Анализ стихотворения Маяковского Хулиган
Владимир Маяковский — Республика наша в опасности. В дверь ( Хулиган )
Respublika nasha v opasnosti. V dver
lezet nemyslimy zver.
Morda matovym rykom gulka,
lapy — v kulakakh.
Bezmozgly, i dve nogi dlya lyagany,
vot — portret khuligany.
Matroska v polosku, slovno lesa.
Iz etikh lesov glyadyat telesa.
Chtob zamaskirovat rylo mandrilye,
sherst akkuratno sbril na ryle.
Khlopya pudry («Lebyazhyego pukha»!),
babochka-galstuk ot ukha do ukha.
Dushi ne imeyetsya. (Vydumka bar!)
V grudi — pivnoy i vodochny par.
Obutye lodochkoy
kachayet nogi vodochkoy.
Chto ni shag —
vrag.
— Vdryzg fonar, vragi — fonari.
Mne temno, tak nikto ne gori.
Vrag — dver, vrag — dom,
vrag — vsyak, zhivushchy trudom.
Vrag — chitalnya. Vrag — klub.
Glupeyte vse, yesli ya glup! —
Remen v ruchishche, i na nem
povisla girya kistenem.
Vzmakhnet, i girya vertitsya, —
a nu — poprobuy vstretitsya!
Po pereulochkam — luna.
Idet odna. Ona yuna.
— Khoroshenkaya! (Za kosu.)
Obkrutimsya bez zagsu! —
Nikto ne uslyshit, naprasno oret
vonyuchey ladonyu zazhaty rot.
— Ne nas kontrapupyat — ne nashe delo!
Bezhim, rebyata, chtob nam ne vletelo! —
Luna v ispuge za tuchu pyatitsya
ot rvanoy grudy myasa i platyitsa.
A v blizhney pivnoy veselye neistovoye.
Paren pivo glushit i posvistyvayet.
Poymali parnya. Parnya — v sud.
U zashchity slovesny zud:
— Konechno, ot parnya uyma vreda,
no kto vinovat? — Sreda.
V nem silu sderzhivat net mogoty.
On — russky. On — bogatyr!
— Dobrynya Nikitich! Budte dobry,
ne trogayte etikh Dobryn! —
Bantikom gubki slozhil podsudimy.
Prislushivayetsya k rechi zudimoy.
Sidit smirney i krashe,
chem sakharny barashek.
I pripayayet sudya (serdobolno)
«chetyre mesyatsa».
Dovolno!
Razve zveryu, kotory vzbesitsya,
dayut na popravku chetyre mesyatsa?
Derevnyu — na skhod! Soberi i pri ney
slovami prozhgi parney!
Gudi, i chtob kazhdy zavod gudel
ob etoy posledney bede.
A kto slovam ne umilitsya,
tomu agitator — shashka militsii.
Reshimost i distsiplina, pruzhin
telo rabochikh druzhin!
Chtob, yesli vozmesh za vorotnik,
khuligan raskis i snik.
Kogda u bolnogo ruka gniyet —
ne nado zhalet yee.
Pora toporom zakona otsech
gnilye dela i rech!
Htcge,kbrf yfif d jgfcyjcnb/ D ldthm
ktptn ytvsckbvsq pdthm/
Vjhlf vfnjdsv hsrjv uekrf,
kfgs — d rekfrf[/
,tpvjpuksq, b ldt yjub lkz kzufybq,
djn — gjhnhtn [ekbufybq/
Vfnhjcrf d gjkjcre, ckjdyj ktcf/
Bp nb[ ktcjd ukzlzn ntktcf/
Xnj, pfvfcrbhjdfnm hskj vfylhbkmt,
ithcnm frrehfnyj c,hbk yf hskt/
[kjgmz gelhs («Kt,z;mtuj ge[f»!),
,f,jxrf-ufkcner jn e[f lj e[f/
Leib yt bvttncz/ (Dslevrf ,fh!)
D uhelb — gbdyjq b djljxysq gfh/
J,enst kjljxrjq
rfxftn yjub djljxrjq/
Xnj yb ifu —
dhfu/
— Dlhspu ajyfhm, dhfub — ajyfhb/
Vyt ntvyj, nfr ybrnj yt ujhb/
Dhfu — ldthm, dhfu — ljv,
dhfu — dczr, ;bdeobq nheljv/
Dhfu — xbnfkmyz/ Dhfu — rke,/
Ukegtqnt dct, tckb z ukeg! —
Htvtym d hexbot, b yf ytv
gjdbckf ubhz rbcntytv/
Dpvf[ytn, b ubhz dthnbncz, —
f ye — gjghj,eq dcnhtnbnmcz!
