Анализ стихотворения Маяковского Про это

Cочинение «Сюжет, образы, проблематика одной из поэмы»

Работая над поэмой "Про это", Маяковский обрек себя на домашнее заточение, чтобы наедине обдумать и осмыслить то, как должен жить новый человек, каковы должны быть его мораль, быт, любовь в послереволюционных условиях. Маяковский так и определил основную тему поэмы: "По личным мотивам об общем быте".
В этой теме, и личной и мелкой,
перепетой не раз и не пять,
я кружил поэтической белкой
и хочу кружиться опять.
Эта поэма, революционная по духу, во многом трагическая и кризисная, является важным звеном в творческом развитии Маяковского. До того как эта тема стала самостоятельной и вылилась в отдельное произведение, проблемы, решаемые в нем, уже ставились, уже намечались пути решения. Произведение сложное, не для легкого чтения. Современники даже не поняли и не приняли эту поэму.
Поэма "Про это" состоит из пролога и двух частей. Первая часть "Баллада Редингской тюрьмы" делится на 11 главок, а вторая, "Ночь под Рождество", — на 23. Вступление отвечает на вопрос "Про что — про это?" и определяет тему. Заключение "Прошение на имя. ", как и пролог, названо полушутливо. Если в основной части выделяется лирический герой, то во вступлении и заключении он сливается с самим автором. Особенностью поэмы является то, что все описанное происходит не на самом деле, а в сознании лирического героя, и проходит как смена образных ассоциаций. Отсюда необычная гротескность и фантастичность, крутые повороты судьбы и экстремальность событий.
Все описание пронизано скорбной, негодующей и трагической тональностью и обрамляется глубоко оптимистичным ораторским тоном автора. Герой в силу каких-то сложных отношений, остающихся за пределами поэмы, разлучен с любимой и чувствует себя в своей комнате как в тюрьме. Телефон для него — соломинка для утопающего. Он узнает, что она больна, и "страшнее пуль" то, что с ним не хотят говорить.
Чувство "скребущейся ревности" превращает героя в медведя. Но "медведь" страдает, плачет. Слезы — вода. Эта ассоциация разрастается в образ реки. Начинается любовный бред-галлюцинация. Он на "льдине-подушке" плывет по Неве в прошлое и узнает себя в "человеке из-за семи лет", тоже отвергнутом любимой. Со страниц поэмы раздается крик о помощи: "Спасите! Там на мосту, на Неве, человек!"
Герой плывет дальше, и под ним "остров растет подушечный". Остров разрастается в сушу, и вот он уже в Москве в том же облике медведя. Он обращается ко всем встречным с мольбой помочь тому человеку на мосту. Никто его не понимает. Он с ужасом убеждается в том что и в нем самом, а не только в окружающих, не выкорчеваны пережитки прошлого. А в это время "человек из-за семи лет" сам "прошагал" к герою поэмы и заявляет ему, что он готов один мучиться за всех, чья любовь опошлена мещанским бытом. В полубреду-полусне герой видит себя на колокольне Ивана Великого, и снизу против него "идут дуэлянты". "Ты враг наш столетний. Один уж такой попался — гусар!" — издеваются над героем-поэтом обнаглевшие мещане, сравнивая его с Лермонтовым. Они расстреливают его "с сотни шагов, с десяти, с двух в упор — за зарядом заряд. ".
Страшен сон, но жив поэт-герой. Сущность его борьбы и возрождения в том, что "на Кремле поэтовы клочья сияли по ветру красным флажком". Герой-победитель плывет на борту созвездия Большой Медведицы, горланя "стихи мирозданию в шум". Ковчег пристает к окну его комнаты, откуда началось фантастическое путешествие. Герой сливается теперь с самим поэтом, раскрывает смысл всего происшедшего в заключительной "резолюции", или "Прошении на имя. ".
Многие после появления поэмы писали, что в ней отразил ся период НЭПа. Но Маяковский брал шире, возвращая в прошлое и намечая перспективу. Одна из основных тем поэмы — это борьба с мещанством. К раскрытию темы В.Маяковский приступает с присущей только ему особенностью, с огромной энергией нагнетая давление:
Эта тема придет, вовек не износится,
Только скажет: " Отныне гляди на меня!" —
и глядишь на нее, и идешь знаменосцем,
красношелкий огонь над землей знаменя.
Тема же первой главы актуальна и сегодня. В эпизоде разговора по телефону герой не хочет признаться себе в том, что любимая отвергла его, что он не признает право женщины на свободу чувства. Вот такая дилемма: вопрос об исключительности высокой сущности любви и о ревности как низменном чувстве собственника, бывшем издавна чувством и правом мужчины. Но поэт ставил проблему любви с прицелом на "ком-муну-столетия". И потому просит в эпилоге химика XXX века воскресить его, чтобы он долюбил свое на земле коммунизма.
Нет, это не грезы о несбыточном. Это наметка реального будущего, которая обосновывает его веру в настоящее, дает ориентиры в светлое будущее в настоящем. И это важнее. Не откладывая все до XXX века, поэт в конце концов приходит к позитивному решению и, как бы продолжая поэму "Про это", в "Письме товарищу Кострову из Парижа о сущности любви" пишет:

