Анализ стихотворения Хлебникова Еще раз еще раз
Анализ стихотворения Велимира Хлебникова «Заклятие смехом»
17 декабря 2015
Произведение, которое вызвало в свое время бурное восхищение и вместе с тем язвительный смех критиков, – «Заклятие смехом». Создано новое творение было настоящим новатором литературного слова – Велимиром Хлебниковым. А попало в печать оно благодаря товарищу автора – Давиду Бурлюку.
Так сложились обстоятельства, что поэт собирался переселиться в дом товарища. Уже буквально на пороге покидаемой старой комнаты в хламе на полу Давид выхватил взглядом рукописный ряд слов. Прочитав написанное, он пришел в немыслимый восторг и побранил Хлебникова за такое пренебрежительное отношение к собственным трудам. Из груды мусора достал человек сокровище, которое теперь может оценить каждый из нас.
В листке содержалось следующее: слово «смех» ритмически и в рифме видоизменялось путем сочинения неологизмов. Позднее сам Маяковский громкими выражениями восхищался идеей и мастерством автора. По мнению коллеги, Хлебников дошел до такого высокого уровня в филологии, что сумел единственным словом раскрыть целую лирическую тему.
Не имеющее иного смысла, кроме прямого, слово «смех» приобретает у поэта новые оттенки и значения. Герои стихотворения – «смехачи» – персонажи, созданные для увеселения людей. Автор восклицательным обращением поощряет их полезную работу, просит их «засмеяться». Состояние веселья вдруг разделяется на ступени, тона: добрый смех и оскорбительная усмешка, поэт выделяет объект грубых насмешек и шутовское высмеивание толпы.
Хлебникова справедливо называют реформистом в русской поэтической культуре. Отказ от словесного богатства языка и раскрытие всего разнообразия лексики словом с одним корнем – футуризм и авангард. Поэтому понятна реакция придерживающихся традиций критиков: их обвинения в бессмысленности представленного труда и в безвкусице. Поэт смотрел в будущее, творил свободно и виртуозно, открывая читателям новые грани родной литературы.
Одиннадцать строчек, по счастливой случайности отданные в печать в 1910 году впоследствии вдохновляли других мастеров слова на творение пародий. Но никому так и не удалось перепрыгнуть первопроходца Хлебникова с его «Заклятием смехом».
Рекомендуется к прочтению:
Г. Ольховик. Поэтический мир В. Хлебникова
Представленная ниже статья была напечатана в сборнике «Изучение мировой литературы в средней школе» в соавторстве со Светланой Кононенко, моей дипломницей.
Статья носит методический характер и не претендует на глобальные открытия. К тому же она вышла в 1997 году, а за этот период уже внесено что-то новое в изучение футуризма и творчества Хлебникова в частности.
Автор исходит из того, что язык художественного произведения исследован недостаточно. мало места ему уделяется и в современных учебниках по литературе, где основное внимание обращается лишь на средства художественной выразительности. Автор считает, что ауру произведения создают все средства языка в комплексе – фонетические (звукопись), лексические, словообразовательные и грамматические ( формы слов, словосочетания и предложения) и, конечно, тропы – выразительные средства языка.
Язык - явление динамичное, он развивается постоянно. Самой консервативной областью при этом остаётся грамматика. На современном этапе в языке действуют 2 тенденции:
1)тенденция экономии речевых усилий;
2)тенденция накопления языковых средств.
Именно язык и формирует смысловую канву произведения.
Велимир Хлебников для исследования выбран не случайно. Именно в футуризме нашли своё отражение отчаянные поиски нового в языке. В 20-е годы в прессе разгорелась дискуссия «Язык революции или революция языка». Такая революция произошла в языке сейчас после развала СССР, когда практически заменилась половина лексического фонда.
Резкая демократизация языка способствовала притоку в поэтические произведения нелитературной лексики. Оправданно ли это?
Поиски новых форм и средств выражения не всегда удачны и носят формальный характер. Но это единственный путь уйти от стандарта.
Автор не считает свою точку зрения окончательной, надеется на понимание и выслушает любые точки зрения.
ПОЭТИЧЕСКИЙ МИР В.ХЛЕБНИКОВА
Поэзия футуристов зачастую сложна для восприятия не только в школьном возрасте, но и для взрослого читателя. Отсюда её неприятие, непонимание. Об этом хорошо сказал известный историк языка Б.А. Ларин:» Поэзии нет бессмысленной, есть непонимание её».
В плеяде поэтов, относящихся к «серебряному веку», ярко сияет звезда Велимира Хлебникова. Значение Хлебникова в развитии русской литературы 20 века, его достижения в области слова невозможно определить сразу и навсегда. Хлебникова надо чувствовать, ощущать, видеть, ведь каждое его слово, даже самое фантастическое звукосочетание – всегда точный, яркий «словообраз». Энциклопедизм поэта и многообразие творческих ориентаций связывают его имя с именами Пифагора, Платона, Лао-цзы, Лейбница, Ломоносова, Пушкина, Эйнштейна. Необычность, «диссонантность» хлебниковского словотворчества подсказывают характеристику художника – «Скрябин слова», «Пикассо в слове». Его талант неизмерим, он просто гений,» великолепнейший рыцарь поэзии» (В.Маяковский).
Велимир Хлебников представляет одно из известных течений модернизма – футуризм. Русский футуризм – явление уникальное и радикальное.
Во внешней судьбе русского футуризма (от лат. futurum – будущее) есть что-то, напоминающее судьбы русского символизма. Такое же яростное непризнание всего при первых шагах, скандальный шум во время рождения и вслед за этим - быстрое признание передовых слоёв литературной критики, триумф, огромные надежды, а далее – внезапный срыв и падение в пропасть в тот момент, когда, казалось, открываются новые, небывалые доселе в русской поэзии возможности и горизонты. Родиной футуризма официально считается Италия. Первый «Манифест о футуризме» Маринетти был опубликован в газете «Фигаро» в Риме 20 февраля 1909 года. Русский футуризм начал с того, к чему значительно позже пришёл футуризм Маринетти. Основным его тезисом была вначале не столько проповедь новой идеологии, воспевание темпа современной жизни (что было основным у Маринетти), сколько проповедь новой эстетики, отношения к слову как материалу, из которого строится стихотворение.
Первые манифесты московских «кубофутуристов», написанные Д.Бурлюком, А. Кручёных, В. Маяковским и В. Хлебниковым, были посвящены слову. Слово они считали творцом мифа, богатство словаря поэта – его оправдание. Это была реакция против «музыки стиха» символизма во имя самоценности слова. Слово понималось не как орудие выражения мысли, а как самоцель. Это устремление породило небывалое словотворчество, в конечном счёте приведшее к теории «заумного языка». Русский футуризм дал не только теорию «заумного языка». Исключительно одарённый В. Хлебников открыл для будущей русской поэзии действительно новые возможности и горизонты. Его словотворчество не было бессмысленным набором первых попавшихся звуков. Он создавал новые слова, не нарушая законов русского языка, а лишь дополняя и развивая их. По пути, намеченному В. Хлебниковым, шли В. Каменский, Божидар, Е. Гуро, Н. Асеев. Русских «кубистов» трудно сравнить с западными футуристами. Да они и сами упорно, с лёгкой руки В. Хлебникова, называли себя «будетлянами».
Впрочем, одним словотворчеством (отличительной особенностью «кубофутуристов») русский футуризм не ограничивался. Наряду с течением Хлебникова, в нём были и другие элементы, более подходящие под понятие «футуризм», роднящие русский футуризм с его западным собратом. Необходимо выделить в особую группу ещё одну разновидность русского футуризма – «эгофутуристов». Во главе этого течения стояли И.Северянин, Василиск Гнедов, И. Игнатьева, К. Олимпов, Г. Иванов (впоследствии – акмеист) и будущий основатель «имажинизма» В. Шершеневич. «Эгофутуризм» предшествовал «кубофутуризму» и отличался от него своим кредо:
1)душа – единственная истина;
2)идея самоутверждения личности;
3)поиски нового без отвергания старого (вспомним для сравнения девиз кубистов:»Сбросить Пушкина, Достоевского, Толстого с парохода современности»);
4)осмысленные неологизмы;
5)смелые образы, эпитеты, ассонансы, диссонансы и т.д.
Значительно ближе к Западу, чем футуризм Хлебникова и Северянина, был уклон, обнаружившийся в творчестве В. Маяковского, Н.Асеева, С. Третьякова. В их творчестве отразились динамика, огромный размах и титаническая мощь современного индустриального города, что приближает эту группу футуристов к программе Маринетти. В отношении русского футуризма к городу всегда проявлялась враждебность, бунтарская стихия. Кроме того, футуризм Маринетти полон жизни, радости, бодрости, русский – надрыва, истерики, боли, крика. что так характерно для всей русской литературы после Достоевского.
Ещё одна группа футуристов, сконцентрировавшихся вокруг основанного С. Бобровым издательства «Центрифуга» (ранний Н.Асеев, Б.Пастернак), своеобразно сочетала чистую лирику, ведущую начало от Языкова, со стилистическими и техническими достижениями кубофутуристов.
Новаторство и странность судьбы Велимира Хлебникова сделали его легендой в поэзии 20 века. Главное его качество – ни с чем не сравнимая парадоксальная оригинальность. Хлебников испытал на себе влияние предшествующей русской поэзии – «Слова о полку Игореве» и русского былинного эпоса. Отсюда - смешение жанров, что всегда раскрывает перед поэтом богатейшие возможности. Интерес Хлебникова к истории, к античности, мифологии повлёк за собой возникновение идей: «преодолимого времени» и «звёздного» языка.
Осуждение западной цивилизации, противопоставление города и деревни, тождественность человека и Вселенной, единство времени и пространства составляют основные параметры поэтической картины мира у Хлебникова. Идея «государства времени» или «преодолимого времени», в которой время и пространство обмениваются своими функциями, передаёт стремление поэта познать будущее в настоящем. Настоящее превращается в некую реальность, в которой помещаются прошлое и будущее, наподобие пространственных фрагментов. История же подразумевает смещение временных пластов, что позволяет ставить в один ряд разнородные явления:
Усадьба, ночью чингисхань!
Шумите, синие берёзы.
Заря ночная, заратустрь!
И небо синее, моцарть!
И сумрак облака, будь гойя!
Ты ночью, облако, роопсь!
(«Усадьба ночью»)
Здесь обращают внимание индивидуально-авторские слова, которые несут в себе не только символы, но и значения несколько иной специфики: признак рода деятельности исторических лиц(Моцарт – композитор, следовательно, небо, сочиняй музыку, пой, играй всеми цветами своей палитры. Роопс – живописец, облако – рисуй, создавай картины. Чингисхан – завоеватель, роэтому усадьба ночью должна бушевать, свирепствовать). Поэт создаёт удивительно эмоциональную картину.