Gj gthtekjxrfv — keyf/
Bltn jlyf/ Jyf /yf/
— [jhjitymrfz! (Pf rjce/)
J,rhenbvcz ,tp pfuce! —
Ybrnj yt ecksibn, yfghfcyj jhtn
djy/xtq kfljym/ pf;fnsq hjn/
— Yt yfc rjynhfgegzn — yt yfit ltkj!
,t;bv, ht,znf, xnj, yfv yt dktntkj! —
Keyf d bcgeut pf nexe gznbncz
jn hdfyjq uhels vzcf b gkfnmbwf/
F d ,kb;ytq gbdyjq dtctkmt ytbcnjdjt/
Gfhtym gbdj ukeibn b gjcdbcnsdftn/
Gjqvfkb gfhyz/ Gfhyz — d cel/
E pfobns ckjdtcysq pel:
— Rjytxyj, jn gfhyz eqvf dhtlf,
yj rnj dbyjdfn? — Chtlf/
D ytv cbke clth;bdfnm ytn vjujns/
Jy — heccrbq/ Jy — ,jufnshm!
— Lj,hsyz Ybrbnbx. elmnt lj,hs,
yt nhjufqnt nb[ Lj,hsym! —
,fynbrjv ue,rb ckj;bk gjlcelbvsq/
Ghbckeibdftncz r htxb pelbvjq/
Cblbn cvbhytq b rhfit,
xtv cf[fhysq ,fhfitr/
B ghbgfztn celmz (cthlj,jkmyj)
«xtnsht vtczwf»/
Ljdjkmyj!
Hfpdt pdth/, rjnjhsq dp,tcbncz,
lf/n yf gjghfdre xtnsht vtczwf?
Lthtdy/ — yf c[jl! Cj,thb b ghb ytq
ckjdfvb ghj;ub gfhytq!
Uelb, b xnj, rf;lsq pfdjl ueltk
j, njq gjcktlytq ,tlt/
F rnj ckjdfv yt evbkbncz,
njve fubnfnjh — ifirf vbkbwbb/
Htibvjcnm b lbcwbgkbyf, ghe;bym
ntkj hf,jxb[ lhe;by!
Xnj. tckb djpmvtim pf djhjnybr,
[ekbufy hfcrbc b cybr/
Rjulf e ,jkmyjuj herf uybtn —
yt yflj ;fktnm tt/
Gjhf njgjhjv pfrjyf jnctxm
uybkst ltkf b htxm!
ХУЛИГАН («РЕСПУБЛИКА НАША В ОПАСНОСТИ…») - стихотворение Маяковский В. В.
ХУЛИГАН («РЕСПУБЛИКА НАША В ОПАСНОСТИ…»)
Республика наша в опасности.
В дверь
лезет
немыслимый зверь.
Морда матовым рыком гулка́,
лапы —
в кулаках.
Безмозглый,
и две ноги для ляганий,
вот — портрет хулиганий.
Матроска в полоску,
словно леса́.
Из этих лесов
глядят телеса.
Чтоб замаскировать рыло мандрилье,
шерсть
аккуратно
сбрил на рыле.
Хлопья пудры
(«Лебяжьего пуха»!),
бабочка-галстук
от уха до уха.
Души не имеется.
(Выдумка бар!)
В груди —
пивной
и водочный пар.
Обутые лодочкой
качает ноги водочкой.
Что ни шаг —
враг.
— Вдрызг фонарь,
враги — фонари.
Мне темно,
так никто не гори.
Враг — дверь,
враг — дом,
враг —
всяк,
живущий трудом.
Враг — читальня.
Враг — клуб.
Глупейте все,
если я глуп! —
Ремень в ручище,
и на нем
повисла гиря кистенем.
Взмахнет,
и гиря вертится, —
а ну —
попробуй встретиться!
По переулочкам — луна.
Идет одна.
Она юна.
— Хорошенькая!
(За́ косу.)
Обкрутимся без загсу! —
Никто не услышит,
напрасно орет
вонючей ладонью зажатый рот.
— Не нас контрапупят —
не наше дело!
Бежим, ребята,
чтоб нам не влетело! —
Луна
в испуге
за тучу пятится
от рваной груды
мяса и платьица.
А в ближней пивной
веселье неистовое.
Парень
пиво глушит
и посвистывает.
Поймали парня.
Парня — в суд.
У защиты
словесный зуд:
— Конечно,
от парня
уйма вреда,
но кто виноват?
— Среда.
В нем
силу сдерживать
нет моготы.
Он — русский.
Он —
богатырь!
— Добрыня Никитич!
Будьте добры,
не трогайте этих Добрынь! —
Бантиком
губки
сложил подсудимый.
Прислушивается
к речи зудимой.
Сидит
смирней и краше,
чем сахарный барашек.