Любить — это с простынь, бессонницей рваных,
срываться. ревнуя к Копернику, его,
а не мужа Марьи Иванны, считая своим соперником.
В системе образов поэмы "Про это" основное место занимает лирический герой, его отношения и связи с другими людьми. Напряженность конфликта выражается в том, что героя окружают грубость, насилие, грязные слова. Самым близким людям его устремления непонятны. Все, кто его окружает, любовь "заменяют чаем, штопкой носков". Это заставляет героя переступить даже через свою семью. И вот последняя надежда: сквозь ненавистный мир мещанства поэт пробирается к любимой.
Теперь лишь ты могла б спасти.
Вставай! Бежим к мосту! —
Быком на бойне под удар
Башку мою нагнул.
Сборю себя, пойду туда.
Секунда — и шагну.
Но. ее окружает тот же враждебный сброд. И герою приходится переступить даже через собственную любовь. Самым трудным, однако, оказывается не это. Самое трудное для лирического героя — это перестройка сознания. В нем сильны попытки уклониться от борьбы за новое в семье и любви, консерватизм и инерция старого мышления, когда ситуация требует нового подхода к жизни. Мысль о капитуляции отвергается, так как герой не может свою любовь заменить на штопку носков, не может в себе убить человека. Потому что любовь невозможна в мире торгашей, как невозможны в нем красота и добро.
Поэтому и следует сказать, что поэма "Про это" отражает важнейший, переломный момент в становлении нового человека. У героя возникает потребность "душу седую из себя вытрясти". Перед ним вдруг открывается, что эта сверхсложная задача может быть разрешена в далекой исторической перспективе, в смене ряда человеческих поколений. Поэт, на собственном горьком опыте познает, как сложен и мучителен путь нравственного самоочищения.

Анализ "Про это! " Маяковский, для школьной программы

Картинка Анализ стихотворения Маяковского Про это № 3

Сhallenger Просветленный (48536) 5 лет назад

Маяковский
Про это

Тема, о которой хочет говорить поэт, перепета много раз. Он и сам кружил в ней поэтической белкой и хочет кружиться опять. Эта тема может даже калеку подтолкнуть к бумаге, и песня его будет строчками рябить в солнце. В этой теме скрыта истина и красота. Эта тема готовится к прыжку в тайниках инстинктов. Заявившись к поэту, эта тема грозой раскидывает людей и дела. Ножом к горлу подступает эта тема, имя которой — любовь!

Поэт рассказывает о себе и любимой в балладе, и лад баллад молодеет, потому что слова поэта болят. «Она» живет в своем доме в Водопьянном переулке, «он» сидит в своем доме у телефона. Невозможность встретиться становится для него тюрьмой. Он звонит любимой, и его звонок пулей летит по проводам, вызывая землетрясение на Мясницкой, у почтамта. Спокойная секундантша-кухарка поднимает трубку и не торопясь идет звать любимую поэта. Весь мир куда-то отодвинут, лишь трубкой целит в него неизвестное. Между ним и любимой, разделенными Мясницкой, лежит вселенная, через которую тонюсенькой ниточкой тянется кабель. Поэт чувствует себя не почтенным сотрудником «Известий». которому летом предстоит ехать в Париж, а медведем на своей подушке-льдине. И если медведи плачут, то именно так, как он.

Поэт вспоминает себя — такого, каким он был семь лет назад, когда была написана поэма «Человек». С тех пор ему не суждено петушком пролезть в быт, в семейное счастье: канатами собственных строк он привязан к мосту над рекой и ждет помощи. Он бежит по ночной Москве — по Петровскому парку, Ходынке, Тверской, Садовой, Пресне. На Пресне, в семейной норке, его ждут родные. Они рады его появлению на Рождество, но удивляются, когда поэт зовет их куда-то за 600 верст, где они должны спасать кого-то, стоящего над рекой на мосту. Они никого не хотят спасать, и поэт понимает, что родные заменяют любовь чаем и штопкой носков. Ему не нужна их цыплячья любовь.

Сквозь пресненские миражи поэт идет с подарками под мышками. Он оказывается в мещанском доме Феклы Давидовны. Здесь ангелочки розовеют от иконного глянца, Иисус любезно кланяется, приподняв тернистый венок, и даже Маркс, впряженный в алую рамку, тащит обывательства лямку. Поэт пытается объяснить обывателям, что пишет для них, а не из-за личной блажи. Они, улыбаясь, слушают именитого скомороха и едят, гремя челюстью о челюсть. Им тоже безразличен какой-то человек, привязанный к мосту над рекой и ожидающий помощи. Слова поэта проходят сквозь обывателей.

Москва напоминает картину Беклина «Остров мертвых». Оказавшись в квартире друзей, поэт слушает, как они со смехом болтают о нем, не переставая танцевать тустеп. Стоя у стенки, он думает об одном: только бы не услышать здесь голос любимой. Ей он не изменил ни в одном своем стихотворении, её он обходит в проклятиях, которыми громит обыденщины жуть. Ему кажется, что только любимая может спасти его — человека, стоящего на мосту. Но потом поэт понимает: семь лет он стоит на мосту искупителем земной любви, чтобы за всех расплатиться и за всех расплакаться, и если надо, должен стоять и двести лет, не ожидая спасения.

Он ненавидит все, что вбито в людей ушедшим рабьим, что оседало и осело бытом даже в краснофлагом строе. Но он всей сердечной верою верует в жизнь, в сей мир. Он видит будущую мастерскую человечьих воскрешений и верит, что именно его, не дожившего и не долюбившего свое, захотят воскресить люди будущего. Может быть, его любимая тоже будет воскрешена, и они наверстают недолюбленное звездностью бесчисленных ночей. Он просит о воскрешении хотя бы за то, что был поэтом и ждал любимую, откинув будничную чушь. Он хочет дожить свое в той жизни, где любовь — не служанка замужеств, похоти и хлебов, где любовь идет всей вселенной. Он хочет жить в той жизни, где отцом его будет по крайней мере мир, а матерью — по крайней мере земля.

Анализ стихотворения Маяковского «Про это»

Аннотация. Статья посвящена современному прочтению поэмы В.Маяковского «Про это». Это последнее крупное лирическое произведение
поэта обозначило не только кризис его внутреннего мира, но и смену эстетических взглядов. Автор преодолевает прежние стереотипы восприятия поэмы, акцентирует внимание на её нравственном пафосе.

