.
Банды радуются:
с голодными драться им.
По Берлину,
закручивая усики,
ходят,
хвастаются:
— Патриот!
Русский!»
Будьте прокляты!
Вечное «вон!» им!
Всех отвращая иудьим видом,
французского золота преследуемые звоном,
скитайтесь чужбинами Вечным жидом!
Леса российские,
соберитесь все!
Выберите по самой большой осине,
чтоб образ ихний
вечно висел,
под самым небом качался, синий.

«Москва.
Жалоба сборщицы:
в «Ампирах» морщатся
или дадут
тридцатирублевку,
вышедшую из употребления в 1918 году».

Будьте прокляты!
Пусть будет так,
чтоб каждый проглоченный
глоток
желудок жёг!
Чтоб ножницами оборачивался бифштекс сочный,
вспарывая стенки кишок!

Вымрет.
Вымрет 20 миллионов человек!
Именем всех упокоенных тут —
проклятие отныне,
проклятие вовек
от Волги отвернувшим морд толстоту.
Это слово не к жирному пузу,
это слово не к царскому трону,—
в сердце таком
слова ничего не тронут:
трогают их революций штыком.

Вам,
несметной армии частицам малым, порох мира,
силой чьей,
силой,
брошенной по всем подвалам,
будет взорван
мир несметных богачей!
Вам! Вам! Вам!
Эти слова вот!
Цифрами верстовыми,
вмещающимися едва,
запишите Волгу буржуазии в счет!

Будет день!
Пожар всехсветный,
чистящий и чадный.
Выворачивая богачей палаты,
будьте так же,
так же беспощадны
в этот час расплаты!

Владимир Маяковский — Гвоздимые строками ( Сволочи! )

Картинка Анализ стихотворения Маяковского Сволочи № 1

Гвоздимые строками,
стойте немы!
Слушайте этот волчий вой,
№ 4 еле прикидывающийся поэмой!
Дайте сюда
самого жирного,
самого плешивого!
№ 8 За шиворот!
Ткну в отчет Помгола.
Смотри!
Видишь —
№ 12 за цифрой голой.

Ветер рванулся.
Рванулся и тише.
Снова снегами огреб
№ 16 тысяче-
миллионно-крыший
волжских селений гроб.
Трубы —
№ 20 гробовые свечи.
Даже вороны
исчезают,
чуя,
№ 24 что, дымясь,
тянется
слащавый,
тошнотворный
№ 28 дух
зажариваемых мяс
Сына?
Отца?
№ 32 Матери?
Дочери?
Чья?!
Чья в людоедчестве очередь.

№ 36 Помощи не будет!
Отрезаны снегами.
Помощи не будет!
Воздух пуст.
№ 40 Помощи не будет!
Под ногами
даже глина сожрана,
даже куст.

№ 44 Нет,
не помогут!
Надо сдаваться.
В десять губерний могилу вымеряйте!
№ 48 Двадцать
миллионов!
Двадцать!
Ложитесь!
№ 52 Вымрите.

Только одна,
осипшим голосом,
сумасшедшие проклятия метелями меля,
№ 56 рек,
дорог снеговые волосы
ветром рвя, рыдает земля.

Хлеба!
№ 60 Хлебушка!
Хлебца!

Сам смотрящий смерть воочию,
еле едящий,
№ 64 только б не сдох, —
тянет город руку рабочую
горстью сухих крох.

«Хлеба!
№ 68 Хлебушка!
Хлебца!»
Радио ревет за все границы.
И в ответ
№ 72 за нелепицей нелепица
сыплется в газетные страницы.

«Лондон.
Банкет.
№ 76 Присутствие короля и королевы.
Жрущих — не вместишь в раззолоченные хлевы».
Будьте прокляты!
Пусть
№ 80 за вашей головою венчанной
из колоний
дикари придут,
питаемые человечиной!
№ 84 Пусть
горят над королевством
бунтов зарева!
Пусть
№ 88 столицы ваши
будут выжжены дотла!
Пусть из наследников,
из наследниц варево
№ 92 варится в коронах-котлах!