И припаяет судья
(сердобольно)
«4 месяца».
Разве
зверю,
который взбесится,
дают
на поправку
4 месяца?
Деревню — на сход!
Собери
и при ней
словами прожги парней!
Гуди,
и чтоб каждый завод гудел
об этой
последней беде.
А кто
словам не умилится,
тому
агитатор —
шашка милиции.
Решимость
и дисциплина,
пружинь
тело рабочих дружин!
Чтоб, если
возьмешь за воротник,
хулиган раскис и сник.
Когда
у больного
рука гниет —
не надо жалеть ее.
Пора
топором закона
отсечь
гнилые
дела и речь!
слушать, скачать аудио стихотворение
ХУЛИГАН («РЕСПУБЛИКА НАША В ОПАСНОСТИ…») Маяковский В. В.
к общему сожалению, пока аудио нет
анализ, сочинение или реферат о стихотворении
ХУЛИГАН («РЕСПУБЛИКА НАША В ОПАСНОСТИ…»):
Но. Если вы не нашли нужного сочинения или анализа и Вам пришлось таки написать его самому, так не будьте жмотами! Опубликуйте его здесь, а если лень регистрироваться, так пришлите Ваш анализ или сочинение на и это облегчит жизнь будущим поколениям, к тому же Вы реально ощутите себя выполнившим долг перед школой. Мы опубликуем его с указанием Ваших ФИО и школы, где Вы учитесь. Поделись знанием с миром!
«Исповедь хулигана», анализ стихотворения Есенина
Стихотворение «Исповедь хулигана» было написано Есениным в 1920 году, во время увлечения поэта имажинизмом. Влияние этого литературного течения явно ощущается в произведении: метафоры, бьющие на необычность, смелые образы, сочетание литературных и простонародных слов, рваный размер в духе Маяковского. Но сквозь этот надуманный, искусственный слой прорывается сердечность и искренность, отличавшая творчество Есенина, и «Исповедь хулигана» воспринимается всё-таки как живой, правдивый монолог.
Вступление звучит раздумчиво, как разговор героя с самим собой, и сразу утверждает, что исповедь — слова человека непокорного, не раболепного, и слово «хулиган» в названии стоит не напрасно. Дальнейшее описание, резкое и дерзкое, рисует нам героя: нечёсаного, в которого летят «комья брани» и который свысока смотрит на остальных. Рубленый размер строк, аллитерация с буквой «р» усиливают впечатление резкой отповеди (а не исповеди) героя.
Но следующая строфа, с мягкой рифмой, написанная пятистопным ямбом. переворачивает впечатление читателя: «заросший пруд». «звон ольхи» — это уже Есенин, певец природы, он вспоминает своих отца и мать и необыкновенно трогательно говорит об их любви.
Пятая строфа — прямое обращение к родителям, переходящее от душевности к хвастовству, и здесь вновь ощущается некая нотка неискренности: упоминание о цилиндре и лакированных башмаках кажется чужеродным, лишним…
Закономерно продолжая чередование частей с разным настроением, врезается шестая строфа: «задорный озорник» признаётся в неискоренимой любви к той самой грязноватой и слякотной деревне. Кланяется корове с вывески, вспоминает «запах навоза с родных полей». готов нести, словно шлейф, хвост извозчичьей лошади…
И начало следующей строфы — «Я люблю родину. Я очень люблю родину!» — не кажется после предыдущих признаний ни выспренним, ни излишне громогласным. Перечисление метафор. хоть и вполне в духе имажинисткой «образности»: «грусти ивовая ржавь». «хмарь и сырь апрельских вечеров». клён, «присевший перед костром зари». остаётся душевным и искренним. А дальше хлынул монолог героя, истосковавшегося по своей родине, по тому месту, где его знают и любят настоящим… Обращение к верному псу, описание дружбы с ним и прорвавшееся диалектное, родное словечко «погребав» сметают все образные построения, возведённые искусственно, и именно в этой части стихотворения перед читателем является настоящая исповедь.
Кульминацией её становится признание героя: «Я всё такой же. Сердцем я всё такой же». Настроение в этой строфе возвышенное, светлое, здесь поэт с добрым чувством говорит и о себе, и о людях — «мне хочется вам нежное сказать». (А ведь в начале стихотворения к этим же людям было обращено лишь пренебрежение!)
Но после пожелания «спокойной ночи». после прекрасной метафоры о косе зари, звеневшей по траве… настроение исповедующегося снова меняется. Он обрывает себя на полуслове, оставляя многоточие вместо заключительной рифмы, и со следующей строфы вновь надевает на себя маску.