«Про это» — одно из наиболее сложных произведений В.Маяковского. По словам Р. Якобсона, оно является «самым литературным, самым цитатным из всех его творений».

Поэма полна аллюзий и реминисценций, отсылающих как к ранним произведениям самого Маяковского, так и к произведениям Достоевского, Блока, Лермонтова, Гейне, Гёте и др. Воплощённые в ней мотивы находят продолжение в более позднем творчестве поэта
в обновлённом, временами пародийном качестве («Письмо товарищу Кострову из Парижа о сущности любви», «Письмо Татьяне Яковлевой», пьесы «Клоп», «Баня»).

Отзывы критиков о поэме были неоднозначны: от восторженных до разгромных. Даже некоторые друзья и соратники поэта не поняли её. Всё дело в том, что «Про это» вступала в противоречие с теориями производственного искусства, литературы факта, пропагандируемыми группой ЛЕФ, к которой принадлежал Маяковский.

Е.В.Семёнова, в 1920-х годах входившая в ЛЕФ, так описывает атмосферу, царившую тогда в группе: «Удивительной была эта боязнь показать любое непосредственное чувство — восхищение хотя бы природой, пьесой, человеком, наконец. < … > В ЛЕФе утерялись обычные человеческие слова. Они остались, вопреки теориям, в поэмах Маяковского». Будучи вдохновителем Левого фронта искусств, настраивая себя и своих сподвижников на борьбу с «буржуазным искусством» («ямбы и хореи нам не нужны»),

Маяковский вместе с тем в сердцах произносит: искусство «захватить нельзя, оно — воздух». Знаменательно, что в первом номере журнала «ЛЕФ» (март 1923), объявившего войну «идеалистическим излияниям о вечности и душе» печатается «Про это» — поэма, художественное содержание и строй которой представляют собой метафорически развёрнутое «идеалистическое излияние» о вечности и душе», В биографическом подтексте прослеживаются реальные события из жизни поэта (что характерно для многих его произведений) — история любви Маяковского к Лиле Юрьевне Брик в кризисный период их отношений.

Лейтмотивом первой главы поэмы Маяковского «Про это» послужили строки из произведения Оскара Уайльда «Баллада Рэдингской тюрьмы»:

«Но убивают все любимых, —
Пусть знают все о том, —
Один убьет жестоким взглядом,
Другой — обманным сном,

Трусливый — лживым поцелуем,
И тот, кто смел, — мечом!
(Перевод К.Бальмонта)

Маяковский считает себя виноватым в охлаждении чувств («амортизация сердца и души»), подобно солдату из баллады Оскара
Уайльда. Поэт «приговаривает» себя к добровольному двухмесячному домашнему «заточению», во время которого ищет пути выхода из кризиса и пишет «Про это». Конечно, его «заточение» нельзя понимать буквально. Это были творчески насыщенные два месяца.

Одновременно с поэмой «Про это» Маяковский работал над серией политических памфлетов, «героями» которых стали виднейшие политики западного мира. Он активно печатается в газетах. В этот период выходят его книги «13 лет работы» и «Лирика» с типографским посвящением «Лиле». И самое главное: 1923 год — начало издания журнала «ЛЕФ», органа к тому времени оформившегося Левого фронта искусств, главным редактором которого становится Маяковский. 17 января 1923 года состоял ось первое заседание редколлегии в комнате Маяковского, в Лубянском проезде. И всё же в первой главе поэмы он заявляет:

При чём тюрьма?
Рождество.
Кутерьма.

Без решёток окошки домика!
Это вас не касается.
Говорю — тюрьма.

в тюрьме находилась его душа, лишённая возможности видеть любимую: «Без тебя (не без тебя «в отъезде», а внутренне без тебя) я
прекращаюсь», Так может быть человек необычайно одинок в толпе людей. Связь с внешним миром, миром его возлюбленной,
осуществлялась посредством записочек, «записочной ряби» и телефона (телефонного кабеля):

Кабель
тонюсенький —
ну, просто нитка!
И всё
вот на этой вот держится ниточке.

Через несколько десятилетий другой русский поэт В.С.высоцкий в стихотворении «Ноль семь» так же пытался докричаться до любимой сквозь ночь, которая для него «вне закона». Он готов ждать сколько угодно и «согласен начинать каждый вечер с нуля»:

Телефон для меня — как икона,
Телефонная книга — триптих,
Стала телефонистка мадонной,
Расстоянье на миг сократив.

в автобиографии Маяковский говорит:

«Написал: «Про это». По личным мотивам об общем быте».

«Личные мотивы» вылились В драму любви. В поэме она достигает своего пика, уже никакие обычные слова, образы не способны передать её накала, только метафора и гипербола. Такова фантастическая картина «землетрясенья» у почтамта на Мясницкой, где проходит телефонная сеть, размедвеживанье поэта, дуэль. Но в поэтическом преломлении слышится отголосок того, что есть в письмах: герой поэмы винит себя и осуждает затхлый, «из древней древности» осевший в себе пережиток, тот самый быт, о котором напоминает скребущейся ревности … чудище».

Истинная любовь у Маяковского всегда противостоит опасности опошления этого чувства мещанскими проявлениями. Призыв,
прозвучавший в трагедии «Владимир Маяковский» (1913): «Бросьте квартиры. », переходит из произведения в произведение,
разворачиваясь единым метатекстом, в котором сила быта осмыслена как сила демоническая, способная убивать в мире любовь — «сердце всего».

Сюжет о лирическом герое, борющемся с косной силой мещанства и быта, которые похищают у него возлюбленную («Тряпок нашей ей, / робкие крылья в шелках зажирели б») и, шире, мешают воплотиться на земле гармонии и полноте жизни, лежит в основе лирических поэм Маяковского. Разрешение этого конфликта, который осмыслен Маяковским как постоянный, вечный, оказывается возможным только в будущем (осуществлённой утопии) или в надзвёздном пространстве, где времени нет.