«Париж.
Собрались парламентарии.
Доклад о голоде.
№ 96 Фритиоф Нансен.
С улыбкой слушали.
Будто соловьиные арии.
Будто тенора слушали в модном романсе».

№ 100 Будьте прокляты!
Пусть
вовеки
вам
№ 104 не слышать речи человечьей!
Пролетарий французский!
Эй,
стягивай петлею вместо речи
№ 108 толщь непроходимых шей!

«Вашингтон.
Фермеры,
доевшие,
№ 112 допившие
до того,
что лебедками подымают пузы,
в океане
№ 116 пшеницу
от излишества топившие, —
топят паровозы грузом кукурузы».

Будьте прокляты!
№ 120 Пусть
ваши улицы
бунтом будут запружены.
Выбрав
№ 124 место, где более больно,
пусть
по Америке —
по Северной,
№ 128 по Южной —
гонят
брюх ваших
мячище футбольный!

№ 132 «Берлин.
Оживает эмиграция.
Банды радуются:
с голодными драться им
№ 136 По Берлину,
закручивая усики,
ходят,
хвастаются:
№ 140 — Патриот!
Русский! -»

Будьте прокляты!
Вечное «вон!» им!
№ 144 Всех отвращая иудьим видом,
французского золота преследуемые звоном,
скитайтесь чужбинами Вечным жидом!
Леса российские,
№ 148 соберитесь все!
Выберите по самой большой осине,
чтоб образ ихний
вечно висел,
№ 152 под самым небом качался, синий.

«Москва.
Жалоба сборщицы:
в «Ампирах» морщатся
№ 156 или дадут
тридцатирублевку,
вышедшую из употребления в тысяча девятьсот восемнадцатом году».

Будьте прокляты!
№ 160 Пусть будет так,
чтоб каждый проглоченный
глоток
желудок жег!
№ 164 Чтоб ножницами оборачивался бифштекс сочный,
вспарывая стенки кишок!

Вымрет.
Вымрет двадцать миллионов человек!
№ 168 Именем всех упокоенных тут —
проклятие отныне,
проклятие вовек
от Волги отвернувшим морд толстоту.
№ 172 Это слово не к жирному пузу,
это слово не к царскому трону, —
в сердце таком
слова ничего не тронул
№ 176 трогают их революций штыком.

Вам,
несметной армии частицам малым,
порох мира,
№ 180 силой чьей,
силой,
брошенной по всем подвалам,
будет взорван
№ 184 мир несметных богачей!
Вам! Вам! Вам!
Эти слова вот!
Цифрами верстовыми,
№ 188 вмещающимися едва,
запишите Волгу буржуазии в счет!

Будет день!
Пожар всехсветный,
№ 192 чистящий и чадный.
Выворачивая богачей палаты,
будьте так же,
так же беспощадны
№ 196 в этот час расплаты!

Gvozdimye strokami,
stoyte nemy!
Slushayte etot volchy voy,
yele prikidyvayushchysya poemoy!
Dayte syuda
samogo zhirnogo,
samogo pleshivogo!
Za shivorot!
Tknu v otchet Pomgola.
Smotri!
Vidish —
za tsifroy goloy.

Veter rvanulsya.
Rvanulsya i tishe.
Snova snegami ogreb
tysyache-
millionno-kryshy
volzhskikh seleny grob.
Truby —
grobovye svechi.
Dazhe vorony
ischezayut,
chuya,
chto, dymyas,
tyanetsya
slashchavy,
toshnotvorny
dukh
zazharivayemykh myas
Syna?
Ottsa?
Materi?
Docheri?
Chya?!
Chya v lyudoyedchestve ochered.

Pomoshchi ne budet!
Otrezany snegami.
Pomoshchi ne budet!
Vozdukh pust.
Pomoshchi ne budet!
Pod nogami
dazhe glina sozhrana,
dazhe kust.