Неприкрытая грубость, нелитературные слова («задница». «башка» ) отбрасывают читателя на первоначальную дистанцию, герой словно насмехается над своей недавней сентиментальностью и хочет заставить забыть о ней. Для чего вся исповедь? Чтобы признаться в том, что искреннее вдохновение («заезженный Пегас» ) не нужно поэту? Что он пришёл «воспеть крыс». Эти прорвавшиеся неизвестно из каких глубин слова полностью меняют всё впечатление от «Исповеди», оставляя в большей степени недоумение. И заключительные строки, пожелание поэта стать «парусом в страну, куда мы плывём». просто не сливаются со всем стихотворением, как будто он отчеркнул их и вписал позже, успокоившись и не помня настроения, с которым лилась «Исповедь» вначале.
Именно эта противоречивость, неровность произведения заставляют перечитывать его ещё и ещё, отыскивая связующее все строфы звено. И оно находится: это натура поэта, такая же мятущаяся, проявила здесь себя во всех ипостасях. Прочитав и проникнувшись каждым словом стихотворения, можно многое понять о Есенине и о том, кем он ощущал себя в неспокойные годы сразу после революции, после опрокидывания привычного мира.
Такой разный Маяковский: романтик, хулиган и революционер
Владимир Владимирович Маяковский
Представить Маяковского вне исторического контекста невозможно. Не просто Серебряный век, не только авангард и модерн, но и, в первую очередь, ломка старых устоев. Город, технический прогресс, заводы, индустриализация и 150 000 000 ртов, кричащих в каждом агитационном стихотворении поэта. Вместо образов и "поэтичностей" - лозунги и жаркий плакатный язык, вместо лирики и "высокого штиля" - лающие звуки, рубленые слоги и знаменитая "лесенка" - прием, необходимый, чтобы точно передать на письме устные акценты.
Еще несовершеннолетним за революционную пропаганду и распространение прокламаций Маяковский "проходил по делу" - юношу переводили из части в часть: Басманная, Мещанская, Мясницкая и, наконец, Бутырская тюрьма, где он провел 11 месяцев в одиночной камере № 103. Великую Октябрьскую Революцию 1917 года он, как и следовало ожидать, встретил восторженно: группы "Комфут" и ЛЕФ (Левый фронт искусств), сотрудничество с агитационными "Окнами РОСТА" (серия агитационных плакатов Российского телеграфного агентства в период Гражданской войны), поэмы "150 000 000" и "Владимир Ильич Ленин" и множество программных стихотворений, вроде "Левого марша".
"Принять или не принимать? Такого вопроса для меня (и для других москвичей-футуристов) не было. Моя революция", - утверждал поэт.
Последовавшие годы Гражданской войны сам Маяковский считал наиболее плодотворными в жизни. Однако с 1922 года, претерпевая все больше нападок со стороны цензуры за свои изобличительные наброски и пародии в адрес нового госаппарата, поэт начал все чаще наведываться за границу - но это уже совсем другая история.
© РИА Новости
Советский поэт Владимир Маяковский среди молодежи на выставке "20 лет работы Маяковского"
Приказ по армии искусства
Канителят стариков бригады
канитель одну и ту ж.
Товарищи!
На баррикады! -
баррикады сердец и душ.
Только тот коммунист истый,
кто мосты к отступлению сжег.
Довольно шагать, футуристы,
В будущее прыжок!
Паровоз построить мало -
накрутил колес и утек.
Если песнь не громит вокзала,
то к чему переменный ток?
Громоздите за звуком звук вы
и вперед,
поя и свища.
Есть еще хорошие буквы:
Эр,
Ша,
Ща.
Это мало - построить парами,
распушить по штанине канты.
Все совдепы не сдвинут армий,
если марш не дадут музыканты.
На улицу тащите рояли,
барабан из окна багром!
Барабан,
рояль раскроя ли,
но чтоб грохот был,
чтоб гром.
Это что - корпеть на заводах,
перемазать рожу в копоть
и на роскошь чужую
в отдых
осоловелыми глазками хлопать.
Довольно грошовых истин.
Из сердца старое вытри.
Улицы - наши кисти.
Площади - наши палитры.
Книгой времен
тысячелистой
революции дни не воспеты.
На улицы, футуристы,
барабанщики и поэты!
Разворачивайтесь в марше!
Словесной не место кляузе.
Тише, ораторы!
Ваше
слово,
товарищ маузер.
Довольно жить законом,
данным Адамом и Евой.
Клячу истории загоним.
Левой!
Левой!
Левой!
Эй, синеблузые!
Рейте!
За океаны!
Или
у броненосцев на рейде
ступлены острые кили?!
Пусть,
оскалясь короной,
вздымает британский лев вой.
Коммуне не быть покоренной.
Левой!
Левой!
Левой!
Там
за горами горя
солнечный край непочатый.
За голод
за мора море
шаг миллионный печатай!