Быт всегда был врагом Маяковского. Возлагая на Революцию большие надежды, он воспринял её прежде всего как «революцию духа». Обнаружив, что этой третьей революции не произошло и Октябрь в этом плане мало что изменил, поэт возобновил атаки на всяческие проявления быта. В стихотворении «О дряни» (1921), к примеру, революции угрожает советский мещанин с портретом Маркса на стене, канарейкой в клетке и греющимся на «Известиях» котёнком.

Ситуация усугублялась введением в 1921 годуновой экономической политики. Бунтарский порыв иссякал, праздник Октября сменяли серые «будни». Жизнь уходила от геройской романтики революции, входила в свою наезженную колею, от мессианского захлёба и космических замыслов возвращалась к норме, к обустройству обыденного существования, к простым, повседневным делам и заботам.

Наряду с быстрым восстановлением экономики после хаоса военного коммунизма НЭП породил новое мещанство, которое в своей беспечности и вульгарности часто превосходило мещанство дореволюционное. Николай Асеев в статье «Работа Маяковского над поэмой «Про это» так выразил дух времени: « … волны НЭПа уже перекатывались через палубу революционного корабля. < … > Держаться на его палубе было очень нелегко; нужно было сжать зубы и вцепиться в поручни, чтобы не быть смытым в море обывательщины и мещанства.

Немало людей с революционным прошлым очутились за его бортом. Немало жизней сломалось, не осилив напряжённости противоречий.
Это отразилось в произведениях поэтов «Кузницы», Эдуарда Багрицкого («От черного хлеба и верной жены / Мы бледною немочью
заражены … «). В рассказе «Гадюка» об этом пишет Ал.Толстой. Это центральная тема многих поэм Н.Асеева («Лирическое отступление; «Свердповская буря», стихи «в те дни, как мы были молоды … «)

Любимая поэта как раз и принадлежит к мещанскому миру, который поэт ненавидит и с проявлениями которого в себе пытается бороться. Среди множества голосов «воронов — гостей» он различает и «ея невыносимый голос». «Имя любимое оберегая», он отделяет любимую от них, уговаривает бежать с ним к «человеку на мосту», надеясь, что ещё не поздно его «спасти» — всё лишено смысла. К «гостям-воронам» «она» оказывается ближе, чем к нему. Если вглядеться в сцену «расстрела» поэта, завершившего свой фантастический полёт на площадке колокольни Ивана Великого, то и там «она» пассивно присутствует, в своей отрешённости даже не пытаясь прийти на помощь поэту, Маяковский включил в поэму реалии собственного быта и быта близких ему людей.

На страницах поэмы перемешались реальные лица (Л.Брик, сам Маяковский, его родные, домработница Аннушка, сосед Бальшин, «чтецы-почитатели» и др.) И вымышленные персонажи (мистический человек-медведь, «человек из-за семи лет», мальчик Христос- комсомолец). Многие темы и образы поэмы актуальны и в наши дни. У Евгения Шварца в пьесе-сказке «Обыкновенное чудо» появляетcя юноша-медведь, сила любви которого способна изменить мир, сотворив чудо. В поэзии В.Высоцкого присутствует мотив предопределённости судьбы, краткости жизни, выраженный Маяковским: «Я своё земное не дожил, / на земле своё недолюбил … » (У Высоцкого: «И дожить не успел, мне допеть не успеть — в песне «Прерванный полёт» тревожная мысль о незавершённости, несовершенстве своей жизни доведена Высоцким до безысходного отчаяния:

и ту, которая одна,
Не долюбил, не долюбил!

Поэма «Про это» сюжетно связана с поэмой Маяковского «Человек» (1917), о чём заявлено уже в эпиграфе. Так в поэму вводится
традиционный для русской литературы образ двойника. У Маяковского он принимает разные обличья — то медведя, огромного, но
беззащитного в любви и обречённого на неё, то «человека из-за семи лет» (лирического героя поэмы «Человек»), то мальчика-самоубийцы, то самого Маяковского.

И всё это кружится, бешено несётся в карнавале рождественской ночи, напоминая гоголевскую «Ночь перед Рождеством». Мелькают лица, маски, глядят мёртвыми окнами пошлые «мирки домков», а в них «неживые люди», словно фигурки из тира. Границы пространства и времени раздвигаются. Лирический герой стремительно перемещается из своей комнаты по просторам Вселенной: плывёт на льдине-подушке по Неве, встречая на мосту себя самого, оказывается на берегах Сены, взбирается на колокольню Ивана Великого, обернувшуюся
«льдистым Машуком».

Рассказ о тщетности поисков людей, готовых пойти вместе с героем спасать Человека от безлюбовного существования, заканчивается сценой убийства поэта дуэлянтом-обществом, в котором кишат не только «Пинкертоны», но и «любимых друзей человечьи ленты».

Жаждущих дуэли много, в лицо поэта бросают не перчатку, а «магазины перчаточные», он получает сотни оскорблений «в мочалку щёку
истрепали пощёчинами»). В них нет сострадания, жалости, человеческих чувств. Они глухи к мольбе поэта:

Я вам не мешаю.
К чему оскорбленья!
Я только стих,
Я только душа.

Лишь небо, которое «по-прежнему лирикой звездится», принимает героя. Рядом с Большой Медведицей, вечной спутницей творчества поэта, он свободно несётся по Вселенной «медведьинским братом», горланя «стихи мирозданию в шум».

Образ звёздного неба ассоциируется у Маяковского с внутренней свободой, освобождением от неких сковывающих ограничений и условностей (чведь если звёзды зажигают … »). Всё, что «ушедшим рабьим вбито», остаётся на земле. А там, на небе, поэт видит, как «солнце блестит горы», «дни улыбаются с пристани».