Net,
ne pomogut!
Nado sdavatsya.
V desyat guberny mogilu vymeryayte!
Dvadtsat
millionov!
Dvadtsat!
Lozhites!
Vymrite.

Tolko odna,
osipshim golosom,
sumasshedshiye proklyatia metelyami melya,
rek,
dorog snegovye volosy
vetrom rvya, rydayet zemlya.

Sam smotryashchy smert voochiyu,
yele yedyashchy,
tolko b ne sdokh, —
tyanet gorod ruku rabochuyu
gorstyu sukhikh krokh.

«Khleba!
Khlebushka!
Khlebtsa!»
Radio revet za vse granitsy.
I v otvet
za nelepitsey nelepitsa
sypletsya v gazetnye stranitsy.

«London.
Banket.
Prisutstviye korolya i korolevy.
Zhrushchikh — ne vmestish v razzolochennye khlevy».
Budte proklyaty!
Pust
za vashey golovoyu venchannoy
iz kolony
dikari pridut,
pitayemye chelovechinoy!
Pust
goryat nad korolevstvom
buntov zareva!
Pust
stolitsy vashi
budut vyzhzheny dotla!
Pust iz naslednikov,
iz naslednits varevo
varitsya v koronakh-kotlakh!

«Parizh.
Sobralis parlamentarii.
Doklad o golode.
Fritiof Nansen.
S ulybkoy slushali.
Budto solovyinye arii.
Budto tenora slushali v modnom romanse».

Budte proklyaty!
Pust
voveki
vam
ne slyshat rechi chelovechyey!
Proletary frantsuzsky!
Ey,
styagivay petleyu vmesto rechi
tolshch neprokhodimykh shey!

«Vashington.
Fermery,
doyevshiye,
dopivshiye
do togo,
chto lebedkami podymayut puzy,
v okeane
pshenitsu
ot izlishestva topivshiye, —
topyat parovozy gruzom kukuruzy».

Budte proklyaty!
Pust
vashi ulitsy
buntom budut zapruzheny.
Vybrav
mesto, gde boleye bolno,
pust
po Amerike —
po Severnoy,
po Yuzhnoy —
gonyat
bryukh vashikh
myachishche futbolny!

«Berlin.
Ozhivayet emigratsia.
Bandy raduyutsya:
s golodnymi dratsya im
Po Berlinu,
zakruchivaya usiki,
khodyat,
khvastayutsya:
— Patriot!
Russky! -»

Budte proklyaty!
Vechnoye «von!» im!
Vsekh otvrashchaya iudyim vidom,
frantsuzskogo zolota presleduyemye zvonom,
skitaytes chuzhbinami Vechnym zhidom!
Lesa rossyskiye,
soberites vse!
Vyberite po samoy bolshoy osine,
chtob obraz ikhny
vechno visel,
pod samym nebom kachalsya, siny.

«Moskva.
Zhaloba sborshchitsy:
v «Ampirakh» morshchatsya
ili dadut
tridtsatirublevku,
vyshedshuyu iz upotreblenia v tysyacha devyatsot vosemnadtsatom godu».

Budte proklyaty!
Pust budet tak,
chtob kazhdy proglochenny
glotok
zheludok zheg!
Chtob nozhnitsami oborachivalsya bifshteks sochny,
vsparyvaya stenki kishok!

Vymret.
Vymret dvadtsat millionov chelovek!
Imenem vsekh upokoyennykh tut —
proklyatiye otnyne,
proklyatiye vovek
ot Volgi otvernuvshim mord tolstotu.
Eto slovo ne k zhirnomu puzu,
eto slovo ne k tsarskomu tronu, —
v serdtse takom
slova nichego ne tronul
trogayut ikh revolyutsy shtykom.

Vam,
nesmetnoy armii chastitsam malym,
porokh mira,
siloy chyey,
siloy,
broshennoy po vsem podvalam,
budet vzorvan
mir nesmetnykh bogachey!
Vam! Vam! Vam!
Eti slova vot!
Tsiframi verstovymi,
vmeshchayushchimisya yedva,
zapishite Volgu burzhuazii v schet!