Пусть бандой окружат нанятой,
стальной изливаются леевой, -
России не быть под Антантой.
Левой!
Левой!
Левой!
Глаз ли померкнет орлий?
В старое станем ли пялиться?
Крепи
у мира на горле
пролетариата пальцы!
Грудью вперед бравой!
Флагами небо оклеивай!
Кто там шагает правой?
Левой!
Левой!
Левой!
Маяковский и его эпатаж
Поэт Владимир Маяковский
Как поэт Маяковский начинался с кубофутуристов - группы единомышленников, представлявших авангардное направление в искусстве. Помимо него в поэтический "отсек" кубистов входили Велимир Хлебников, Давид и Николай Бурлюки, Василий Каменский, Алексей Крученых, Бенедикт Лившиц и Елена Гуро. Свой творческий дебют Маяковский описывал так: "Днем у меня вышло стихотворение. Вернее - куски. Плохие. Нигде не напечатаны. Ночь. Сретенский бульвар. Читаю строки Бурлюку. Прибавляю - это один мой знакомый. Давид остановился. Осмотрел меня. Рявкнул: "Да это же вы сами написали! Да вы же гениальный поэт!" Применение ко мне такого грандиозного и незаслуженного эпитета обрадовало меня. Я весь ушел в стихи. В этот вечер совершенно неожиданно я стал поэтом <. > Уже утром Бурлюк, знакомя меня с кем-то, басил: "Не знаете? Мой гениальный друг. Знаменитый поэт Маяковский". Толкаю. Но Бурлюк непреклонен. Еще и рычал на меня, отойдя: "Теперь пишите. А то вы меня ставите в глупейшее положение." Пришлось писать!
О создании собственной группы кубофутуристы заявили 18 декабря 1912 года манифестом "Пощечина общественному вкусу": "<. >Только мы - лицо нашего Времени. Рог времени трубит нами в словесном искусстве. Прошлое тесно. Академия и Пушкин непонятнее гиероглифов. Бросить Пушкина, Достоевского, Толстого и проч. и проч. с парохода Современности.<. > Всем этим Максимам Горьким, Куприным, Блокам, Сологубам, Аверченко, Черным, Кузминым, Буниным и проч. и проч. - нужна лишь дача на реке. Такую награду дает судьба портным. С высоты небоскребов мы взираем на их ничтожество!" Здесь же новообращенные постулировали за собой четыре главных права поэтов :
"1. На увеличение словаря в е г о о б ъ е м е произвольными и производными словами (Слово-новшество).
2. На непреодолимую ненависть к существовавшему до них языку.
3. С ужасом отстранять от гордого чела своего из банных веников сделанный вами Венок грошовой славы.
4. Стоять на глыбе слова "мы" среди моря свиста и негодования".
А вы могли бы? – читает Дмитрий Журавлев, запись 1977 г.
Your browser does not support HTML5 audio
Собственно, это море свиста и негодования и было не только ожидаемой, но и желанной реакцией на творчество кубофутуристов - отсюда громкие заявления, богоборчество, нецензурщина, общественный вызов. Стряхнуть с языка все поэтические "красивости", мертвые и не несущие более ни смысла, ни образа, и с помощью такой вот "шоковой терапии" возродить язык чистый, четкий и прикладной.
Через час отсюда в чистый переулок
вытечет по человеку ваш обрюзгший жир,
а я вам открыл столько стихов шкатулок,
я - бесценных слов мот и транжир.
Вот вы, мужчина, у вас в усах капуста
Где-то недокушанных, недоеденных щей;
вот вы, женщина, на вас белила густо,
вы смотрите устрицей из раковин вещей.
Все вы на бабочку поэтиного сердца
взгромоздитесь, грязные, в калошах и без калош.
Толпа озвереет, будет тереться,
ощетинит ножки стоглавая вошь.
А если сегодня мне, грубому гунну,
кривляться перед вами не захочется - и вот
я захохочу и радостно плюну,
плюну в лицо вам
я - бесценных слов транжир и мот.
© РИА Новости
Поэт Владимир Маяковский на вечере, посвященном открытию нового корпуса столовой Дома отдыха работников искусств. Сочи. 1929 год
Из стремления к эпатажу - и пренебрежительное отношение к классикам, которых, вопреки создаваемому имиджу, Маяковский не только хорошо знал, но и любил. И эта привязанность нет-нет да и проглядывала даже в самых фамильярных его стихах.
Александр Сергеевич,
разрешите представиться.
Маяковский.
Дайте руку!
Вот грудная клетка.
Слушайте,
уже не стук, а стон;
тревожусь я о нем,
в щенка смиренном львенке.
Я никогда не знал,
что столько
тысяч тонн
в моей
позорно легкомыслой головенке.