Так просветлённо начинается и последняя глава поэмы «Прошение на имя … ». В ней отразилась давно волновавшая Маяковского тема воскрешения человека после смерти, присутствовавшая и в поэме «Человек».

Поэт вдохновлялся идеями «Философии общего дела» Н.Ф.Фёдорова и теорией относительности Эйнштейна, о чём сообщает в статье «О поколении, растратившем своих поэтов» Роман Якобсон. Он приводит слова Маяковского: «А я совершенно убеждён, что смерти не будет. Будут воскрешать мёртвых. Я найду физика, который мне по пунктам растолкует книгу Эйнштейна. Ведь не может быть, чтоб я так и не понял. Я этому физику академический паёк платить буду».

Ощущая невозможность победы над бытом в настоящем «Всё так и стоит столетья, / как было. / Не бьют — / и не тронулась быта кобыла»), в последней главе поэмы лирический герой обращается к учёному «большелобому тихому химику» из ххх века.

Осознавая, что «краснофлагий строй» не предложил ничего лучшего по сравнению с дореволюционной жизнью, что сила, управлявшая бытом и любовью раньше, торжествует и теперь, поэт приходит к видению идеала любви в будущем, при полном слиянии личного счастья со счастьем всего человечества. Так в поэме воплощается мечта Маяковского о «мастерской человечьих воскрешений».

Тема будущего как мира идеальных человеческих отношений, мира максимальной наполненности жизни, проживания с полной отдачей, «всей сердечной мерою», выражения подлинно человеческого в человеке — стержневая в творчестве Маяковского».

Но за светлым, оптимистическим тоном эпилога невозможно не заметить пробивающуюся мелодию грусти. Может быть, это вызвано отсутствием уверенности у героя, что воскресят именно его (по Фёдорову, воскрешаются все поколения), хотя он и желает этого всем сердцем.

Маяковский вот …
Поищем ярче лица —
недостаточно поэт красив.
И тут же прорывается его страстный крик,
практически мольба:
— Не листай страницы!
Воскреси!
< … >
Воскреси
хотя б за то,
что я
поэтом
ждал тебя,
откинул будничную чушь!
Воскреси меня
хотя б за это!
Воскреси —
своё дожить хочу!

Он согласен на любую работу в этой новой жизни, даже на роль шута «<Я шарадами гипербол, / аллегорий / буду развлекать, /
стихами балагуря»). О сомнении, какой-то неуверенности говорит и используемая поэтом лексика:

Может,
может быть,
когда-нибудь
дорожкой зоологических аллей
и она-
она зверей любила —
тоже вступит в сад …

Она красивая —
её, наверно, воскресят.

Чаяние собственного воскрешения расширяется до желания воскрешения любимой. Появляется антитеза трагического («Я своё, земное, не дожил, / на земле / своё недолюбил») и жизнеутверждающего («Нынче недолюбленное / наверстаем / звёздностью бесчисленных ночей»). Однако своего воссоединения, встречи с любимой в будущем поэт не показывает, продолжая тему «невстречи», затронутую в «Человеке» и родственную лермонтовскому стихотворению «Они любили друг друга так долго и нежно …»: и смерть пришла: наступило за гробом свиданье … Но в мире новом друг друга они не узнали.

Возможно, эта печаль, проступающая сквозь строки, объясняется предчувствием Маяковского, что «смертельной любви поединок» закончится его поражением не теперь, так позже. «Личные мотивы» не сложились в симфонию любви и счастья, совместная поездка в Петроград по завершении поэмы 28 февраля 1923 года, а затем за границу лишь немного отдалила неизбежность финала. Но поэма завершается мощным жизнеутверждающим итогом. В последней главе «Любовь» герой предстаёт очищенным, окрылённым надеждой.

Появляется тот идеал жизни, тот идеал любви, который Маяковский так долго и безуспешно искал в современности. Это одновременно и отрицание, и утверждение, это явь и мечта:
Чтоб жить
не в жертву дома дырам.
Чтоб мог
в родне
отныне
стать
отец
по крайней мере миром,
землёй по крайней мере — мать.

Русская поэзия поэмы – художественный анализ. Маяковский Владимир Владимирович

Явление Маяковского в русской поэзии, уже знавшей Державина и Пушкина, Лермонтова и Некрасова, Тютчева и Блока, необычайно. Высоты, достигнутые русским стихом, жизненный материал, им захваченный, казалось, не имели границ. И поэты первой вели-чины, и их спутники раздвинули пространство стиха так широко, что он готов был принять самые разнообразные смысловые значения, был настежь открыт перед жизнью. Ему оказались доступны и непосредственная социальная практика, и философская глубина, и тончайший психологизм. Во многих отношениях он мог соперничать и соперничал с прозой, которой в принципе доступен любой жизненный материал. И тем не менее Маяковский сделал открытия, ставящие его в первый ряд поэтов. Он ввел в поэзию новую социальную действительность и показал ее с такой силой и такими средствами, которые до сих пор не перестают привлекать к себе внимание. (Данный материал поможет грамотно написать и по теме Русская поэзия поэмы. Краткое содержание не дает понять весь смысл произведения, поэтому этот материал будет полезен для глубокого осмысления творчества писателей и поэтов, а так же их романов, повестей, рассказов, пьес, стихотворений. ) Он был новатором идей, тем и способов выражения, составляющих вместе мир поэзии Маяковского, напряженнейшей в своем лиризме и захватывающей действительность необыкновенно широко и многосторонне. Он безусловный классик русской и всей советской поэзии, продолжающий действовать в ней непосредственно с огромной силой живого участия, которое ощущается каждодневно до сих пор. Оказал он влияние и на мировую поэзию.

Маяковский вступил на путь литературы в эпоху общественных кризисов и потрясений. Сокрушительное поражение царизма в русско-японской войне и первая русская революция. Наступившая затем реакция не могла сдержать все более крепнувших выступлений рабочего класса. Первая мировая война и новые поражения царизма создали в стране революционную ситуацию, разрешившуюся в октябре 1917 года победой пролетариата, победой социалистической революции.