Budet den!
Pozhar vsekhsvetny,
chistyashchy i chadny.
Vyvorachivaya bogachey palaty,
budte tak zhe,
tak zhe besposhchadny
v etot chas rasplaty!

Udjplbvst cnhjrfvb,
cnjqnt ytvs!
Ckeifqnt njn djkxbq djq,
tkt ghbrblsdf/obqcz gjvjq!
Lfqnt c/lf
cfvjuj ;bhyjuj,
cfvjuj gktibdjuj!
Pf ibdjhjn!
Nrye d jnxtn Gjvujkf/
Cvjnhb!
Dblbim —
pf wbahjq ujkjq///

Dtnth hdfyekcz/
Hdfyekcz b nbit///
Cyjdf cytufvb juht,
nsczxt-
vbkkbjyyj-rhsibq
djk;crb[ ctktybq uhj,/
Nhe,s —
uhj,jdst cdtxb/
Lf;t djhjys
bcxtpf/n,
xez,
xnj, lsvzcm,
nzytncz
ckfofdsq,
njiyjndjhysq
le[
pf;fhbdftvs[ vzc
Csyf?
Jnwf?
Vfnthb?
Ljxthb?
Xmz?!
Xmz d k/ljtlxtcndt jxthtlm?!/

Gjvjob yt ,eltn!
Jnhtpfys cytufvb/
Gjvjob yt ,eltn!
Djple[ gecn/
Gjvjob yt ,eltn!
Gjl yjufvb
lf;t ukbyf cj;hfyf,
lf;t recn/

Ytn,
yt gjvjuen!
Yflj clfdfnmcz/
D ltcznm ue,thybq vjubke dsvthzqnt!
Ldflwfnm
vbkkbjyjd!
Ldflwfnm!
Kj;bntcm!
Dsvhbnt!//

Njkmrj jlyf,
jcbgibv ujkjcjv,
cevfcitlibt ghjrkznbz vtntkzvb vtkz,
htr,
ljhju cytujdst djkjcs
dtnhjv hdz, hslftn ptvkz/

Cfv cvjnhzobq cvthnm djjxb/,
tkt tlzobq,
njkmrj. yt clj[, —
nzytn ujhjl here hf,jxe/
ujhcnm/ ce[b[ rhj[/

«[kt,f!
[kt,eirf!
[kt,wf!»
Hflbj htdtn pf dct uhfybws/
B d jndtn
pf ytktgbwtq ytktgbwf
csgktncz d ufptnyst cnhfybws/

«Kjyljy/
,fyrtn/
Ghbcencndbt rjhjkz b rjhjktds/
;heob[ — yt dvtcnbim d hfppjkjxtyyst [ktds»/
,elmnt ghjrkzns!
Gecnm
pf dfitq ujkjdj/ dtyxfyyjq
bp rjkjybq
lbrfhb ghblen,
gbnftvst xtkjdtxbyjq!
Gecnm
ujhzn yfl rjhjktdcndjv
,eynjd pfhtdf!
Gecnm
cnjkbws dfib
,elen ds;;tys ljnkf!
Gecnm bp yfcktlybrjd,
bp yfcktlybw dfhtdj
dfhbncz d rjhjyf[-rjnkf[!

«Gfhb;/
Cj,hfkbcm gfhkfvtynfhbb/
Ljrkfl j ujkjlt/
Ahbnbja Yfycty/
C eks,rjq ckeifkb/
,elnj cjkjdmbyst fhbb/
,elnj ntyjhf ckeifkb d vjlyjv hjvfyct»/

elmnt ghjrkzns!
Gecnm
djdtrb
dfv
yt cksifnm htxb xtkjdtxmtq!
Ghjktnfhbq ahfywepcrbq!
q,
cnzubdfq gtnkt/ dvtcnj htxb
njkom ytghj[jlbvs[ itq!