Я тащу вас.
Удивляетесь, конечно?
Стиснул?
Больно?
Извините, дорогой.
У меня,
да и у вас,
в запасе вечность.
Что нам
потерять
часок-другой?!
<. >
Мне приятно с вами,—
рад,
что вы у столика.
Муза это
ловко
за язык вас тянет.
Как это
у вас
говаривала Ольга.
Да не Ольга!
из письма
Онегина к Татьяне.
- Дескать,
муж у вас
дурак
и старый мерин,
я люблю вас,
будьте обязательно моя,
я сейчас же
утром должен быть уверен,
что с вами днем увижусь я. -
Было всякое:
и под окном стояние,
письма,
тряски нервное желе.
Вот
когда
и горевать не в состоянии -
это,
Александр Сергеич,
много тяжелей.
Айда, Маяковский!
Маячь на юг!
Сердце
рифмами вымучь —
вот
и любви пришел каюк,
дорогой Владим Владимыч.
Нет,
не старость этому имя!
Тушу
вперед стремя,
я
с удовольствием
справлюсь с двоими,
а разозлить -
и с тремя.
Говорят -
я темой и-н-д-и-в-и-д-у-а-л-е-н!
Entre nous.
чтоб цензор не нацыкал.
Передам вам -
говорят -
видали
даже
двух
влюбленных членов ВЦИКа.
Вот -
пустили сплетню,
тешат душу ею.
Александр Сергеич,
да не слушайте ж вы их!
Может,
я
один
действительно жалею,
что сегодня
нету вас в живых.
Мне
при жизни
с вами
сговориться б надо.
Скоро вот
и я
умру
и буду нем.
После смерти
нам
стоять почти что рядом:
вы на Пе,
а я
на эМ.
<. >
Были б живы -
стали бы
по Лефу соредактор.
Я бы
и агитки
вам доверить мог.
Раз бы показал:
- вот так-то, мол,
и так-то.
Вы б смогли -
у вас
хороший слог.
Я дал бы вам
жиркость
и сукна,
в рекламу б
выдал
гумских дам.
(Я даже
ямбом подсюсюкнул,
чтоб только
быть
приятней вам.)
Вам теперь
пришлось бы
бросить ямб картавый.
Нынче
наши перья -
штык
да зубья вил, -
битвы революций
посерьезнее "Полтавы",
и любовь
пограндиознее
онегинской любви.
Бойтесь пушкинистов.
Старомозгий Плюшкин,
перышко держа,
полезет
с перержавленным.
- Тоже, мол,
у лефов
появился
Пушкин.
Вот арап!
а состязается -
с Державиным. -
Я люблю вас,
но живого,
а не мумию.
Навели
хрестоматийный глянец.
Вы
по-моему
при жизни
- думаю -
тоже бушевали.
Африканец!
Сукин сын Дантес!
Великосветский шкода.
Мы б его спросили:
- А ваши кто родители?
Чем вы занимались
до 17-го года? -
Только этого Дантеса бы и видели.
Впрочем,
что ж болтанье!
Спиритизма вроде.
Так сказать,
невольник чести.
пулею сражен.
Их
и по сегодня
много ходит -
всяческих
охотников
до наших жен.
Хорошо у нас
в Стране Советов.
Можно жить,
работать можно дружно.
Только вот
поэтов,
к сожаленью, нету -
впрочем, может,
это и не нужно.
Ну, пора:
рассвет
лучища выкалил.
Как бы
милиционер
разыскивать не стал.
На Тверском бульваре
очень к вам привыкли.
Ну, давайте,
подсажу
на пьедестал.
Мне бы
памятник при жизни
полагается по
чину.
Заложил бы
динамиту
- ну-ка,
дрызнь!
Ненавижу
всяческую мертвечину!
Обожаю
всяческую жизнь!
© РИА Новости
Памятник Владимиру Маяковскому. Работа фотографа Ивана Денисенко "Москва моя - страна моя", фотовыставка "АПН-69"
Маяковский и его нежность
Такова оборотная сторона каждого яркого, популярного в народе образа - он застыл на поэте, как маска. При том, что сам Владимир Маяковский был куда глубже и, как ни стыдно, куда нежнее этого громогласного хулигана, которого хотела и привыкла видеть толпа. Скромность, присущая Маяковскому, который в своих программных стихотворениях успел поставить себя вровень не только с Пушкиным, но и с богом, и с самим солнцем, все же читалась в его строках.
<. > Я,
златоустейший,
чье каждое слово
душу новородит,
именинит тело,
говорю вам:
мельчайшая пылинка живого
ценнее всего, что я сделаю и сделал!