«Звёздный» язык является попыткой создания некоего всеобщего языка, основанного на идее, что согласные в определённом положении связаны с содержательной направленностью слова. Так фонетика становится поэтикой:
Чезори голубые
И нрови своенравия
(«Сияющая вольза»)
Если учесть что звук «ч» у Хлебникова обозначает оболочку чего-либо, слово «зори» употреблено в переносном значении «глаза», то новое слово «чезори» поэт определяет как метафору глаз, т.е. блестящие или прекрасные, как зори, заключённые в какую-либо оболочку ( возможно, ресницы).
Экспериментальное начало стихотворения было центральным моментом у Хлебникова. Он пишет:»Языкознание даёт право населить новой жизнью вымершими или не существующими оковами оскудевшие волны языка». Слову «ветер» означает «петер» от глагола «петь»: «это ветра ласковый петер»…
Рассмотрим несколько небольших стихотворений:
О, достоевскиймо бегущей тучи!
О, пушкинисты млеющего полдня!
Ночь смотрится, как Тютчев,
Безмерное замирным полня.
(«О, достоевскиймо»…)
До Хлебникова никто так смело не сопоставлял имя собственное с явлениями природы. Можно ли ярче выразить состояние окружающего мира, точнее описать летний «млеющий» полдень, неуловимую изменчивость бегущих туч? Естественно, восприятие данных слов индивидуально для каждого читающего, ведь и Достоевский, и Пушкин у каждого свой.
Но Хлебников, учитывая эти особенности восприятия, дал своё понимание великих художников: зыбкий Достоевский (туча), раскалённый, яркий Пушкин (полдень), таинственный мистик Тютчев (ночь). Необходимо обратить внимание на последнюю строку стихотворения: безмерное (т.е. неизмеримое, неохватное) заполняя замирным, находящееся за пределами человеческого разума: мир Пушкина, Достоевского, Тютчева, внутренний мир каждого человека.
Ещё одно стихотворение поэта:
Мне мало надо!
Краюху хлеба.
И каплю молока,
Да это небо,
Да эти облака!
(«Мне мало надо»…)
Стихотворение может показаться слишком простым и даже несколько примитивным. У Хлебникова каждое слово несёт в себе несколько значений. Хлеб и молоко обозначают не только пищу, сколько мир физический, телесный, земной, а небо и облака – мир мечты и фантазии, мир человеческой души. Несколько строк охватывают всю жизнь человека, его насущные желания, потребности, его суть.
«Слова особенно сильны, когда они имеют два смысла, когда они - живые глаза для тайны, и через слюду обыденного смысла просвечивает второй смысл…» Это утверждение Хлебников доказывал каждым своим новым словом, каждой строкой своих творений. И очень жаль, что неповторимый поэт, великий художник многими остаётся непонятым. Он словно предчувствовал не пришедшую до сих пор и неразгаданную тайну в стихах:
Ещё раз, ещё раз
Я для вас
Звезда.
Горе моряку, взявшему
Неверный угол своей ладьи
И звезды:
Он разобьётся о камни,
О подводные мели.
Горе и вам, взявшим
Неверный угол сердца ко мне.
Вы разобьётесь о камни,
И камни будут надсмехаться
Над вами,
Как вы надсмехались
Надо мной.
(«Ещё раз…»)
ЛИТЕРАТУРА
Григорьев В.Р. Лобачевский слова // Русская речь.- 1985.- №3.- С.22-28.
Поляков М. Велимир Хлебников. Мировоззрение и поэтика// Хлебников Велимир. Творения. – М. 1967.
Седакова О.А. В. Хлебников – поэт скорости // Русская речь.- 1985.-№5.- С.29-35.
Хлебников Велимир. Творения.- М. 1967.
Шамурин К.И. Основные течения в русской дореволюционной поэзии. Русская поэзия 20 века. Антология русской лирики первой трети 20 века.- Изд-во «Амирус», 1991
Анализ творчества Велемира Хлебникова не возможен без анализа его личности, без анализа ситуации в культуре России начала прошлого века.
Про личность можно написать роман, но к теме данной дискуссии относится лишь то обстоятельство, что стихов, как таковых, в зрелые годы Хлебников не писал, попыток публиковаться не предпринимал. Друзья изымали наволочку-архив, собирали подходящие по смыслу фрагменты и публиковали. Поэтому у меня нет полной уверенности в авторстве Велемира по отношению к каждой строке, опубликованной от его имени.
Строго говоря, Хлебников имеет небольшое отношение к зданию поэзии, потому что он важнейший элемент её фундамента ("Учитель поэтов", как называл его Маяковский). Велемир был гениальным мастером работы со словом и звуком. Без этого фундамента во многом были бы не возможны творческие достижения не только Маяковского, но и Пастернака, и Андрея Вознесенского.
Что касается "направлений" в поэзии, то их всегда было четыре: архаика (или классицизм), элитарная заумь, не доступная простым смертным (во времена Хлебникова – символизм), псевдонародное творчество, рассчитанное на широкие слои читателей (тогда – имажинисты, сегодня – попса и прочие реперы) и эпатажное, опьянённое революцией в собственном сознании, трюкачество (к этой футуристической публике и причисляют Хлебникова, хотя ничего общего, кроме революционного размаха и общих друзей, у него с этой средой не было).
Все остальные «измы», «открытые» многочисленными «гениями» от поэзии, не более чем способ потешить своё тщеславие. Хлебникова нельзя причислить к какому-то направлению по той простой причине, что все они (направления) – социально окрашенные способы выделиться, продемонстрировать свою неповторимость.
Велемир плевать хотел на всю эту суету. Одержимый идеями «мирового языка», «абсолютного значения звукописи» он был весьма долёк от мышиной возни в поэтической тусовке. Как и Блок, и Есенин, которые сами по себе и сами собой представляют «направления». ;)
Поэтому оценка творчества Велемира Хлебникова по принципу «нравится - не нравится» «понимаю – не понимаю» заведомо лишена смысла. Наследие Хлебникова – не сборник произведений, а собрание способов выражения поэтической мысли, которое само решает кому нравится, а кто и так обойдётся. )))
Вот такое частное мнение.
Владимир, спасибо за частное мнение.
Ну, во-первых, не ВелЕмир, а ВелИмир. Это славянское имя он придумал себе как псевдоним. Его настоящее имя - Виктор.
Во-вторых, по поводу того, что анализ творчества невозможен без разговора о личности. И тут вы правы. Есть это в статье. Я писала, что она сокращена для удобства чтения, чтобы сосредоточиться сразу на стихах. Он очень хорошо знал природу, вслушивался в её звуки, был мастером передачи их. Ну, а в реальности Казанский университет. как и Петербургский, не закончил. Время было такое.
Ну, а насчёт печатания. В год смерти напечатан стих "Не шалить" вместе с "Прозаседавшимися" Маяковского. Да и ранее тоже.
Насчёт направлений вы не правы. Классицизм - это направление 18 века. И связано с Ломоносовым. А был ещё сентиментализм Карамзина. Уже Пушкин преодолел классицизм. В "серебряный век" он возродился в "неоклассицизм". Но направления модернизма - символизм, акмеизм, имажинизм, футуризм и др. существовали. Остались даже их теоретические воззвания. А за то, что назвали гениальным мастером работы над словом и звуком, спасибо. И стихи он писал до конца. Болел и умер в возрасте 37 лет. Как Пушкин.
Вы слишком буквально восприняли сказанное мной. Прежде всего, не стал бы ввязываться в дискуссию, не зная о чём и о ком пишу.
Хлебников сам, по утверждению Маяковского, не опубликовал ни одного стихотворения. Это делали за него друзья.
Стихотворение - это форма общения поэта с читателями. Хлебников общался с Творческой Идеей. Поэтому я не могу назвать стихами многие его работы. Это экспериментальная лаборатория, которая и восприниматься должна соответствующим образом. А эксперименты свои он действительно продолжал до самого конца. Кстати о конце. Хлебников не просто болел, болел и умер. Он, в деревне, без серьёзной медицинской помощи, выходил друга, заразился и умер. Согласитесь, что это совсем другая история.
Ну, и по поводу классификаций. Я не термины вводил, а пытался разделить поэтов по их мировоззрению и поведению в обществе. Принципиальной разницы нет с Гомероских времён. А термины - да, произрастают, как опята после дождя. Только в русской поэзии были всего две вершины, изменяющие саму природу поэтического инструмента: Пушкин и Хлебников. Всё остальное - не более чем способы привлечения читательской аудитории да оружие для разборок в поэтической тусовке. )
Ещё раз спасибо за ваше мнение. )))
Григорьев В.П.
Грамматика идиостиля. В. Хлебников
«Ещё раз, ещё раз. »
По свидетельству Д. Козлова, хорошо знавшего Хлебникова по совместной работе в пятигорской РОСТА и заинтересованным беседам с поэтом, оставившего известные и проницательные воспоминания о встречах с ним (1927:180), Хлебников говорил: „Пушкин потому гармония, что равно принадлежит прошлому, настоящему и будущему”. Лад, гармонию Хлебников стремился отыскать в мироздании, но нет никаких оснований сомневаться в его искренности, когда он сожалел о том, что о некоторых вещах может говорить только намеками слов (II, 11). Слишком сложным оказалось мироздание, чтобы хлебниковский идиолект мог стать гармоничным в том смысле, который мы вкладываем в наши оценки пушкинской гармонии как некоторого идеала.
Тем не менее хлебниковский идиостиль характеризуют и тексты, к которым приложим критерий классической гармонии. Одно из таких произведений поэта заслуживает особого внимания как предсмертный призыв ко всем нам еще раз прислушаться к существу самоотверженного творчества, посвященного людям. Это — стихотворение без заглавия, которое далее мы будем условно называть «Памятником». Опубликованное впервые в посмертном сборнике Хлебникова «Стихи» (1923:6), оно набрано там курсивом и фактически служит посвящением-эпиграфом к остальным текстам. В конце 20-х годов «Памятник» был включен в «Собрание произведений» (III, 314), на которое мы и будем ориентироваться в нижеследующих заметках. 1
1. Еще раз, еще раз,
Я для вас
Звезда.
Горе моряку, взявшему
5. Неверный угол своей ладьи
И звезды:
Он разобьется о камни,
О подводные мели.
Горе и вам, взявшим
10. Неверный угол сердца ко мне:
Вы разобьетесь о камни
И камни будут надсмехаться
Над вами,
Как вы надсмехались
15. Надо мной.
2. Это — поистине удивительное стихотворение. Написанное в разгар НЭПа, оно обращено к современникам, но вместе с тем как бы включает в себя все значимое в прошлом творчестве поэта, а как предупреждение адресовано будущему, т.е. и нашим дням.