«Dfibyunjy/
Athvths,
ljtdibt,
ljgbdibt
lj njuj,
xnj kt,tlrfvb gjlsvf/n geps,
d jrtfyt
gitybwe
jn bpkbitcndf njgbdibt, —
njgzn gfhjdjps uhepjv rereheps»/

elmnt ghjrkzns!
Gecnm
dfib ekbws
,eynjv ,elen pfghe;tys/
Ds,hfd
vtcnj, ult ,jktt ,jkmyj,
gecnm
gj Fvthbrt —
gj Ctdthyjq,
gj /;yjq —
ujyzn
,h/[ dfib[
vzxbot aen,jkmysq!

«,thkby/
J;bdftn vbuhfwbz/
,fyls hfle/ncz:
c ujkjlysvb lhfnmcz bv
Gj ,thkbye,
pfrhexbdfz ecbrb,
[jlzn,
[dfcnf/ncz:
— Gfnhbjn!
Heccrbq! -»

elmnt ghjrkzns!
Dtxyjt «djy!» bv!
Dct[ jndhfofz belmbv dbljv,
ahfywepcrjuj pjkjnf ghtcktletvst pdjyjv,
crbnfqntcm xe;,byfvb Dtxysv ;bljv!
Ktcf hjccbqcrbt,
cj,thbntcm dct!
Ds,thbnt gj cfvjq ,jkmijq jcbyt,
xnj, j,hfp b[ybq
dtxyj dbctk,
gjl cfvsv yt,jv rfxfkcz, cbybq/

«Vjcrdf/
;fkj,f c,jhobws:
d «Fvgbhf[» vjhofncz
bkb lflen
nhblwfnbhe,ktdre,
dsitlie/ bp egjnht,ktybz d nsczxf ltdznmcjn djctvyflwfnjv ujle»/

elmnt ghjrkzns!
Gecnm ,eltn nfr,
xnj, rf;lsq ghjukjxtyysq
ukjnjr
;tkeljr ;tu!
Xnj, yj;ybwfvb j,jhfxbdfkcz ,baintrc cjxysq,
dcgfhsdfz cntyrb rbijr!

Dsvhtn/
Dsvhtn ldflwfnm vbkkbjyjd xtkjdtr!
Bvtytv dct[ egjrjtyys[ nen —
ghjrkznbt jnysyt,
ghjrkznbt djdtr
jn Djkub jndthyedibv vjhl njkcnjne/
nj ckjdj yt r ;bhyjve gepe,
nj ckjdj yt r wfhcrjve nhjye, —
d cthlwt nfrjv
ckjdf ybxtuj yt nhjyek
nhjuf/n b[ htdjk/wbq insrjv/

Dfv,
ytcvtnyjq fhvbb xfcnbwfv vfksv,
gjhj[ vbhf,
cbkjq xmtq,
cbkjq,
,hjityyjq gj dctv gjldfkfv,
,eltn dpjhdfy
vbh ytcvtnys[ ,jufxtq!
Dfv! Dfv! Dfv!
nb ckjdf djn!
Wbahfvb dthcnjdsvb,
dvtof/obvbcz tldf,
pfgbibnt Djkue ,eh;efpbb d cxtn!

eltn ltym!
Gj;fh dct[cdtnysq,
xbcnzobq b xflysq/
Dsdjhfxbdfz ,jufxtq gfkfns,
,elmnt nfr ;t,
nfr ;t ,tcgjoflys
d njn xfc hfcgkfns!

Картинка Анализ стихотворения Маяковского Сволочи № 2

СВОЛОЧИ - стихотворение Маяковский В. В.

Картинка Анализ стихотворения Маяковского Сволочи № 3

Ткну в отчет Помгола

Смотри!
Видишь —
за цифрой голой…

Ветер рванулся.
Рванулся и тише…
Снова снегами огрёб
тысяче —
миллионно-крыший
волжских селений гроб.
Трубы —
гробовые свечи.
Даже во́роны
исчезают,
чуя,
что, дымя́сь,
тянется
слащавый,
тошнотворный
дух
зажариваемых мяс.
Сына?
Отца?
Матери?
Дочери?
Чья?!
Чья в людоедчестве очередь.