Поэзия в эти годы тоже переживала острейший кризис. Символизм, наиболее влиятельный в начале века, как литературное направление исчерпал себя. Эстетские группы и школы, противопоставившие себя символизму, не смогли выдвинуть поэта новой темы, поэта, который бы выразил все то, что изменило жизнь — от мощных выступлений пролетариата до научных и технических достижений века.

Маяковский пришел в поэзию как социальный поэт, постигший новые запросы и потребности времени, как поэт революционный, схватывающий на наших глазах меняющийся облик мира, преображающегося в бурях общественных движений.

Путь самого Маяковского-поэта отражает динамику времени. От его первых бунтарских стихотворений до поэмы «Во весь голос» — дистанция огромного размера. От предреволюционной поэзии с чертами стихийного протеста он пришел к поэзии социалистической, осваивающей идеи и практику строительства новой жизни. От первых послереволюционных поэм с преобладанием космических абстракций — к поэзии реализма, отражающей, истолковывающей и переделывающей жизнь силой образного слова.

Поэзия Маяковского неисчерпаема. В каждую новую эпоху она живет новой жизнью. Питаясь настоящим, она вся обращена к будущему. Через головы современников поэт разговаривает с нами — своими потомками. В этом предисловии речь пойдет прежде всего о том, что составляет пафос его поэзии. О Маяковском, который работал, приближая к себе будущее, задумываясь о нем буквально с начальных шагов в литературе.

Первые стихи Маяковского опубликованы в 1912 году в футуристическом альманахе «Пощечина общественному вкусу». Ему - было тогда 20 лет. Он уже прошел большевистское подполье, арест, тюремное заключение. Он знал жизнь городской бедноты. Сам испытал нужду. Был начитан в марксистской литературе и запрещенной бесцензурной печати. В тюрьме освоил новейшую поэзию. В среде товарищей по Училищу живописи, ваяния и зодчества основательно познакомился с современным искусством.

Он развивался стремительно, впитывая жизненные впечатления, поток классической и современной культуры. У него была редкостная память и острый глаз, богатейшее метафорическое воображение и необыкновенно трезвый аналитический ум.

Все, что он усваивал, приобретало печать его собственной личности. Симпатии его очень избирательны. Отталкивания резки. Все, что он видел, слышал, читал, немедленно проходило оценку, оказывалось по ту или другую сторону его интересов, с положительным или отрицательным знаком. Однако и в том и в другом случае — преображалось оригинальным складом собственного восприятия и мысли.

С первыми же стихотворениями и поэмами Маяковский вошел в поэзию как новатор. Речь тут не о том, что он оказался в центре шумного содружества футуристов с их заумным языком. Он ввел в поэзию свои темы и образы, нового героя-автора. Его оригинальность сказалась прежде всего в содержании.

Прикоснувшийся к революционной борьбе, восставший против «страшного мира», принявший на свои плечи боль и страдания людей, Маяковский вернул поэзию с заоблачных метафизических высот, куда ее вознесли символисты, на землю, к реальности.

Он привел свою поэзию на заводскую окраину, где фабричные корпуса «в неба свисшиеся губы воткнули каменные соски», «в кине-матографы, в трактиры, в кафе», на «небритые щеки» площадей. Увидел поэзию («зовы новых губ») в городских вывесках, в водосточных трубах; вошел в непосредственные, почти интимные отношения с этой новой «природой»: «Брошусь на землю, камня корою в кровь лицо изотру, слезами асфальт омывая. Истомившимися по ласке губами тысячью поцелуев докрою умную морду трамвая».

Городская тема существовала и до него как тема антибуржуазная, как отрицательный фон драматических метаний поэта. У Маяковского она достигла такой степени сгущенности, что город для его героя стал средой обитания, постоянным участником душевной жизни.

Маяковский не в теории, а на деле принял в свою поэзию эту новую действительность с ее трагическими противоречиями, сделал ее предметом переживания, средоточием конфликтов и взаимодействий между поэтом и миром: «Столиц сердцебиение дикое ловил я, Страстною площадью лежа».

Новая действительность — городская, индустриальная, технологическая — порождала и новые способы подавления человека. Буржуазный «Повелитель Всего» стремился его механизировать, поставив обслуживать машину. Окружив многочисленными вещами — сделать человека их рабом.

Маяковский, приветствуя наступление индустриальной эры, увидел и те конфликты, которые она несет. Он как гуманист встал на защиту человека против его принижения и подавления. Во взаимоотношениях человека с новым вещным составом мира он уловил не только момент отчуждения, но и творческого преображения.

Город у Маяковского страшен, но и красив. Вещи буржуазного обихода, вроде фантастического «капкана для ловли блох» из трагедии «Владимир Маяковский», отвратительны, но существуют и вещи полезные, необходимые, прекрасные.

В трагедии есть большой диалог о вещах. Тысячелетний Старик с кошками сеет панику: «В земле городов нареклись господами и лезут стереть нас бездушные вещи». Свечи и лампы погасили зори. Вместо всяких изобретений он предлагает «натуральное» электричество: «гладьте сухих и черных кошек». «Вещи надо рубить!» — кричит разъяренный Старик.

Ему возражают: «А может быть, вещи надо любить?» Дело не в самих вещах. Буржуазный «Повелитель Всего» искажает вещи, приспособляя их к своим нуждам. Он делает их агрессивными и злыми. «Злобой не мажьте сердец концы!» — заключает этот спор сам Маяковский.

Он ненавидит чрево буржуазного города. Этот «желудок в панаме», эту «слепую кишку», на которую хоть надень очки, «все равно ничего б не увидела», эти «два аршина безлицого теста», «массомясую быкомордую ораву». Физиология утробного хищничества представлена Маяковским с гиперболической силой. С откровенно объявленной яростью: «а этому взял бы да и дал по роже: не нравится он мне очень». Социальная бунтарская направленность этих выпадов очевидна.