В предельно сжатой форме поэт подводит здесь итоги своему пути, в последний раз предостерегает приобретателей. устремленных к “обществу потребления”, и говорит с читателем на таком языке, который как будто понятен всем и каждому, будучи “прост”, как общедоступная правда и почти как прозрачная проза, но в то же время внятен лишь тем, кто способен взять верный угол по отношению и к этому языку, и к правде хлебниковского творчества, и к этике нового общества. Не ощущается никакой установки на одних только “производителей”. Пророческие, почти библейские интонации передают и сознание трагизма собственного положения, и усталую убежденность в нужности всем людям сделанного им, и надежду быть услышанным, понятым, надежду на читателя, от которого только и зависит теперь возможность разрешающего драматическую коллизию катарсиса. Этим интонациям гармонически отвечает верлибр, классиком которого навсегда останется Хлебников.
Пятнадцать строк не содержат ни одного специфически будетлянского материального или семантического окказионализма. Семантика обнажена, кажется, что образ автора непосредственно, без каких-либо стиховых “инфраструктур” (Мунэн 1975) вырастает перед читателем подобно вполне материальному, но загадочному видению. Идея стихотворения выражена напрямую, средствами, за которыми, как правило, стоит мощная и общепризнанная, отчасти даже архаичная, традиция — от тех же библейских интонаций (ср. вообще нередкое у поэта горе с дат.п.), явственных аллегорических параллелей и общекультурных символов до настойчивых, главным образом лексических, повторов. По внешности в тексте нет ничего общего ни с «Бобэоби», ни со «Смехачами», почти ничего — с соседствующим в «Собрании произведений» текстом «Зангези». Однако внешняя простота стихотворения обманчива: за ней скрываются не только многообразные внетекстовые связи, но и нетривиальные принципы организации самого текста.
И все-таки воспринимается стихотворение действительно как неожиданно простое. Ведь фоном (а не только скрытым содержанием) для него служит множество других хлебниковских текстов, постижение даже элементарного смысла которых часто требует очень значительной и трудной работы по их декодированию. Может быть, очевидная, хотя и относительная простота этого стихотворения и была причиной того, что непосредственно доступный смысл «Памятника» не вызвал особого интереса у хлебниковедов как в каком-то измерении маргинальный текст, не заслуживающий комментариев и толкований, понятный “сам по себе”.
По-видимому, примерно таким ходом рассуждений исследователя можно объяснить отсутствие какого-либо упоминания о «Памятнике» и в книге Степанов 1975. „Незадолго до смерти,— пишет Н.Л. Степанов,— Хлебников создает ряд стихотворений, свидетельствующих о трагическом предчувствиии скорого конца и болезненном переживании своего одиночества. Такие стихотворения, как „Я видел юношу-пророка. ”, „Я вышел юношей один. ”, „Одинокий лицедей”, „Не чертиком масленичным. ”, „Всем”, во многом отличны от всего творчества Хлебникова. В них он пишет о себе. Это человеческий документ, обнаженный в своей искренности и порыве отчаяния” (с. 238–239). 2
„Еще раз, еще раз. ” не указано среди перечисленных здесь стихотворений, возможно, и потому, что его суровый пафос существенно отличен от цитируемых Н.Л. Степановым далее заключительных строк «Одинокого лицедея» (III, 307):
И с ужасом
Я понял, что я никем не видим:
Что нужно сеять очи,
Что должен сеятель очей идти!
Однако «Памятник» вполне мог бы занять место в этом ряду, поскольку и здесь внимание поэта сосредоточено на отношении “автор — читатель”. „Самоощущение себя как непризнанного пророка” (Степанов 1975:240), несомненно, сказывается и здесь, правда, ударение поэтом сделано именно на пророчестве, а не на минутном отчаянии, как в «Одиноком лицедее» или — по другому поводу (в связи с прополкой рукописей ) — во «Всем».
Существенны поиски Хлебниковым основного образа стихотворения (я — звезда). В стихотворении «Я вышел юношей один. » обнаруживается “данковский” образ Горело Хлебникова поле. / И огненное я пылало в темноте (III, 306), вера в то, что одинокое авторское Я уже превратилось в Мы. и любопытная оценка своего исторического значения в призыве заключительных строк:
Иди, варяг суровый ‹Нансен,›
Неси закон и честь.
Еще ближе к «Памятнику» стихотворение «Не чертиком масленичным. » (III, 311–312), где одинокий лицедей уступает место одинокому врачу в доме сумасшедших и возникают мотивы противопоставления “кораблей” поэта и его оппонентов, “напоминания про звезды”, пророчества опасностей и неизбежного возмездия приобретателям :
Колокол Воли,
Руку свою подымаю
Сказать про опасность.
Далекий и бледный
Мною указан вам путь,
А не большими кострами
Для варки быка
На палубе вашей ‹. ›
Тучи меня закрывали ‹. ›
Особенно же интересен в этом отношении черновик Русские десять лет меня побивали каменьями ‹. › (V, 109), непосредственно связанный с «Памятником». 3 Палубу и звезду здесь уже объединяет общий образ сверкнувшего сверху луча, к которому необходимо найти верный угол бега по полю морей. и развиваются образы неподвижной, “божьей” звезды и моряка ; последнему за незнание, / За ошибку в задаче, за ленивое не могу! эта звезда ставит двойку бури и кол подводного камня. Поэт уже отождествляется со звездой: Я далек и велик ‹,› и неподвижен ; при этом Чем судно громаднее, / Тем тяжелее звезда. а речь идет, понятно, о корабле Земного шара или, как минимум, государства. 4
Этот черновой вариант более чем в шесть раз превышает (по количеству слов) окончательный текст «Памятника». Соотношение достаточно красноречивое. Из набросков, в которых едва ли не каждая фраза могла быть развернута поэтом если не в самостоятельное произведение, то в его полноценную строфу или фрагмент, оказались удаленными все образы и ассоциации, не обязательные для главной мысли Хлебникова. Зато эта главная мысль теперь настолько, можно сказать — публицистически, заострена и в то же время художественно усилена и обнажена, что выражающий ее текст воистину, если воспользоваться формулой Маяковского, „не разорвешь — железная цепь” (М XII, 24).
3. Обратимся к, образу автора, т.е. к „одному из тех центральных стержней, которые создают соизмеримость и единство различных элементов „языка и стиля” художественного произведения”. 5 Заметим, кстати, что тема “Образ автора в творчестве Хлебникова”, исследование отношения лирического и эпического Я к личности поэта, кажется, обещает весьма нетривиальные результаты. Что называется, невооруженным глазом видны почти нераздельная слитность в хлебниковском Я поэтического и реально-исторического, непосредственное отражение в образе автора и в “лирическом герое” биографической индивидуальности поэта во всей ее многообразной отдельности.
Поэтому выглядит неожиданным такое заключение исследователя проблемы эпического в творчестве Хлебникова:
Попытаемся представить себе образ Хлебникова по его художественным произведениям. Нам это едва ли удастся. В то же время литературная личность или, как чаще говорят, лирический герой Блока или Маяковского предстает перед нашим воображением с легкостью; более того — образы этих поэтов со временем выступают еще рельефней, существуют уже почти независимо от их литературного дела.
Хлебникова же нельзя отделить от его слова, рассказать о нем “своими словами”, тогда как литературная личность Блока или Маяковского (при всем их различии) свободно выходят из текста, и в этом, конечно, особая сила их воздействия на читателя.
(Дуганов 1976:436)
Это противопоставление автор доводит до предела, видя для Хлебникова такую “опасность”: „смысловая насыщенность его слова, не освещенная живым человеческим голосом, личным чувством, всегда затрудняла непосредственное восприятие даже таких произведений, как поэма «Поэт»” (там же; выделено мною. — В.Г. ).
Здесь многое вызывает сомнения, многое нуждалось бы в раскрытии. Непонятно прежде всего, что имеется в виду под „свободным выходом из текста”. “Лирического героя” всех трех поэтов объединяет естественная невозможность описания “литературных личностей” в изоляции от сложной жизни слов в произведениях, созданных реальными поэтами. Различительным признаком мог бы служить больший или меньший зазор между “литературной” и “реальной” личностью, но тогда становится не совсем понятным противопоставление Хлебникова Маяковскому, а этот последний и Блок не кажутся такими уж единообразными.
“Образ Хлебникова”, или, если такова мысль Р.В. Дуганова, “литературную личность” поэта, иначе, как по его произведениям, представить себе нельзя. Поражает именно ничтожное расстояние, которое отделяет в этом случае образ поэта как эстетический факт от В.В. Хлебникова как человека, создавшего этот и многие другие “артефакты”. Дело, по-видимому, в том и заключается, что “образ Хлебникова” значительно более сложен, чем привычные нам представления о поэтах, в лингвопоэтическом, художественном, мировоззренческом и, это хочется подчеркнуть, нравственном отношениях. Трудность, с какой “предстает перед нашим воображением” литературная (и реальная) личность Хлебникова, специфична; прежде всего это связано с особенностями объективной “грамматики” его идиостиля на всем множестве произведений поэта. «Памятник» в этом множестве если и исключение, то не такое уж редкое: поэтику предельной сложности поэт своеобразно переплетает, “чередует” — и это достаточно известно — с поэтикой непосредственно воспринимаемой простоты и всеобщей доступности.
Следует также иметь в виду, что “литературная личность”, которая по слову Ю.Н. Тынянова, „выпадает из стихов” (см. там же) — это нередко псевдолитературная личность. С этой точки зрения, мы фактически еще почти не знаем “литературной личности” Хлебникова, его настоящего образа. Те клички, под которыми он нередко проходит в писаниях о нем как будто серьезных людей: “заумник”, “формалист”, “сумасшедший” (ср. кстати, образ “идиота” Мышкина и образ его автора, еще недавно — “реакционера”, чуть ли не “эпилептика”), “поэт для поэтов”, “поэт для эстетов” и т.п. — это как раз “выпавшие” из реального творчества мифы на потребу “масскульта”.
Мы уже цитировали выше стихотворение «О, черви земляные. ». Его подробный анализ увел бы нас в сторону, 6 но и без специальной интерпретации ясно, что в нем обычная “смысловая насыщенность” хлебниковского слова во всяком случае освещена и “живым человеческим голосом”, и неподдельно “личным чувством”. Это же относится к «Детуся. », к «Ладомиру», к десяткам других произведений поэта. Не увидеть этого и в «Памятнике» просто невозможно. Убеждение Р.В. Дуганова в противном или даже допущение им “смысловой насыщенности” подлинно художественного слова вне участия в этом “личного чувства” различной интенсивности, содержательности и направленности, вне полноценного, а не ущербного 7 образа автора, — разделить трудно. Оно применимо разве что к квазиэстетическим объектам — многочисленным (ранним прежде всего) экспериментам Хлебникова, имеющим стихотворную форму, но не претендующим на статус самостоятельного “опуса”.