<. >
Теряясь в общей массе "агитки" и напускной бравады, именно эта присущая поэту скромность и делала его "универсальным солдатом", годным не только увлекать массы громким словом, но и щекотать у читателя в горле проникновенными строфами, с позволения сказать, лирики.
<. >Пройду,
любовищу мою волоча.
В какой ночи
бредовой,
недужной
какими Голиафами я зачат -
такой большой
и такой ненужный?
Послушайте – читает автор. Архивные записи 20-х годов
Поэт Владимир Маяковский
Как мы уже говорили, в свое время (а точнее - начиная с 1922 года) Владимиру Маяковскому добровольно-принудительно пришлось довольно много путешествовать: "Еду вокруг земли <. > "Вокруг" не вышло. Во-первых, обокрали в Париже, во-вторых, после полугода езды пулей бросился в СССР. Даже в Сан-Франциско (звали с лекцией) не поехал. Ездили в Мексику, С.-А. С. Ш. и куски Франции и Испании. Результат - книги: публицистика-проза - "Мое открытие Америки" и стихи - "Испания", "Атлантический океан", "Гавана", "Мексика", "Америка".
В этих произведениях, как и в своих публичных выступлениях, автор многократно цитируемых "Стихов о советском паспорте" подчеркивал свою кровную связь с родиной. Даже ходил анекдот, будто на вопрос: "Вы много ездили. Интересно, какой город вы считаете наиболее красивым?" - Маяковский коротко отвечал: "Вятку".
В авто,
последний франк разменяв.
- В котором часу на Марсель? -
Париж
бежит,
провожая меня,
во всей
невозможной красе.
Подступай
к глазам,
разлуки жижа,
сердце
мне
сантиментальностью расквась!
Я хотел бы
жить
и умереть в Париже,
если 6 не было
такой земли -
Москва.
Стихи о советском паспорте
Я волком бы
выгрыз
бюрократизм.
К мандатам
почтения нету.
К любым
чертям с матерями
катись
любая бумажка.
Но эту.
По длинному фронту
купе
и кают
чиновник
учтивый
движется.
Сдают паспорта,
и я
сдаю
мою
пурпурную книжицу.
К одним паспортам -
улыбка у рта.
К другим -
отношение плевое.
С почтеньем
берут, например,
паспорта
с двухспальным
английским левою.
Глазами
доброго дядю выев,
не переставая
кланяться,
берут,
как будто берут чаевые,
паспорт
американца.
На польский -
глядят,
как в афишу коза.
На польский -
выпяливают глаза
в тугой
полицейской слоновости -
откуда, мол,
и что это за
географические новости?
И не повернув
головы кочан
и чувств
никаких
не изведав,
берут,
не моргнув,
паспорта датчан
и разных
прочих
шведов.
И вдруг,
как будто
ожогом,
рот
скривило
господину.
Это
господин чиновник
берет
мою
краснокожую паспортину.
Берет -
как бомбу,
берет -
как ежа,
как бритву
обоюдоострую,
берет,
как гремучую
в 20 жал
змею
двухметроворостую.
Моргнул
многозначаще
глаз носильщика,
хоть вещи
снесет задаром вам.
Жандарм
вопросительно
смотрит на сыщика,
сыщик
на жандарма.
С каким наслажденьем
жандармской кастой
я был бы
исхлестан и распят
за то,
что в руках у меня
молоткастый,
серпастый
советский паспорт.
Я волком бы
выгрыз
бюрократизм.
К мандатам
почтения нету.
К любым
чертям с матерями
катись
любая бумажка.
Но эту.
Я
достаю
из широких штанин
дубликатом
бесценного груза.
Читайте,
завидуйте,
я -
гражданин
Советского Союза.
Маяковский и НЕ его война
Поэт Владимир Маяковский
Понятие патриотизма и любви к родине у Маяковского соседствовало с отрицанием и неприятием войны - речь здесь не о Гражданской войне, которую поэт рассматривал как закономерное продолжение долгожданной революции, а о войне мировой, продиктованной извне, руководимой "невидимой рукой рынка".
В 1914 году начавшуюся Первую мировую Владимир Маяковский, по собственному признанию, "принял взволнованно".
Вам, проживающим за оргией оргию,
имеющим ванную и теплый клозет!
Как вам не стыдно о представленных к Георгию
вычитывать из столбцов газет?
Знаете ли вы, бездарные, многие,
думающие нажраться лучше как,-
может быть, сейчас бомбой ноги
выдрало у Петрова поручика.
Если он приведенный на убой,
вдруг увидел, израненный,
как вы измазанной в котлете губой
похотливо напеваете Северянина! <. >
Хотел записаться добровольцем - не приняли как "политического". Однако уже год спустя "забрили. Теперь идти на фронт не хочу. Притворился чертежником".
По морям, играя, носится
с миноносцем миноносица.