Помощи не будет!
Отрезаны снегами.
Помощи не будет!
Воздух пуст.
Помощи не будет!
Под ногами
даже глина сожрана,
даже куст.

Нет,
не помогут!
Надо сдаваться.
В 10 губерний могилу вы́меряйте!
Двадцать
миллионов!
Двадцать!
Ложитесь!
Вымрите.

Сам смотрящий смерть воочию,
еле едящий,
только б не сдох, —
тянет город руку рабочую
горстью сухих крох.

«Лондон.
Банкет.
Присутствие короля и королевы.
Жрущих — не вместишь в раззолоченные хлевы».

Будьте прокляты!
Пусть
за вашей головою ве́нчанной
из колоний
дикари придут,
питаемые человечиной!
Пусть
горят над королевством
бунтов зарева!
Пусть
столицы ваши
будут выжжены дотла!
Пусть из наследников,
из наследниц варево
варится в коронах-котлах!

«Париж.
Собрались парламентарии.
Доклад о голоде.

С улыбкой слушали.
Будто соловьиные арии.
Будто те́нора слушали в модном романсе».

Будьте прокляты!
Пусть
вовеки
вам
не слышать речи человечьей!
Пролетарий французский!
Эй,
стягивай петлею вместо речи
толщь непроходимых шей!

«Вашингтон.
Фермеры,
доевшие,
допившие
до того,
что лебедками подымают пузы,
в океане
пшеницу
от излишества топившие, —
топят паровозы грузом кукурузы».

Будьте прокляты!
Пусть
ваши улицы
бунтом будут запру́жены.
Выбрав
место, где более больно,
пусть
по Америке —
по Северной,
по Южной —
гонят
брюх ваших
мячище футбольный!

«Берлин.
Оживает эмиграция.
Банды радуются:
с голодными драться им.
По Берлину,
закручивая усики,
ходят,
хвастаются:
— Патриот!
Русский! —»

Будьте прокляты!
Вечное «вон!» им!
Всех отвращая иудьим видом,
французского золота преследуемые звоном,
скитайтесь чужбинами Вечным жи́дом!
Леса российские,
соберитесь все!
Выберите по самой большой осине,
чтоб образ ихний
вечно висел,
под самым небом качался, синий.

или дадут
тридцатирублевку,
вышедшую из употребления в 1918 году».

Вымрет.
Вымрет 20 миллионов человек!
Именем всех упокоенных тут —
проклятие отныне,
проклятие вовек
от Волги отвернувшим морд толстоту.
Это слово не к жирному пузу,
это слово не к царскому трону, —
в сердце таком
слова ничего не тронут:
трогают их революций штыком.

Вам,
несметной армии частицам малым,
порох мира,
силой чьей,
силой,
брошенной по всем подвалам,
будет взорван
мир несметных богачей!
Вам! Вам! Вам!
Эти слова вот!
Цифрами верстовыми,
вмещающимися едва,
запишите Волгу буржуазии в счет!

слушать, скачать аудио стихотворение
СВОЛОЧИ Маяковский В. В.
к общему сожалению, пока аудио нет

анализ, сочинение или реферат о стихотворении
СВОЛОЧИ:

Стихотворение Маяковского В.В.
«Сволочи!»

"Сволочи!"