Ведь следствием из допущения Р.В. Дуганова — независимо от желания исследователя — в самом деле была бы допустимость совершенно отталкивающего в эмоциональном плане образа автора. В нашей конкретной ситуации “образ Хлебникова” предстал бы еще более искаженным, поскольку под его мнимую монструозность подводится подобие солидной теории. 8
Между тем этот образ требует особо бережного отношения, заботы и внимания не меньших, чем, скажем, образы Мышкина, Дон-Кихота или Чарли, Чехова, Ильфа или Зощенко, Холдена Колфилда, Лайонела Тенненбаума или Симора Гласса. Не сознательное “отчуждение”, а беззащитность перед искажениями облика Человека в мире и своего собственного образа другими истолкователями объединяет эти образы, сходные своей глубинной гуманистичностью, как бы по-разному они ее ни исповедовали. Образ Хлебникова стоит в этом ряду образов героев и писателей. Подлинный герой поэта не Язык (см. выше), а Человек как достойный представитель Человечества, уже близкого к тому разуму мировому. который должен, по Хлебникову, царить во Вселенной и который поэт посильно раскрывает людям. Очевидный утопизм ряда устремлений Хлебникова — это лишь изнанка творческого и нравственного максимализма, исповедуемого им со страстью и последовательностью пророка, которого не хотят выслушать. Минуты отчаяния вызваны людской глухотой — естественно, что, подобно чеховскому извозчику, будешь готов обучать чистым законам времени не людей, а порабощенное племя коней (ДС, 4; НП, 385).
Если бы можно было искусственно и наглухо изолировать социально-экономические и политические законы развития человеческого общества и его науку от его эстетической и этической эволюции, то под таким углом зрения не только «Доски судьбы», но и «Ладомир», и «Памятник», да и многое другое в русской поэзии, выглядели бы как никчемный поэтический произвол, фантастическая забава, детская игра. Но поэт-фантаст, “предсказавший” революцию и Гражданскую войну (см. Лейтес 1973), безоговорочно осудивший вымирающего белого с его нечистыми мастями (I, 177), работавший в РОСТА и написавший столько песен, / Что их хватит на мост до серебряного месяца (II, 246), заслуживает не вульгарно-социологического, а системного анализа, стремления проникнуть в законы, по слову Пушкина, „им самим над собою признанные”. Да и пресловутый хлебниковский “инфантилизм” — явление гораздо более сложное, чем то, которое обычно имеют в виду, применяя к поэту этот расхожий термин. В свое время сложность и глубину “детского слова” Хлебникова, его „почти инфантильного” „нового зрения” настойчиво подчеркивал Ю.Н. Тынянов (1965:289, 291–292, 295, 298–299). Заметим, что отсюда тянутся непрямые, конечно, связи с образами мудрых детей у Сэлинджера, а известная оценка Маяковским Хлебникова как „честнейшего рыцаря” поэзии — это прежде всего этическая оценка.
Таким образом, «Памятник» оказывается не только в контексте споров вокруг самого хлебниковского творчества, но и в контексте ряда других произведений поэта и даже в самом широком контексте мировой литературы. Во всяком случае образ автора в «Памятнике» — это лицо, наследующее черты многих образов пророка в истории русской поэзии. Хотя прямых реминисценций здесь нет, а интонация «Памятника» совершенно индивидуальна, тем не менее фигура авторского Я, поэта-пророка, вызывает из памяти соответствующие классические образы и строки из других произведений самого Хлебникова. Вот один из возможных примеров (III, 95):
Мой разум ‹,› точный до одной энной,
Как уголь сердца, я вложил в мертвого пророка вселенной ‹. ›
Поэтически преображая картину лермонтовской дуэли, он дважды подчеркивает пророческое в облике певца железа ( пророческие очи — с звуковым повтором — и пророческая душа. III, 181–182). Ср. также образ Будущего в «Ладомире», когда Земли повторные пророки / Из всех письмен изгонят ять (I, 185): здесь реформа графики и орфографии выступает как вселенский символ, косвенно связанный с внутренним монологом Ленина в поэме «Ночь в окопе» — I, 175–177). Не стремясь исчерпать напрашивающиеся разнообразные и характерные примеры, сошлемся еще только на то, что в поэме «Труба Гуль-муллы» поэт смотрит на себя со стороны как на чадо горных пророков, а в другом месте отделяет себя от них в любопытном соположении: Собакам, провидцам, пророкам / И мне / Морем предложен обед / Рыбы уснувшей / На скатерти берега (I, 233 и 239–240).
В свете этих и многих других фактов хлебниковский «Памятник» — это не столько пророчество в сакральном смысле слова, сколько провидение будущего, в частности наших дней, опирающееся на убеждение в важности того, что сделано поэтом для всех нас, а не только для нескольких друзей. Поэтому-то образ автора здесь ближе всего не к «Пророку» Пушкина, а к «Я памятник себе. » Именно пушкинский «Памятник» оказывается самым непосредственным фоновым текстом для восприятия «Памятника» Хлебникова. В этой связи приобретают дополнительный смысл, в частности, и размышления о памятнике Пушкину в прозе Хлебникова (V, 135), а также татлинский портрет поэта, о котором мы уже упоминали.
4. Свободный стих, которым написан хлебниковский «Памятник», резко отличает его от классического метра пушкинского, но сближает со стихом многих других произведений Хлебникова, особенно тех, что написа- ны в послереволюционные годы. Оставляя до специального стиховедческого анализа хлебниковский верлибр во всех его подробностях, 9 выскажем лишь несколько попутных замечаний.
1) Исключая раритеты, акцентный стих Маяковского “укладывает” все богатство своего синтаксического строя в три — четыре излюбленных сочетания „ступенек лесенки” (Гаспаров 1974:439). Поздний Хлебников прибегает и к акцентному стиху (ср. «Союзу молодежи»), но характернее для него, кажется (впредь до строгого обследования), свободный стих и непринужденно контаминируемые формы того и другого. Это противопоставляет его Маяковскому, который лишь однажды воспользовался свободным стихом (там же, с. 447), да и то, видимо, в результате убедился в полной его непригодности для митинговых агитационно-ораторских интонаций и, наоборот, в неприспособленности своей творческой индивидуальности к “измене” акцентному стиху в пользу свободного стиха, потенциально гораздо более разнообразного по интонационным контурам и не связанного сколько-нибудь жесткой схемой. С другой стороны, Хлебников, один из предшественников Маяковского в области акцентного стиха (поэмы «Журавль» и «Змей поезда», драма «Маркиза Дэзес», сатира «Петербургский „Аполлон”, стихотворения «Крымское», написанное, по Хлебникову, вольным размером. «Памятник» 10 и ряд других), до конца сохранивший, как сказано, интерес к нему, все увереннее пользуется и свободным стихом. Начиная со спорного «Зверинца» и стихотворений «Люди, когда они любят. », «Закон качелей велит. » и под. а также ряда вкраплений верлибра в более урегулированные стихи, он проводит его через два отрывка из «Войны в мышеловке» (II, 245–246 и 251–252) к фрагментам в «Ладомире» («Туда, туда, где Изана‹м›и. »), «Прачке», «Ночи перед Советами» и «Ночном обыске» и, наконец, к господству в «Трубе Гуль-муллы» и к чистым, верлибрам «Единой книги», «Голода», «Слова о Эль», «Морского берега», такого шедевра, как «Ручей с холодною водой. » и десятков других стихотворений и набросков (в том числе — неопубликованных).
2) Возникает вопрос об источниках хлебниковского верлибра. Обычно — в связи с «Зверинцем» — указание на Уитмена. К этому можно добавить предположения о воздействии Верхарна и французских поэтов, М.Л. Михайлова, М.А. Кузмина, А.А. Блока. Вероятно и косвенное (и более широкое) влияние полиметрических переводов на русский язык античных авторов. Так, М.Л. Гаспаров высказывает предположение о том, что в позднейшем стиле Хлебникова могли сохраниться отголоски „несомненно читанного им” перевода на русский язык папирусного текста поэмы «Персы» (о битве при Саламине; обнаружен в 1902 г.), написанной около 400 г. до н.э. греческим “декадентом” Тимофеем, стихи которого двести лет спустя стали „предметом школьного обучения”. Указанный перевод, осуществленный филологом-классиком Д.П. Шестаковым и опубликованный в Казани в то время, когда там учился Хлебников (еще студент-естественник), и в самом деле местами звучит “почти по-хлебниковски”, например: Там смерть несли и слитки из свинца, / И льна пучки, пылавшие огнем, / На трости, укротительнице стада. / И много жизней пало в жертву / Медноголовым, тонкокрылым, / Летевшим с тетивы натянутой, змеям. / И грива изумрудная морей, / Как кровь, алела / Потоками огня от кораблей, / И с криком вопль мешалея. ‹. › Там с резким воплем, / Безумьем мысли / Охваченный внезапно, / Грозил досыта варвар / Грозил со скрежетом зубов / Безумец морю, / Губителю измученного тела ‹. › (строки 26–35, 76–82). 11
Тяготение акцентного стиха Хлебникова к ямбу и не к полиметрическим, а к “полиритмическим” структурам (Гаспаров 1974:459–460), делает наблюдение М.Л. Гаспарова значимым не только для выяснения генезиса верлибров Хлебникова, но и для их системно-функционального анализа в непосредственно наблюдаемой эволюции идиостиля поэта.
3) Замечательна мысль Ю.Н.Тынянова (1965:114) о том, что „выдвигая одни слова, пряча и сближая другие”, верлибр „как бы перераспределяет семантический вес предложения”, что он является „переменной” системой не только в метрическом, но и в семантическом отношении. Конечно, у больших поэтов и вне верлибра мы наблюдаем „совершенную независимость мысли от ритмического влияния” — это отмечал в 1940 г. например, у Ахматовой в письме к ней Пастернак. Но преодоление ритмической инерции в классическом стихе, дольниках, тактовике и разных видах акцентного стиха совершается в известном конфликте между заданным метром и искомой семантикой (не говоря уже о затратах на рифменные инфраструктуры — см. Мунэн 1975). Свободный же стих, переводя силлабику и тонику в ранг ритмических “тенденций”, освобождает их от статуса “доминант” и сохраняет единственную “константу” — ритмическое ожидание концевой стиховой паузы. Свобода свободного стиха в том и заключается, что искомая семантика создается в нем в условиях поэтической свободы от счета слогов и ударений, что смысл стиховых рядов и воплощающие его лексические единицы, синтаксические конструкции и интонационные контуры замкнуты напрямую, без слоговых и акцентных средостений. Поэтому в верлибре возможно все, что нужно поэту, — и слово любой длины, и усложненный синтаксис, и любое тончайшее интонирование, но также и любая метрическая схема отдельного стиха, и тропика, и рифма, и любые виды повторов и параллелизмов. Автор верлибра свободен от каких бы то ни было внешних ограничений, кроме одного — необходимости учитывать резко возросшую функцию концевых пауз. 12 За этим стоит сильное внутреннее ограничение — задача компенсировать свободу от “риторических костылей” строгой соотнесенностью друг с другом всех стиховых рядов произведения в плане содержания и в плане выражения. Единственная метрика свободного стиха — “метрика пауз” ориентирует поэта и на нетривиальность мысли, которую здесь не заменишь ничем, и на абсолютный интонационный слух — внимание к тому, как взаимодействуют и образуют ли действительное единство стихотворные строки, т.е. графические воплощения целостных стиховых единиц, приобретающих здесь особую роль.