Но с такой же, если не с большей, силой — особенно в поэме «Облако в штанах» — описана и страдающая сторона: «голодненькие, потненькие, покорненькие, закисшие в блохастом грязненьке!» Однако же не презрение и жалость — со слезой в духе жестоких романсов — вызывают у него эти люди. В них есть внутренняя сила и красота. А еще больше — нераскрытых возможностей.

С лицом, как заспанная простыня,

С губами, обвисшими, как люстра,

Где золото и грязь изъязвили проказу,—

Мы чище венецианского лазорья,

Морями и солнцами омытого сразу!

Отношение Маяковского к страдающей, корчащейся в муках, до поры до времени безъязыкой улице неоднозначно. Изъязвленные, «от копоти в оспе», эти люди «держат в своей пятерне миров приводные ремни». Забитого и униженного человека Маяковский возвышал, побуждая осознать себя хозяином жизни: «Мы сами творцы в горящем гимне — шуме фабрики и лаборатории».

Автор-поэт страдает вместе со всеми и за всех: «я — где боль, везде; на каждой капле слёзовой течи распял себя на кресте». Он — брат всех униженных и оскорбленных: «Я — поэт, я разницу стер между лицами своих и чужих. В гное моргов искал сестер. Целовал узорно больных». Но, приняв на себя чужое горе, слезы, боль, отчаянье и надежды, он и больше всех, сильнее всех, добрее всех, проницательнее всех, готовый дать мыслям «нечеловечий простор».

Все предметное, реальное, ощутимое с физической непосредственностью поставлено перед будущим. Возвращая поэзию на землю, делая ей болезненную прививку обостренной современности — от ее новых реалий до социальных вопросов — Маяковский оперирует планетарными и космическими масштабами, бесконечностью встающего впереди времени. Его мысль аналитична по отношению к настоящему и проективна по отношению к будущему. Он имеет дело с самой непосредственной, грубой, необработанной реальностью, но мыслит ее в бесконечности пространства и времени. Как мы бы теперь сказали — прогнозирует ее изменение.

Здесь необходимо сказать, что космизм Маяковского не был похож на «безбрежность» поэзии символизма.

Звезды и солнце, луна и кометы, небо, Млечный Путь, вселенная втянуты в - орбиту его поэзии не как туманные символы и не как поэтические красоты. Это, по сути, тоже место действия, такие же реалии, как и Москва, сжимающая «в объятьях своих бесконечных Садовых», непосредственно соотнесенные с образом автора. Этот космос так близок: «Рядом луна пойдет — туда, где небосвод распорот. Поравняется на секунду, примерит мой котелок». Поэт может крикнуть: «Эй, вы! Небо! Снимите шляпу! Я иду!» Вселенная для Маяковского не абстракция, а большой, чуткий и понятный мир, похожий на все живое: «Вселенная спит, положив на лапу с клещами звезд огромное ухо».

Поэт и его герои вписаны не только в перспективу городских улиц, больниц, кабаков, водостоков, вывесок — одновременно они и часть огромного мира, вселенной, космоса, их действующие лица. Не пылинки на теле планеты, а ее золотой запас, надежда, будущее. Это о них сказано: «душ золотые россыпи».

Сам же поэт — не устремленный в неизъяснимые тайны жрец красоты, а до последней клетки человек из мяса и костей. Но в то же время он огромен в своих желаниях и стремлениях, в каких-то отношениях равен или даже превосходит увиденный им мир. «Громада любовь, громада ненависть» побуждают его на действия и поступки, несоизмеримые со всеми известными видами энергии. Оттого именно, что мир несовершенен и нуждается в переделке. Оттого, что люди страдают и стремятся к справедливой, разумной и счастливой жизни: «Люди! Будет! На солнце! Прямо!»

Поэт — в том его и мука, и. долг, и счастье — не столько рисует некое, данное состояние мира — он его переделывает, совершенствует, направляет ко всеобщей гармонии. Главный герой трагедии «Владимир Маяковский» говорит: «Я вам только головы пальцами трону, и у вас вырастут губы для огромных поцелуев и язык, родной всем народам».

Придав поэзии с первых же шагов образную весомость и плотность, обостренную современность, Маяковский начисто лишил ее какой бы то ни было статики. Все настоящее, действительное, сегодняшнее поставлено перед лицом активно понятого, стремительно меняющегося мира. Ранний Маяковский писал: «душу на блюде несу к обеду идущих лет». Поздний формулировал: «Направление.— бесконечность. » В основе же всегда лежали борьба, действие, работа.

Маяковский предреволюционных лет побуждал своих героев к бунту. Сам же, как поэт, предводительствовал —«душу вытащу, растопчу, чтоб большая! — и окровавленную дам, как знамя», — предвидел, пророчествовал:

вижу идущего через горы времени,

Которого не видит никто.

Где глаз людей обрывается куцый,

Главой голодных орд,

В терновом венце революций

Грядет шестнадцатый год.

А я у вас — его предтеча.

Много говорено о Маяковском-футуристе. Он и до революции, и долгое время спустя называл себя футуристом. Им подписаны в главные их манифесты. Но характерно: присоединяясь к групповым декларациям о «самовитом», «заумном» слове, в то же самое время в своих статьях он провозглашал новое слово, соответствующее новому смыслу, слово выразительное, яркое, действующее: «Сегодняшняя поэзия — поэзия борьбы.

Каждое слово должно быть, как в войске солдат, из мяса здорового, красного мяса!»

«Нам слово нужно для жизни. Мы не признаем бесполезного искусства. Каждый же период имеет свою словесную формулу». Это 1913 — 1914 годы. В Маяковском с самого начала живет поэт-революционер. Поэт социального действия. И слово как таковое немедленно приноравливается к жизни, циклу идей, литературной и политической борьбе. В поэтической практике он пользовался именно таким словом.