Гвоздимые строками,
стойте немы!
Слушайте этот волчий вой,
еле прикидывающийся поэмой!
Дайте сюда
самого жирного,
самого плешивого!
За шиворот!
Ткну в отчет Помгола.
Смотри!
Видишь —
за цифрой голой.
Ветер рванулся. Рванулся и тише-Снова снегами огрёб тысяче-
миллионнокрыший волжских селений гроб. Трубы — гробовые свечи.
Даже вороны
исчезают,
чуя,
что, дымись,
тянется
слащавый,
тошнотворный
дух
зажариваемых мяс.
Сына?
Отца?
Матери?
Дочери?
Чья.
Чья в людоедчестве очередь.
Помощи не будет!
Отрезаны снегами.
Помощи не будет!
Воздух пуст.
Помощи не будет!
Под ногами
даже глина сожрана,
даже куст»
Нет,
не помогут!
Надо сдаваться.
В 10 губерний могилу вымеряйте!
Двадцать
миллионов!
Двадцать!
Ложитесь!
Вымрите.
Только одна,
осипшим голосом,
сумасшедшие проклятия метелями меля,
рек,
дорог снеговые волосы
ветром рвя, рыдает земля.
Хлеба!
Хлебушка!
Хлебца!
Сам смотрящий смерть воочию,
еле едящий,
только б не сдох,—
тянет город руку рабочую
горстью сухих крох.
«Хлеба!
Хлебушка!
Хлебца!»
Радио ревет за все границы.
И в ответ
за нелепицей нелепица
сыплется в газетные страницы.
«Лондон.
Банкет.
Присутствие короля и королевы.
Жрущих — не вместишь в раззолоченные хлевы».
Будьте прокляты!
Пусть
за вашей головою венчанной
из колоний
дикари придут,
питаемые человечиной!
Пусть
горят над королевством
бунтов зарева!
Пусть
столицы ваши
будут выжжены дотла!
Пусть из наследников,
из наследниц варево
варится в коронах-котлах!
«Париж.
Собрались парламентарии.
Доклад о голоде.
Фритиоф Нансен.
С улыбкой слушали.
Будто соловьиные арии.
Будто тенора слушали в модном романсе».
Будьте прокляты!
Пусть
вовеки
вам
не слышать речи человечьей!
Пролетарий французский!
Эй,
стягивай петлею вместо речи
толщь непроходимых шей!
«Вашингтон.
Фермеры,
доевшие,
допившие
до того,
что лебедками подымают пузы,
в океане
пшеницу
от излишества топившие,—
топят паровозы грузом кукурузы».
Будьте прокляты!
Пусть
ваши улицы
бунтом будут запружены.
Выбрав
место, где более больно,
пусть
по Америке —
по Северной,
по Южной —
гонят
брюх ваших
мячище футбольный!
«Берлин.
Оживает эмиграция.
Банды радуются:
с голодными драться им.
По Берлину,
закручивая усики,
ходят,
хвастаются:
— Патриот!
Русский!»
Будьте прокляты!
Вечное «вон!» им!
Всех отвращая иудьим видом,
французского золота преследуемые звоном,
скитайтесь чужбинами Вечным жидом!
Леса российские,
соберитесь все!
Выберите по самой большой осине,
чтоб образ ихний
вечно висел,
под самым небом качался, синий.
«Москва.
Жалоба сборщицы:
в «Ампирах» морщатся
или дадут
тридцатирублевку,
вышедшую из употребления в 1918 году».
Будьте прокляты!
Пусть будет так,
чтоб каждый проглоченный
глоток
желудок жёг!
Чтоб ножницами оборачивался бифштекс сочный,
вспарывая стенки кишок!
Вымрет.
Вымрет 20 миллионов человек!
Именем всех упокоенных тут —
проклятие отныне,
проклятие вовек
от Волги отвернувшим морд толстоту.
Это слово не к жирному пузу,
это слово не к царскому трону,—
в сердце таком
слова ничего не тронут:
трогают их революций штыком.
Вам,
несметной армии частицам малым, порох мира,
силой чьей,
силой,
брошенной по всем подвалам,
будет взорван
мир несметных богачей!
Вам! Вам! Вам!
Эти слова вот!
Цифрами верстовыми,
вмещающимися едва,
запишите Волгу буржуазии в счет!
Будет день!
Пожар всехсветный,
чистящий и чадный.
Выворачивая богачей палаты,
будьте так же,
так же беспощадны
в этот час расплаты!
1922