4) Уже Тынянов исследовал стихотворную строку как явление не только ритмического, но и смыслового стихового ряда, причем были выявлены его общеизвестные теперь семантические характеристики — “единство” и “теснота”. Однако само понятие стихового ряда, полученное как бы вне классической проблематики стиховедения (метрики, ритмики, строфики и т.д.), хотя и с ее учетом, в дальнейшем относительно слабо использовалось стиховедами и, в частности, в изучении верлибра, привлекавшего (в широком смысле квазитермина) особое внимание Тынянова (1965:61–73 и др.). Не нашло подходящего места это понятие и в лингвистической таксономии. Между тем семантика слова в стихотворном языке не автономна. Слово как строевая единица языка поэзии реализует свои потенции прежде всего в рамках стихового ряда (стихотворной строки) как тесного единства и строевой единицы — “стихового фразеологизма” — того же языка. Верлибр лишь особо и непосредственно подчеркивает эту конструктивную роль соотнесенности своих относительно автономных единиц — стиховых рядов. Исследование синтаксической и семантической структуры стиховых рядов верлибра, уточнение при этом понятия “переноса” и выявление его функций, инструментальный анализ интонации свободного стиха — вот лишь несколько задач, нерешенность которых ощущается при обращении к хлебниковскому «Памятнику». Вернемся к нему.
5. «Памятник» начинается на первый взгляд несколько необычным бессоюзным сложным предложением, строго организованным силлабо-тонической метрикой и единственной в стихотворении рифмой (раз — вас ). Однако уже на слове звезда “анапест” обрывается, 13 чтобы вновь появиться в строчках И звезды и О подводные мели. опять исчезнуть и, наконец, завершить стихотворение строчкой Надо мной. ритмически возвращающей читателя к началу, а семантически — в последний раз напоминающей о действительном соотношении “верха” и “низа”, “над” и “под” — звезды и подводных мелей, поэта, авторского Я. и его гонителей, „надсмешников” (см. выше).
Поэт [начал с “анапеста”; похоже, что так], но уже строка 1 синтаксически и интонационно необычна. Запятая в ее конце требует “качаловской паузы”, гораздо более значительной, чем запятая в ее середине: необходимо резко отделить совершенно самостоятельное первое предложение, вводное (и как бы заглавное) по отношению ко всему остальному тексту, но прежде всего ко второму предложению (строчки 2 и 3) — предельно лапидарной формуле, сосредоточившей в себе основной смысл «Памятника». Эта концевая запятая равносильна, так сказать, “шепотному” восклицательному знаку и двоеточию, вместе взятым. Подразумевается: ‘еще раз говорю вам нижеследующее’. Теперь строчка 1 — с единственным в стихотворении и потому тоже существенным контрастным внутристрочным повтором — естественно воспринимается и в смысле ‘в последний раз говорю’.
На небольшом пространстве стихотворения множество различных лексических повторов. Основная оппозиция я/вы лишь внешне обнаруживает перевес местоимений второго лица: союзниками и единомышленниками автора выступают и трижды повторенные камни. не просто олицетворяемые, но как бы и отражающие закаменелость, бездушие оппонентов, и тот моряк. упоминаемый и как он. об опыте которого напоминает поэт. Повторяются звезда, разбиться, взявший и надсмехаться. но в разных формах; повторяются горе и соответствующая конструкция; повторяется неверный угол. Не повторяются всего лишь 11 словоупотреблений из общего количества 48, представленных в «Памятнике». Если же не считать строевых и полустроевых слов для, своей, ко, будут, как и сделать резонную скидку на связку моряк — он. то окажется, что только три (!) словесных блока (4 слова) выделены отсутствием лексических повторов.
Мало того. Из этих слов подводные мели семантически соотнесены и соположены с камнями. а формы (своей) ладьи и сéрдца занимают эквивалентные места в однотипных синтаксических конструкциях. Таким образом, не считая нескольких “монтажных” элементов, все слова стихотворения охвачены разными видами смысловых повторов.
Обратим внимание на единственную, кажется, стилистическую оппозицию: высокому слову ладья (бросающему свой стилистический ореол и на связанное с ним сердце ) противостоят сниженные формы надсмехаться и надсмехались. В тексте «Памятника» эти последние варианты, просторечный характер которых дружно отмечается современными словарями, 14 несомненно, уместнее нейтрально-литературного насмехаться. Они поддерживают морфемное противопоставление над-/под-. благодаря которому в тексте контрастно сближаются такие далекие с позиций одного только нормативного языка слова, как подводный и надсмехаться. Замена на насмехаться разрушила бы усиливающий оппозицию повтор над смехаться над в строчках 12–15, аккомпанирующий в них противопоставлению будущего и прошедшего (для Хлебникова — и реального настоящего) времени.
Мы уже говорили о том, что в поэтике Хлебникова элементы просторечия нередко обогащают и его авторскую речь в одном ряду с диалектизмами, архаизмами и отдельными фактами жаргонов, а словотворчество поэта и его семантические окказионализмы еще более подчиняют стилистические характеристики слов литературного языка внутренним задачам художественного идиостиля (см. выше с. 130). Сошлемся здесь на близкий по времени к «Памятнику» опыт «Зангези».
Когда подвергающийся надсмешкам Зангези, двойник поэта, в прозаическом монологе говорит: Поскоблите язык — и вы увидите пространство и его шкуру (III, 333), то в общем несущественно, какое из значений слова шкура лежит в основе этой метафоры — ‘кожа животного’ или просторечное ‘кожа человека’. Ведь речь Зангези, в полном согласии с идиостилем самого Хлебникова в его необъективированных образами персонажей текстах, свободно допускает и такие слова, как бус ‘большой корабль’ (в метафоре) 15 или зой ‘эхо’ (III, 339). Однако резко сниженное, грубое просторечие других персонажей противостоит речи автора и главного героя; ср. На том свете я примаю от трех до шести (III, 347). Вместе с тем, например, слово шайка поэт может применить к своим друзьям и к себе ( свободы шайка в «Ладомире» — I, 188) так же свободно, как и слово сонм ( Моих друзей летели сонмы — III, 25). 16 Совершенно неисследованная стилистика Хлебникова (в узком смысле парадигм литературного языка) и его стилистические преобразования — тоже весьма многообещающая тема.
Слово ладья. с другой стороны, соотнесено не только со словом сердце. но и со словом звезда — основным образом стихотворения, и это также смягчает оппозицию ладья/надсмехаться. Все, что содержится в тексте после первой точки, — это лишь разъяснение вынесенной в начало главной мысли автора. Поэт разъясняет еще раз, но на этот раз — самыми простыми и доходчивыми средствами, на грани “суровой прозы”, однако нигде не переступая эту грань, которая тем внушительнее интонационно подчеркнута. Оставлены в стороне не только словотворчество (хотя оно несомненно присутствует как фон), изощренная тропика, но и, что, пожалуй, самое неожиданное, собственно звуковая, вне лексических и грамматических повторов, сколько-нибудь заметная звуковая организация текста. Пожалуй, в любом другом хлебниковском произведении формы ко мне и камни. попадающие на концы соседних стихов, служили бы сигналом паронимического сближения или по крайней мере использовались бы как оригинальные рифмы (диссонансные и разноударные). Здесь паронимическая инерция тоже оказывается лишь фоном, звуковая перекличка не то что пробуксовывает или не срабатывает (камни. как сказано, не нейтральны в их отношениях ко мне и вам ), но, как обычно у Пушкина, остается в некотором предпаронимическом напряжении, непосредственный и самостоятельный семантический эффект из нее не извлекается. Этот “нулевой прием” сильнейшим образом подчеркивает установку автора на содержание, выражаемое предельно простой поэтикой, на прямой, ничем не затрудняемый контакт с читателем.
Поэт как бы говорит своим «Памятником»: о том, что могу выразить просто, я пишу просто. Займитесь же и тем, что невозможно выразить проще, чем это получилось у меня в остальном моем творчестве. И в подтексте присутствуют многие стихи с аналогичными воззваниями, например, увещевающее обращение в «Единой книге»: Да ты небрежно читаешь, / Больше внимания, / Слишком рассеян и смотришь лентяем, / Точно уроки закона божия (III, 69. Исправляем пунктуацию; ср. Лейтес 1973:231).
В отличие от пушкинского «Памятника» главная мысль автора не разъясняется путем последовательного обобщения различных идей и дел поэта, особенно дорогих ему. Весь смысл собственной деятельности Хлебников сосредоточил в одном-единственном слове-образе звезда. 17 Это — символ, проходящий через все его творчество в контекстах очень широкого образного диапазона. Ср. мифологическую метаморфозу в «Медлуме и Лейли», где в звезды превращаются влюбленные; бытовую метафору созвездье в «Алферове»; реальные звезды и солнце (т.е. говоря прозой, занятия математической астрофизикой), оставляемые поэтом ради девушки в день Троицы устраиваться пока как они хотят (самая большая из всех возможных для Хлебникова жертв) в «А я. »; символические обращения к тем, чей застенок там ‹,› на звездах. т.е. к глобально-метафорическому созвездью человечью. призывы-гиперболы Бей по плечу созвездье Псов и Свободу пей из звездного стакана. обещания “демиурга” перековать созвездье заново. чтобы все увидели лицо Свободы, звездами закрытой. в «Ладомире»; наконец, такую близко связанную с «Памятником» символическую самооценку И в звездной охоте / Я звездный скакун в «Трубе Гуль-муллы».
Если в начале пути, еще нащупывая задачи предстоящего творческого самоотвержения, Хлебников признавался в буйном желании (II, 15):
Мы желаем звездам тыкать,
Мы устали звездам выкать ‹. ›, —
то, подводя итоги, он спокойно и символически отождествляет себя со звездой, равноправной с той, по которой ориентируется моряк. Оппозиция мы/звезды. тем самым снимается вместе с оппозицией “тыканья/выканья” в самоудовлетворенном и гордом, характерном для “памятников” поэтическом “яканье”: Я — звезда. Естественно, что звезды между собой “на ты”. Ср. в «Ну, тащися, Сивка. » (III, 299) о Маяковском:
Кто меня кличет из Млечного Пути?
[ А? Вова!
В звезды стучится ]
Друг! Дай пожму твое благородное копытце!
В бытовом плане Хлебников предстает и в «Памятнике» как одинокий лицедей. но поэтическая звезда его не одинока. Растет и неформальная “группа друзей Хлебникова”. Мотивы “отчаяния” были связаны не с личной судьбой, а с тревогой за судьбу общего дела и людей печально непохожих. которых так часто в прошлом бездумно отражало властное ничто. как писал он в 1916 г. (III, 25).
1 Текст «Памятника» в сб. «Стихи» изобилует опечатками и содержит незначительные графические разночтения.
2 Слово отчаяние все-таки представляется чрезмерным. Хлебников, как обычно, фиксирует не только “приливы”, но и кратковременные “отливы духа”. Это требует внесения поправок в поспешные характеристики умонастроений и эмоциональных установок поэта.