По своему творческому происхождению, по главным установкам, по художественному и личному влиянию ранний Маяковский — поэт, наследующий гуманистические и демократические традиции русской литературы. И не столько футуризм как узкая литературная школа питал его, сколько он сам своим авторитетом бунтаря, сатирика, поэта острой современной темы, привлекал к нему внимание. В конечном счете не без помощи Маяковского многие поэты-футуристы и близкие футуризму, такие, как В. Хлебников, В. Каменский, Н. Асеев, Б. Пастернак, приходят к революции, становятся советскими поэтами.

Великий Октябрь для Маяковского — «моя революция». Всем опытом предшествующей своей жизни и поэзии он был подготовлен к этому. Победу революции Маяковский воспринял как открывающуюся возможность полного осуществления своей поэтической идеи, как условие создания действительно новой поэзии.

Для поэта начиналась положительная работа стихом. И работа эта понималась не только как чисто эстетическая. Она по сути мыслилась как всеобъемлющая — формирование нового человека, создание нового общества, социальные революции на всей планете, технические и научные преобразования, покорение природы. И как следствие — утверждение нового искусства, решающего эти конкретные, но долговременные задачи. Создание нового эпоса, новой драмы, новой лирики и сатиры. Уже первые крупные произведения советских лет — «150000000» и «Мистерия-буфф» в этом смысле программные. Они должны были, по мысли Маяковского, стать некими рабочими образцами этой действующей поэзии.

Поэма «150000000» задумана как всемирный — отчасти и космический — «безыменный» эпос, объединивший времена в абсолютное время длящейся революции, ее «Илиада» и «Одиссея». «Кто назовет земли гениального автора? Так и этой моей поэмы никто не сочинитель. И идея одна у нее — сиять в настоящее завтра». В «Мистерии-буфф» прогнозирована победа революции в космическом масштабе — не только на земле, но и «на небе». Ее форма создавалась как некая подвижная модель, способная к изменению и приятию все нового и нового конкретного содержания: «В будущем все играющие, ставящие, читающие, печатающие «Мистерию-буфф» меняйте содержание, делайте его современным, сегодняшним, сиюминутным».

Маяковский стремился не столько описывать совершившиеся события, сколько хотел их истолковывать, предвидеть динамику. Оба эти произведения Маяковского лишь в главной посылке — победе Октябрьской революции — основывались на современности, в остальном же целиком обращены к будущему. Они сродни фантастическим социальным утопиям.

В поэме «150000000» Иван-революция побеждает Вильсона-капитализм. Это — образы-символы. Богатырь Иван «сложен» из трудящихся всего мира. Вильсон — это огромное чрево капитализма, выращенное и обслуживаемое гвардией его холуев и наемников. Действующие же лица — людские массы, вещи, животные — «сто пятьдесят миллионов людей, биллионы рыбин, триллионы насекомых, зверей, домашних животных». «Революционная воля, брошенная за предел», объединила «махины машинных тел», «людей и зверьи туши», в клятве «вздымающих руки, лапы, клешни, рычаги».

О чем бы ни писал теперь Маяковский, он держал на примете грандиозную эпическую картину преображающегося мира. Планетарные и космические масштабы соседствовали с конкретными делами. Патетика революции — с преодолением старого быта. Ораторский пафос — с сатирическим выпадом. Обыкновенная вещь — с необыкновенной идеей. Но в основе всего — динамика перемен, грандиозный план преобразований, угадывание контуров будущего.

Все это ставилось теперь на реальную почву, выводилось из самой действительности. Революционные преобразования придавали его прогнозам пафос достоверности. Маяковский шел к реализму широкого масштаба, непосредственное чувство жизни концентрирующего в монументальном лирическом образе.

Поэт обращался к разным жанрам. Он писал поэмы, пьесы, лирические, сатирические, публицистические, агитационные, рекламные стихи, обрабатывал политическую информацию для окон РОСТА. Но все его творчество единонаправленно. Как точно заметили знатоки и исследователи творчества Маяковского Н. Харджиев и В. Тренин, «к каждой теме Маяковский подкодил как к своей личной лирической теме. Темы революции, темы быта, темы личной судьбы и даже темы его рекламных двустиший проникнуты эмоциональным лирическим отношением. Поэтому он и сумел стать величайшим лириком эпохи»1.

Лирика Маяковского — при всей своей сосредоточенности и напряженности — никогда не была отъединенной от мира в самом широком его понимании. Более того, она словно поглощала мир, где дальнее становилось близким, где огромное оказывалось частью еще большего чувства общности и единства свершающихся человеческих деяний.

Маяковский мог написать «Разговор на одесском рейде десантных судов. Советский Дагестан" и „Красная Абхазия"», вложив в их перекличку и перемигивание сигнальными фонарями столько тепла, любовной муки, сдержанного восторга, оттого что собственное его чувство включало все это, столь далекое от личных коллизий действо, в круг его живого участия, интереса, сопереживания. Заключительные строки: «Дремлет мир, на Черноморский округ синь-слезищу морем оброня», — это ли не лирический образ, приближающий и очеловечивающий огромную сферу окружающей жизни!

Аннотация: В настоящее издание сочинений В. В. Маяковского вошли избранные стихотворения, поэмы «Облако в штанах», «Про это», «Владимир Ильич Ленин», «Хорошо», «Во весь голос» и другие, пьесы «Клоп », «Баня», а также автобиография поэта «Я сам».

Если домашнее задание на тему: » Русская поэзия поэмы – художественный анализ. Маяковский Владимир Владимирович оказалось вам полезным, то мы будем вам признательны, если вы разместите ссылку на эту сообщение у себя на страничке в вашей социальной сети.