Льнет, как будто к меду осочка,
к миноносцу миноносочка.
И конца б не довелось ему,
благодушью миноносьему.
Вдруг прожектор, вздев на нос очки,
впился в спину миноносочки.
Как взревет медноголосина:
"Р-р-р-астакая миноносина!"
Прямо ль, влево ль, вправо ль бросится,
а сбежала миноносица.
Но ударить удалось ему
по ребру по миноносьему.
Плач и вой морями носится:
овдовела миноносица.
И чего это несносен нам
мир в семействе миноносином?
Маяковский и его юмор
Ходил такой анекдот, будто во время выступления на диспуте о пролетарском интернационализме в Политехе Владимир Маяковский заявил: "Среди русских я чувствую себя русским, среди грузин я чувствую себя грузином. " - "А среди дураков?" - перебил его вопрос из зала. - "А среди дураков я впервые", - тут же нашелся поэт.
Умение ввернуть острое словцо в споре, сотрудничество с сатирическими "Окнами РОСТА", где Маяковский выступал не только сочинителем лозунгов, но и оформителем плакатов, высмеивание поэтических "оппонентов" вроде эгофутуриста Северянина не мешали поэту смеяться и над собой тоже.
© РИА Новости
Репродукция плаката РОСТа (Российского телеграфного агентства) "Украинцев и русских клич один — да не будет пан над рабочим господин!", выполненного поэтом Владимиром Маяковским в 1920 году
Самоирония - не щадя живота - ставила его юмористические стихи в один ряд с интимной - читайте "душевной" - лирикой.
Мелкая философия на глубоких местах
Превращусь
не в Толстого, так в толстого, -
ем,
пишу,
от жары балда.
Кто над морем не философствовал?
Вода.
Вчера
океан был злой,
как черт,
сегодня
смиренней
голубицы на яйцах.
Какая разница!
Все течет.
Все меняется.
Есть
у воды
своя пора:
часы прилива,
часы отлива.
А у Стеклова
вода
не сходила с пера.
Несправедливо.
Дохлая рыбка
плывет одна.
Висят
плавнички,
как подбитые крылышки.
Плывет недели,
и нет ей -
ни дна,
ни покрышки.
Навстречу
медленней, чем тело тюленье,
пароход из Мексики,
а мы -
туда.
Иначе и нельзя.
Разделение
труда.
Это кит - говорят.
Возможно и так.
Вроде рыбьего Бедного -
обхвата в три.
Только у Демьяна усы наружу,
а у кита
внутри.
Годы - чайки.
Вылетят в ряд -
и в воду -
брюшко рыбешкой пичкать.
Скрылись чайки.
В сущности говоря,
где птички?
Я родился,
рос,
кормили соскою, -
жил,
работал,
стал староват.
Вот и жизнь пройдет,
как прошли Азорские
острова.
3 июля 1925, Атлантический океан
Граждане,
у меня
огромная радость.
Разулыбьте
сочувственные лица.
Мне
обязательно
поделиться надо,
стихами
хотя бы
поделиться.
Я
сегодня
дышу как слон,
походка
моя
легка,
и ночь
пронеслась,
как чудесный сон,
без единого
кашля и плевка.
Неизмеримо
выросли
удовольствий дозы.
Дни осени -
баней воняют,
а мне
цветут,
извините,-
розы,
и я их,
представьте,
обоняю.
И мысли
и рифмы
покрасивели
и особенные,
аж вытаращит
глаза
редактор.
Стал вынослив
и работоспособен,
как лошадь
или даже -
трактор.
Бюджет
и желудок
абсолютно превосходен,
укреплен
и приведен в равновесие.
Стопроцентная
экономия
на основном расходе -
и поздоровел
и прибавил в весе я.
Как будто
на язык
за кусом кус
кладут
воздушнейшие торта -
такой
установился
феерический вкус
в благоуханных
апартаментах
рта.
Голова
снаружи
всегда чиста,
а теперь
чиста и изнутри.
В день
придумывает
не меньше листа,
хоть Толстому
ноздрю утри.
Женщины
окружили,
платья испестря,
все
спрашивают
имя и отчество,
я стал
определенный
весельчак и остряк -
ну просто -
душа общества.
Я
порозовел
и пополнел в лице,
забыл
и гриппы
и кровать.
Граждане,
вас
интересует рецепт?
Открыть?
или.
не открывать?
Граждане,
вы
утомились от жданья,
готовы
корить и крыть.
Не волнуйтесь,
сообщаю:
граждане -
я
сегодня -
бросил курить.
Всем хулиганам посвящается.
Послушать стихотворение Маяковского Хулиган
Темы соседних сочинений
Картинка к сочинению анализ стихотворения Хулиган
Настроение произведения Хулиган