3 И, кстати, тоже не упомянутый Н.Л. Степановым.
4 Ср. развитие традиционного образа: Ну что ж, попробуем: огромный, неуклюжий, Скрипучий поворот руля у О. Мандельштама и аналогичные примеры в работе: Шмелев Д.Н. Слово и образ. М. Наука. 1964, с. 34–37.
5 Шмелев Д.Н. Слово и образ, с. 111.
6 См. разбор этого стихотворения: Баран 1979а.
7 Ср. признания Дарвина о редукции у него с годами эстетического чувства.
8 Повторю, что содержание статьи Р.В. Дуганова вовсе не сводится к защите указанного и совершенно ошибочного, на мой взгляд, тезиса.
9 Кажется странным, что современные споры о природе русского свободного стиха практически ведутся без обращения к анализу опыта Хлебникова (см. Баевский 1972 и литературу при статье «Свободный стих» в БСЭ, т. 23, с. 88–89) В то же время его верлибры по справедливости признаются “прекрасными” (Иванов 1972:205).
10 Хл II, 85–— 88. С ним не следует смешивать наш условный «Памятник».
11 См. Шестаков Д. «Персы» Тимофея. Вновь открытый памятник древнегреческой поэзии. Уч. зап. Казанского ун-та. 1904, № 12 (отд. оттиск), с. 84–85; Гаспаров М.Л. Древнегреческая хоровая лирика. — В кн. Пиндар. Вакхилид. Оды, Фрагменты. Издание подготовил М.Л. Гаспаров. М. Наука. 1980, с. 358–359 (серия «Литературные памятники»); Он же. Примечания. — Там же, с. 492–493.
12 Определения верлибра как „безрифменного стиха неравного размера” (Баевский 1972:66), как „нерифмованного акцентного стиха типа „Александрийских песен” Кузмина” (Гаспаров 1974:446) и как стиха с „графической установкой”, вследствие чего (!) возникают „межстиховые паузы” (В.С. Баевский, В.А. Сапогов — БСЭ, т. 23, с. 88), представляются предварительными и нуждающимися в критическом согласовании в ходе дальнейших исследований.
13 “Хореическое” прочтение, в принципе как будто возможное, невидимому, вступало бы в противоречие с интонациями “трехсложных” строк 5 (цезурованной), 7, 8, 11. Эта инерция захватывает и короткие строки 6, 13, 15.
14 В Толковом словаре русского языка под ред. Д.Н. Ушакова — еще решительнее: „Неправ. вм. насмехаться ”. Вариант надсмехаться отсутствует у Пушкина и Баратынского, но напомним, что Достоевский в «Бесах» использовал и форму надсмешники применительно к людям, которые „мало чем брезгали”.
15 Поскольку Хлебников остался за пределами источников Словаря русских народных говоров под ред. Ф.П. Филина, в нем отмечена только форма ж.р. буса .
16 С этим последним стихотворением связан интересный анализ мены точек зрения в текстах Хлебникова: Успенский 1973. Ср, динамику местоимений: моих (друзей), их (семеро и сто), (испустили стон) мы, нас, их (грезный кубок), вы (= обращение), (Ужели) нас (спросите тоже, куда) они. Б.А. Успенский считает, что мы здесь никак не соотносится „с тем я, которое фигурировало раньше” (с. 123). Едва ли это справедливо: поэт явно “летел” вместе со своими друзьями, а заключительная форма нас соответствует не только форме моих. но и форме мы середины стихотворения. Ср. еще не использованный Б.А. Успенским пример: Вы недовольны, о государства / И их правительства ‹. › (III, 20–21).
17 Поэтому, в частности, едва ли стоит считать самым представительным символом хлебниковского творчества слово молния (см. Дуганов 1976:437). Вспоминаемая Р.В. Дугановым (с. 429) ранняя хлебниковская формула «Юноша Я — Мир» (IV, 35) как нельзя лучше соответствует формуле Я — звезда .
Воспроизведено по:
Григорьев В.П. Будетлянин.
М. Языки русской культуры. 2000. — С. 183–195
Изображение заимствовано:
Eduardo Luigi Paolozzi (1924, Edinburgh, Scotland – 2005, London).
Newton.
Bronze. A sculptural transcription of William Blake’s depiction of Isaac Newton (1795),
sculpted in 1995 (apparently as a bicentennial celebration),
erected in 1998 in the courtyard of the British Library, London, United Kingdom.
www.flickr.com/photos/stuartmichaeldavis/3981183196/
Методическая разработка по литературе (11 класс) по теме:
Урок литературы. 11класс. Алхимик слова Поэтический эксперимент в творчестве Велимира Хлебникова
Предварительный просмотр:
Урок литературы. 11класс.
Поэтический эксперимент в творчестве Велимира Хлебникова
- углубить и расширить знания о литературном течении футуризме через творчество Велимира Хлебникова; дать представление о личности В.Хлебникова как гениального поэта, художника, историка, философа, фольклориста, языковеда. Рассказать о философской концепции поэта, показать эксперименты Хлебникова в области языка и поэтической техники; выявить роль поэтического эксперимента в лингвистике.
- Развить навыки анализа поэтического текста
- Привить любовь к родному языку, показать богатство и возможности русского языка.
Электронная презентация, портрет Хлебникова, выставка книг поэта.
Беседа перед началом урока о его названии
Подберём слова-разъяснения к названию, собираем список на доске: преобразователь, экспериментатор, творец, изобретатель, учёный-философ, лжеучёный, волшебник, кудесник, мистификатор, маг, безумный мечтатель и др.
- Выпишите 2-4 строчки из стихотворений В.Хлебникова, которое вы бы прочитали для знакомства с поэтом, прочитайте их.
–Каково ваше отношение к произведениям Хлебникова?
Неповторимость и странность судьбы поэта сделала его легендой в истории поэзии 20 века. Хлебников не просто поэт или поэт для поэтов - это прежде всего реформатор, искатель новых путей в лирике. эпосе, драме. Многосторонность его одаренности не укладывается в рамки предвзятых теорий, не ограничивается пределами футуризма. Творчество поэта, при жизни признанного гением, начали серьезно изучать спустя полвека после смерти. Попробуем представить личность Хлебникова через воспоминания о поэте.
- Индивидуальные сообщения учащихся, воспоминания о Хлебникове ( учащиеся записывают в тетради ключевые слова)
Колумб новых поэтических материков.
Хлебников - философ и поэт. Хлебников же и ученый, с гениальной простотой открывающий законы нового человечества. Это его изыскания сообщили литературному движению энергию мировой мощи. Расценивать футуризм можно по произведениям других его представителей. Но уверовать в футуризм можно в связи с знакомством с творчеством Хлебникова. Он -создатель стройной системы нового мироощущения.
Практически Хлебников - неорганизованнейший человек. Сам за всю свою жизнь не напечатал ни строчки. Посмертное восхваление Хлебникова Городецким приписало поэту чуть не организаторский талант: создание футуризма, печатание "Пощечины общественному вкусу" и т.д. И это совершенно неверно. И "Садок судей" (1908 г.) с первыми стихами Хлебникова, и "Пощечина" организованы Давидом Бурлюком. Да и во все дальнейшее приходилось чуть ли не силком вовлекать Хлебникова. Конечно, отвратительна непрактичность, если это прихоть богача, но у Хлебникова, редко имевшего даже собственные штаны, бессребренничество принимало характер настоящего подвижничества, мученичества за поэтическую идею.
Во имя сохранения правильной литературной перспективы считаю долгом черным по белому напечатать от своего имени и, не сомневаюсь, от имени моих друзей, поэтов Асеева, Бурлюка, Крученых, Каменского, Пастернака, что считали его и считаем одним из наших поэтических учителей и великолепнейшим и честнейшим рыцарем в нашей поэтической борьбе.
Хлебников никогда ничего не "выдумывал", не "изобретал". Он открывал. Изобретатель создает несуществующее. Открыватель передает людям то, что всегда существовало. А открытия -- они всегда существовали, вопрос о возможности их существования даже не ставится. Электричество было открыто. Электрическая лампочка была изобретена. Гении открывают, таланты изобретают.
Хлебников не выдумывал слова. Хлебников показывал нам в языке такие стороны, о которых мы не подозревали.
А вот в числе ненормальных вспоминается еще некий Хлебников. Хлебникова, имя которого было Виктор, хотя он переменил его на какого-то Велимира, я иногда встречал еще до революции (до февральской). Это был довольно мрачный малый, молчаливый, не то хмельной, не то притворявшийся хмельным. Теперь не только в России, но иногда и в эмиграции говорят и о его гениальности. Это, конечно, тоже очень глупо, но элементарные залежи какого-то дикого художественного таланта были у него. Он слыл известным футуристом, кроме того, и сумасшедшим. Однако был ли впрямь сумасшедший? Нормальным он, конечно, никак не был, но все же играл роль сумасшедшего, спекулировал своим сумасшествием.
Хлебников не дожил до конца свободы. Он умер от голода в 1922 году в 37-летнем возрасте, в смертельно-роковом возрасте для гениальных поэтов: Бержерака, Бернса, Байрона, Пушкина, Рембо, Маяковского. Умирали по-разному и от разного. Но что-то, вероятно, их гибельно объединяло. Банальная, однако, правдоподобная гипотеза: чем значительнее индивидуальность поэта, тем труднее поэт адаптируется к земному существованию. Прозаики, в среднем, живут дольше. В Хлебникове было больше от ребенка и святого, чем требуется для удержания «на плаву». Лиля Брик рассказала мне: зимой она с друзьями поэта купила совсем обносившемуся Хлебникову шубу. В тот же день он отдал ее первому попавшемуся нищему.
В.Маяковского, Л.Брик, Н.Асеева, записывают слова: «поэтический учитель, честнейший рыцарь, чудак страшный, сутулый поэт города и былинный богатырь».
Итак, как вы думаете, почему такие противоречивые отзывы о личности и творчестве Хлебникова? Кто же он. Чудак, вечный скиталец, тихий пророк, философ и ученый, предметом изучения которого были судьбы народов и цивилизаций, законы развития истории, связь чисел с законами природы.
- Давайте вспомним, к какому литературному направлению принадлежал Хлебников?
- Каковы лозунги футуристов? Итак, как вы считаете, нужен ли эксперимент в языке, в поэзии, что он даёт поэту?
У Хлебникова сложился необычный ,редкий тип художника: он пришел к слиянию двух противоположных областей научно-экспериментальной и непосредственно творческой. Эксперимент, теория и поэзия находятся в теснейшей связи друг с другом. Поэту принадлежит целый ряд новых терминов: словотворчество, «заумный» язык, самовитое слово.
- Словообразовательный эксперимент Хлебникова. Анализ стихотворений .
Программным стихотворением автора было «Заклятие смехом»(1908-1909).
Чтение наизусть стихотворения.(Красильникова)
Найдите неологизмы и распределите их по частям речи, определите способ словообразования. Попытайтесь определить оттенки, нюансы значений слов.
1 ряд - существительные: смехач, рассмешище, смеяч, смешик, смеюнчик.(Суффиксальный).
2 ряд - глаголы: смеянствуют, иссмейся, усмей, осмей.(Приставочный).
3 ряд - прилагательные: усмейных, надсмейных.(Приставочный)
-От какого корня образованы эти слова?
-Как вы думаете, это бессмысленная словесная игра или проникновение в тайные глубины слова? Чего добивается Хлебников обилием неологизмов в стихотворении?
-Каким может быть смех?(Добродушный, ироничный, веселый, язвительный, жестокий).Какие неологизмы соответствуют этим типам смеха?
Почему стихотворение называется «Заклятье смехом»?
Вывод: это произведение-результат сложного эксперимента. Используя префиксальные и суффиксальные возможности языка, поэт из одного корня создал экспрессивное, похожее на языческий заговор стихотворение, демонстрирующее красоту и силу славянской речи.
- Слово учителя: Хлебников не только открывал, но и изобретал. Неология поэта тесно связана с проблемой создания языка, а не просто создания слов. Помимо превращения славянских слов одно в другое Х. вынашивал и другую, глобальную идею – «найти единство вообще мировых языков, построенное из единой азбуки». С этой точки зрения у термина «звёздный язык» появляется значение всеобщий.
Особое значение у Х. приобретает фонема. По мнению поэта, каждый согласный звук несёт в себе определённую семантику, и уже сам по себе понятен всем в мире. Хлебников исходит из того, что древнему человеку было присуще образное восприятие мира, соотносящее звук и предмет, которое лишь в слабом, замутненном виде проступает в современных “умных” языках и более отчетливо прослеживается в заговорах, заклинаниях и других способах магического использования языка. По-видимому, язык так же мудр, как и природа, и мы только с ростом науки учимся читать его» размышляет он.
Работа со стихотворением «Бобэоби»
-Как построено стихотворение? (Похоже на двуязычный словарь: слева-
«заумное» слово, справа - его «умный» перевод.)
-О чем это стихотворение?
-Найдите «заумные» слова, что они обозначают?
В словарике, озаглавленном «Звукопись»,Хлебников сообщает о том ,что [м]-синий цвет, [л]-белый цвет, слоновая кость, [ч]-желтый, [б]-красный, рдяный, [з]-золотой, [к]-небесно-голубой, [п]-черный с красным оттенком. По Хлебникову согласные –это «плоть» слова, а гласные -его «душа».
-В каких строках больше согласных? В каких больше гласных?
-Что рисуют они? Как с помощью звуков рисуется лик, лицо?
5.Анализ стихотворения «Кузнечик ».
Перед этим чтение с комментариями фрагментов из статьи «Наша основа» В.Хлебникова (глава «Словотворчество»).
«Словотворчество учит, что все разнообразие слова исходит от основных звуков азбуки, заменяющих семена слова…Вся полнота языка должна быть разложена на основные единицы, и тогда звуко-вещества могут быть построены во что-то вроде таблицы Менделеева. Словотворчество есть взрыв языкового молчания, глухонемых пластов языка. Заменив в старом слове один звук другим ,мы сразу создаем путь из одной долины языка в другую, и, как путейцы, пролагаем пути сообщения в стране слов через хребты языкового молчания.»
Выразительное чтение стихотворения «Кузнечик ».
-Найдите неологизмы.(Крылышкуя, золотописьмо и другие)
-Как образовались эти слова?(Крылышкуя-деепричастие настоящего времени)
(Золотописьмо-соединение частей слов,сочетание цвета и рисунка)
(Лебедиво-построено по модели огниво)
(Озари-озаряй,зори,представляется вспышка огня)
Сам автор говорил о стихотворении ,что это «малый выход бога огня». Подсчитайте согласные (5[к],5 дрожащих[р],5[л],5 шипящих [ж] и [ш],5свистящих[з] и [с],5[у]-пятилучевая конструкция).
Вывод. Мы видим тенденцию к пятеричным звуковым повторам. Хлебникову это явление подсказало аналогию с пятью пальцами рук или ног, со сходным строением морских звезд и пчелиных сот. А по последним исследованиям науки, строение клеток тоже имеет пятеричную структуру. Неслучайно читателей удивляет цельность этого образа.
6.По словам М.Цветаевой, почти у каждого поэта в раннем творчестве появлялось стихотворение, в котором в сжатой форме была заложена вся его будущая программа. Эти стихотворения можно считать своеобразной «автоформулой » поэта. Есть ли такая «автоформула» у Хлебникова? В 1908 году поэт написал стихотворение «Там, где жили свиристели…»
Какие слова наиболее часто употребляются в тексте?(«стая»,»времири»,»легкий»)
Как вы понимаете слова «свиристели», «времири»? (Птицы)
Найдите неологизмы, объясните их значение.(Поюны, вабна-привлекательная)
Какие эпитеты использует автор,почему?(Легкие ,звонкие)
Найдите слова ,передающие легкость птичьего полета .(Пролетели,закружились,зазвенели,улетели)
Почему поэт использует повторы?(Чтобы передать ощущение бесконечной повторяемости жизни и времени)
Хлебников создает картину первозданной природы, наполненной светом и воздухом, яркими и чистыми ,как краски ,звуками, передает легкость птичьего полета, ощущение непрерывности жизни. Все стихотворение проникнуто философским раздумьем о времени. В нем находятся исходные координаты будущих поисков поэта, которые должны были привести к созданию «законов времени».Здесь впервые намечена связь «птицы-время-судьбы». Птицы были тем живым символом, который должен был передать движение времени, связь между народами и континентами, единый «всеземлянский» язык. Время и слово –ведущие понятия лирики Хлебникова.
6.Заключительное слово учителя.
Итак, как бы вы сейчас ответили на вопрос, кто же был Велимир Хлебников?
Нужен ли эксперимент в языке, в поэзии? Что даёт он языку?
Хлебников оставил своеобразное завещание, в котором дал ключ к своим произведениям:
Еще раз, еще раз
Горе моряку, взявшему
Неверный угол своей ладьи
Он разобьется о камни,
О подводные мели.
Горе и вам, взявшим
Неверный угол сердца ко мне:
Вы разобьетесь о камни,
И камни будут насмехаться
Как вы насмехались
Сегодня на уроке мы попытались показать личность Велимира Хлебникова, поэта и философа, понять и принять его смелые эксперименты, его попытки создания «звездного» языка. Мы-будетляне, люди будущего.Почему мы обращаемся к его творчеству, чем он ценен сейчас? Вниманием к языку, верой в неисчерпаемые возможности русского слова.
Домашнее задание: выучить и проанализировать стихотворение В.Хлебникова «Времыши-камыши».
Напишите текст -размышление по выбору
- Какой знак (. ) я поставила бы в конце названия урока?
- Стихотворение не уходит из памяти…
Используя предложенные рифмы или дополняя, заменяя их своими, напишите стихотворение
По теме: методические разработки, презентации и конспекты
Презентация к уроку литературы. 11 класс. "Слово о Б.Лавреневе
Презентация содержит материал по биографии и творчеству Б.Лавренева.
Урок изучения нового материала по творчеству И. А. Крылова в 5 классе (программа Г. Меркина) с использованием электронных образовательных ресурсов.
Сценарий урока музыки: «Музыка и литература» «Музыка и слово» (Народная песня в стихотворении Н.А. Некрасова «На Волге»)
Урок музыки в 5 классе.
Данный урок был проведён в канун юбилея писателя В.Распутина. Урок носил воспитательный характер.
Конспект урока "Слово о полку Игореве» - величайший памятник древнерусской литературы. История открытия «Слова…». Русская история в «Слове…». Содержание «Слова…». Герои «Слова…».
Подробный конспект урока по "Слову о полке Игореве. ".
В равной мере специфичность искусства заключается в том, что оно — творение человека, что человек объективирует в произведении себя, и всю реальность, всю «правду жизни» передает через свою субъективн.
РАБОЧАЯ ПРОГРАММА ПО ЛИТЕРАТУРЕ 11класс рассчитана на 4 часа в неделю, 136 часов в год.
Уроков по теме «Обзор поэзии «серебряного века»
Вывод:
В чем разница мироощущений двух рассказчиков?
В чем разница в ритмике и общей композиции двух стихотворений? Какому из стихотворений присуща большая ритмическая регулярность и внешняя композиционная стройность?
Анализ стихотворения О. Мандельштама «Бессонница. Гомер. Тугие паруса»
Бессонница. Гомер. Тугие паруса.
Я список кораблей прочел до середины:
Сей длинный выводок, сей поезд журавлиный,
Что над Элладою когда-то поднялся.
Как журавлиный клин в чужие рубежи,-
На головах царей божественная пена,-
Куда плывете вы? Когда бы не Елена,
Что Троя вам одна, ахейские мужи?
И море, и Гомер - всё движется любовью.
Кого же слушать мне? И вот Гомер молчит,
И море черное, витийствуя, шумит
И с тяжким грохотом подходит к изголовью.
Видео О. Мандельштама «Бессонница. Гомер. Тугие паруса».
Восприятие стихотворения.
Обращение к античности. Стихотворение О. Мандельштама было опубликовано в первом сборнике поэта «Камень» в 1915г. Стихотворение обращается ко второй песни «Илиады» Гомера «Сон Беотия, или пер5чень кораблей», пос2ященной отплытиN кораблей на осаду Трои.
Как вы думаете, почему поэт обращается к высокой мировой культуре? (вероятно, это его стремление к этало=у красоты и к основе, породившей данную красоту.)
Каково внутреннее состояние поэта? Как оно передано?
Из реальных окружающих предметов – только пе@еGень кораблей, который растворяется и уходит на задний пла=. Главное - это состояние поэта, переданное через метафоры. Сравнение строя бое2ых кораблей с журавли=ым клин>м ассоциирующийся с грустью осеннего перелета птиц, позволяет понять, что чувствует поэт по отношению к ахейцам: сочувствие, сострадание, жалость, тревогу за их судьбу. Поэт ощущает себя пророком, он знает, какая трагедия совершится, и хотел бы предостеречь их, но ахейцы безрассудно стремятся навстречу гибели и неизвестности. Ощущение бессонницы передано действием: «Я список кораблей прочел…» (Список содержит 1186 названий кораблей с именами полководцев и описаниями на 366 строках. Бесконечность списка…)
Какова причина движущая огромное войско? (Любовь!
«…Когда бы не Елена, Что Троя вам одна, ахейские мужи?»)
Попробуем увидеть внутренний смысл стихотворения.
Мандельштам приводит к выводу о том, что любовь является движущим моментом многих сил на этой планете. Основная идея автора выражена ситуацией, чем образом. (« Живое слово не обозначает предметы, а свободно выбирает, как бы для жилья ту или иную предметную значимость». О. Мандельштам)
Последняя строфа стихотворения выводит нас из темя античности в реальность. При этом поэт как бы отстраняет Гомера, возвращаясь в реальность, к шумящему морю. («И море, и Гомер — все движется любовью.
Кого же слушать мне? И вот Гомер молчит…»)
Анализ стихотворения А. Ахматовой «Подушка уже горяча»
Первый сборник «Вечер» Ахматовой вышел в 1912г. «Идет новый, молодой, но имеющий все данные стать настоящим поэтом, зовут его – Анна Ахматова,» - писал М Кузмон.
«Такое удивительно точное, что его мгновенно запомнит каждых, кто знает бессонницу.»
1
Подушка уже горяча
С обеих сторон.
Вот и вторая свеча
Гаснет и крик ворон
Становится все слышней.
Я эту ночь не спала,
Поздно думать о сне.
Как нестерпимо бела
Штора на белом окне.
Здравствуй!
Тот же голос, тот же взгляд,
Те же волосы льняные.
Все, как год тому назад.
Сквозь стекло лучи дневные
Известь белых стен пестрят.
Свежих лилий аромат
И слова твои простые.
Какова тематика стихотворений?
Казалось бы это стихотворение явно не о любви. Но бессонница до самого рассвета, томительное ожидание, прерываемое криком ворон, нестерпимая белизна шторы. И, наконец: «Здравствуйте!»
С кем здоровается А. Ахманова? С наступающим рассветом или, может быть, с тем, из-за кого она всю ночь томилась бессонницей?
Можем ли сказать, что в таком небольшом стихотворении перед нами раскрывается роман?
Какими художественными средствами, деталями пользуется А. Ахматова?
- Лаконизм, как свойство стиля и черта поэтического характера;
- Повышенная чувствительность, прямота, нетерпящая лжи;
Поэзия Ахматовой – это особый мир, который притягивает к себе снова и снова. Любовная лирика полна какой-то светлой грусти, необъяснимой печали, но музыка ее стихов полна жизни, света и любви.
III Футуризм
Анализ стихотворения Хлебникова «Заклятие смехо м»
В. Хлебников пришел в литературу в 1905 г. – в период расцвета символизма. Увлечение символизмом было непродолжительным: уже в 1909г. он решительно отходит от кружка В. Иванова.
Цель жизни поэта – непрерывное становление. В жизнетворческой практике Хлебникова это проявилось и биографически: в непрерывных странствиях по России, принципиальном отсутствии «насиженного места», мечтах о стирании каких бы то ни было государственных, национальных или культурных границ и собственно «текстологически»: текстом становились не завершенные и опубликованные произведения, но само творческое поведение. Произведения никогда не датировал, к хранению рукописей относился небрежно «Гениально-сумасHедшие», по выражению М Кузмина, пр>изведения Хлебникова сделали его самой Oркой фигурой русского футуризма, заявившего о себе в начале 1910-х 3одов.
- Выразительное чтение стихотворения В. Хлебникова «ЗаклOтие смехом»
Заклятие смехом Велимир Хлебников
О, рассмейтесь, смехачи!
О, засмейтесь, смехачи!
Что смеются Aмехами, что смеянствуют смеяльно,
О, засмейтеAь усмеяльно!
. рассмешищ надсмеяльных - смех усмейных смехачей!
О, иссме9ся рассмеяльно, смеE надсмейных смеячей!
!мейево, смейево!
Усмей, осмей, смешики, смешики!
Смеюнчики, смеюнчики.
О, рассмейтесь, смехачи!
О, засмейтесь, смехачи!
Что является центром поэтического мира? (Сам смех!)
Смех приобретает значимость, как вербальную. Текст представляет собой экспиремент по созданию гнезда неологизмов. Хлебников называл такие опыты «сопряжения корней» или «скорнением».
Как вы понимаете термин «заклятие»?
Слово обозначает народнопоэтическое произведение суеверного характера («заставить божество исполнить волю закленателя»)
Сам читатель обращается к божествам-смехачам. Кто же такой этот смехач?
- тот, кто смеется;
- тот, кто состоит из смеха.
Здесь вполне очевидна библейская аллюзия к тому, от кого слово, у кого слово и кто есть слово…
«Заклятие» - это набор рифмованных (или хотя бы ритмизированных) строк, описывающие некоторое действие. Вся мистика стихийная, и поэтому в тексте должны присутствовать упоминания (явные или неявные) используемых стихий.
Энергию каких Путей силы вы пропустили сквозь себя?
Мир стихотворения сотворен из стихии смеха, вербализированного смеха. Заклинатель как раз и обращается к смехачам с просьбой:
О, рассмейтесь, смехачи!
О, засмейтесь, смехачи!
Какие художественные средства использует поэт? Словотворчество)
Смех для нас – это мистическое варево – смейево, ветер суховей, который может довести до финала (усмей) и исполнить наше желание надсмеяться – осмеять кого-то (осмей). Это маленькие кусочки мира – смешки, и еще меньшие – смеюнчики. Футури́зм (лат.futurum — будущее ) возник почти одновременно в Италии и России.
Претензия на вселенскую миссию.
Мечта о рождении сверх искусства, способного приобразить мир.
Опора на новейшие научные и технологические достижения.
Стремление к рациональному обоснованию творчества с опорой на фундаментальные науки – физику, математику, филологию (например Хлебников пытался предложить человечеству новый универсальный язык и открыть «законы времени».
Мироздание как грандиозная сценическая площадь. (После февральской революции 1917г. образовали «Правительство Земного Шара»)
Эпатаж обывателя («Пощечина общественному вкусу» - футуристический альманах).
Читательская реакция, как агрессивное неприятие, истерический протест (Маяковский «Нате»
Не только обновляли значение слов, но и резко изменяли сами значения слов в тексте (синтаксические смещения…)
Вывод:
Футуризм оказался творчески продуктивен: он заставил переживать искусство как проблему, изменяя отношение к проблеме понятности–непонятности в искусстве.
«Литература серебряного века в целом может быть уподоблена колоссальной трагической эпопее со своими героями, героинями, полусвятыми, жертвами, жрецами, воинами, провидцами, тружениками и бесами. Эта эпопея включает спокойное. но ранящее дон-кихотство Сологуба, вдохновенное горение и романтические мимолетности на все откликавшегося Бальмонта, вьюжную, стихийную, «черную музыку» Блока, благородную человечность и проницательную простоту И. Анненского, архаический интеллектуальный изотеризм В. Иванова; грациозный и игривый стих М Кузмина и упоительно-тяжелые строфы Мандельштама» (Г. Чулков»Домашнее задание. Прочитать статью о В.Я Брюсове
Индивидуальное задание. По статье создать презентацию на тему «»В. Я. Брюсов – основоположник русского символизма» и прокомментировать.
Проанализировать понравившиеся два стихотворения, пользуясь схемой лингвистического анализа. Выучить стихотворения.
Индивидуальное задание: написать стихотворение в каком-либо направлении (см. приложение 2)
урок. Тема: В. Брюсов основоположник символизма в русской поэзии.
Д/З: 1. Прочитать статью о Н.С Гумилеве. Проанализировать 2-3 стихотворения.
2.Создать по статье учебника презентацию на тему Н.С. Гумил5в «Я конквистадор в панцире железном»
4-5 уроки. Тема: Н.С. у
Ты пойми меня, осень
Ольга Смирнова
Одинокою серой волчицей
Осень в дверь мою постучала,
Ей опять от дождя не спится,
Снова осень просит причала.
Слезы вновь до утра в подушку.
Осень, милая, как я устала.
Ты пойми лишь меня, подружка,
Не хочу я все это сначала,
Не хочу я дождем по венам
Разгонять свою кровь по каплям,
А потом по истерзанным нервам
До утра валерьянкой капать.
Ты пойми, я хочу покоя,
Одинокая, серая осень,
Я так долго была с тобою,
Но свободы душа моя просит!
Ольга Смирнова
Так предательски мерзнут руки,
И душа опять холодеет,
Мы не вынесем больше разлуки,
Но любовь сберечь не сумеем.
Снова, где-то забыв перчатки,
Я пытаюсь найти ответы,
Выпивая любовь без остатка,
Мы не вспомним больше об этом.
Мы не вспомним, что были рядом,
И казалось, мечтали о многом…
И, наверное, нам не надо
Говорить о прошедшей дороге…
Самым лучшим сейчас была бы
Чашка кофе в кафе напротив…
Но без слов… мне уже не надо
Знать, что мы с тобой рядом ходим.
7.10.10.
***
Ольга Смирнова
Вот и снег, мы его долго ждали,
Укрывает листву одеялом.
Ты молчишь, мы с тобой все сказали,
Друг для друга мы стали малым…
Друг для друга мы стали снегом,
Что летит, но растает скоро.
Так давай совершим побег мы,
Не дождавшись зимы приговора.
Смирнова Ольга
И снова осень стелет мягкий саван,
Опять природа не ждала зимы,
Всё как у нас, и соль на свежих ранах,
И беззащитны все, как я и ты.
Опять деревья оголили ветки,
Всё умирает в ожидании холодов,
И мы с тобою - двое в разных клетках,
Уже не видим разноцветных снов.
Все умирает, только мягкий саван
Остался в памяти увядших дней,
И мы с тобой идем уже на равных
К зиме, что нынче будет холодней.
Ольга Смирнова
Где-то, когда-то жил человек,
Там, где угрюмо падает снег,
Белый, пушистый падает снег,
Жил человек. Шел человек.
Шел человек через сотни дорог,
Сотни домов, снов и тревог.
Шел человек домой или нет.
Там где угрюмо падает снег.
Падает снег, тихонько кружа,
Крыши домов занося не спеша.
Снег. Человек. Живая душа.
Только она почему-то ушла.
Тихо ушла, никого не виня,
Может отыщет тебя иль меня.
Главное знать, когда падает снег,
Где-то живет и идет человек.
Серебряный век русской поэзии» (1900- 1915 условно)
(общая характеристика рубежа веков)
«Таланты росли, как грибы после дождя» Н. Бердяев
«Воистину русский культурный ренессанс» Н. Бердяев
«Метафора индивидуального развития человечества» И Бродский
Литературные течения модерна противостоявшего реализму, долгие годы называли упадочническими, декаденскими. Понятие литературы серебряного века как суммы поэтических течений, и все-таки не сумма течений, а образ мышления.
Декаденс (от лат. «упадок») вызван состоянием безнадежности, неприятия общественной жизни, стремлением уйти в узколичный мир.
Модернизм (от франц. «новейший», «современный»), тоже отрицая социальные ценности, избрал совершенно иную цель – созидание поэтической культуры, содействующей духовному возрождению человечества!
«Новая поэзия. Шутка сказать…- в это море» (И. Аненский)
Символизм Акмеизм Футуризм 1910г.
«Каждое слово это Бог» («акме» - цветущая пора) Эгофутуризм 1911г.
(О. Мандельштам) тоска по мировой культуре называли себя «лицом
Статья М.Кузмина Адамизм – мужественный Времени», созидателями
«О прекрасной лености» взгляд на жизнь нового «самоценного слова»
Метафора индивидуального развития человечества