Анализ стихотворения Фета Бржеской

А. Л. Бржеской (Фет Афанасий Афанасьевич Стихи)

В измученной груди волшебный голос жив;

В нем слышен жар любви, в нем жажда идеала

И сердца смелого порыв.

Так, навсегда простясь с родимою скалою,

Затерянный в песках рассыпчатых степей,

Встречает путников, томящихся от зною,

Из камня брызнувший ручей.

А. Л. Бржеской Впервые «Огонек», 1879, № 8; включено в ВО—1. Александра Львовна Бржеская (урожденная Добровольская) — одна из самых дорогих Фету женщин, «далекий друг» поэта на протяжении многих десятилетий его жизни. Предки Бржеской, Добровольские,— польского происхождения; родители ее были полноправными российскими дворянами и жили в усадьбе Сасовке Елизаветградского уезда, где Александра и родилась 18 мая 1821 г. Первые стихи, обращенные к ней, Бржеская услышала, когда ей было три года; а читал их Пушкин (эта история сохранилась, правда, в передаче не самой Александры Львовны, а других очевидцев; см. статью Г. Зленко «Пушкин едет «на саранчу» — «Литературная Россия», 1977, № 6). Поэт попал в имение Добровольских Сасовку во время своей «командировки на саранчу» и среди семейного праздника (были именины сестры хозяина дома) оказался в центре внимания. «В это время к хозяйке дома подошла дочь, малютка трех лет; лаская девочку, мать поставила ребенка на стол, и девочка, лавируя между приборами, прошла к отцу, на другой конец стола. Отец сказал Александру Сергеевичу, что и эта малютка знает его стихи, и велел ей прочесть то место из «Кавказского пленника», где описывается красавица; действительно, дитя едва внятно пролепетало несколько строк. Пушкин сказал ей: «Да ты и сама обещаешь быть такой красавицей» — и сам прочел ей стихотворение «Адели».

Александра Добровольская и впрямь выросла красавицей; пройдя обучение в столичном пансионе, она вышла в 1840 г. замуж за отставного кирасира, молодого и богатого херсонского помещика Алексея Бржеского, и стала украшением местного общества. С лета 1845 г. начинаются ее отношения с Фетом, продолжавшиеся до конца жизни поэта; эти отношения подробно изучил Г. Блок, посвятивший им специальную работу («Фет и Бржеская».— Альманах «Начала», 1922, № 2), материал которой используется ниже. К сожалению, не сохранилось (или, во всяком случае, пока неизвестно) ни одного изображения молодой Бржеской; удалось отыскать только позднюю ее фотографию —1871 г. «Глядя на эту полную пятидесятилетнюю женщину, трудно угадать былую, воспетую Фетом «несравненную» красоту, о которой до сих пор еще не умерли предания. Но под темными волосами, разделенными прямым пробором, глаза остались прежние. Были они голубые, длинные, с тяжелыми, вниз оттянутыми веками. И сохранился маленький, безупречно очерченный рот с молодой, девичьей улыбкой».

Набрасывая «штрихи к портрету» елисаветградской красавицы, Г. Блок пишет: «Молодость, проведенная в ненарушимой, красиво обставленной праздности, в балах, кавалькадах и поездках по Дунаю, привычка нравиться «уездам и столицам» и всюду находить «венец прекрасному челу»—в этом воспитался ее характер, в этом сложились те требования к жизни, от которых она не отступалась до глубокой старости. Ею всегда должны любоваться — это основная, самая острая ее потребность. Она всегда в красивой позе, и все, а в особенности Фет, непременно должны эту позу заметить, оценить». По мнению исследователя, над Фетом было всесильно «обаяние женственного начала, которым цвела она», но при этом их близость никогда не преступала известной границы — ими обоими, вольно или невольно, была принесена жертва особой «красоте отношений», существовавшей между Александрой Львовной и ее самым верным рыцарем.

Они расстались в 1853 г. когда Фет перевелся из кирасирского полка в гвардию. Пятнадцать лет он переписывался с Бржескими, в основном с Алексеем Федоровичем, изредка находя в его письмах несколько строк Александры Львовны, обращенных к нему; дважды за это время он встречал ее в Москве. Новая полоса их отношений началась с 1868 г. после смерти Бржеского: они пишут множество писем друг другу, а Фет, став владельцем Воробьевки, зовет Александру Львовну поселиться у него. Она откликнулась на его зов — в июне 1879 г. приехала в Воробьевку; но не для того, чтобы обрести здесь жизненную пристань, а только чтобы повидать своего поэта. Они не виделись больше десяти лет — и вот: «Дорогой друг Александра Львовна. » — «Голубчик Фет. »

Мы встретились вновь после долгой разлуки,

Очнувшись от тяжкой зимы:

Мы жали друг другу холодные руки —

И плакали, плакали мы.

Это стихотворение, написанное 30 марта 1891 г.,— поэтическое воспоминание той встречи в Воробьевке, которой суждено было стать последней в их жизни. Бржеская пережила Фета (дата смерти ее не известна); из их переписки сохранились только ее письма — письма поэта были ею сожжены.

Среди стихотворений Фета, обращенных к Бржеской (а их около десятка), несомненно, самое значительное—«Далекий друг, пойми мои рыданья. ». История его создания представляется следующим образом. В начале 1878 г. Фет послал Бржеской стихотворение «Alter ego». Есть основание думать, что, во-первых, Александра Львовна была посвящена в тайну этой фетовской любви, а во-вторых, поэт хотел найти в ней продолжение своей «первой музы». На такие мысли наводят два стихотворения, вписанные в 1847 г. Фетом в альбом Бржеской: «Я в моих тебя вижу все снах. » (которое представляется нам портретом фетовской «девы-розы») и «Весенних чувств не должно вспоминать. » (где Фет как бы «вводит» Бржескую в свою заветную тему: «И в вас одной и соловей и роза. »). Александра Львовна была тяжело больна, когда получила от Фета «Alter ego»; стихотворение произвело на нее сильное впечатление: «И перевозили меня тогда больную, а я все в уме повторяла ваше «Alter ego»; все ваша лился гляделась в нагорный ручей. с этим я пережила весну». Фет прочитал эти строки в письме Бржеской, полученном им в январе 1879 г.; утром 28 января он написал стихотворение «Далекий друг. » и послал его Александре Львовне (так полагает Г. Блок). В это же время Фет получил еще одно подтверждение того, какую притягательную, жизненную силу находят чуткие читатели в его поэзии; в письме к поэту от 23 января Н. Страхов писал: «Я теперь хожу всегда с Вашими стихотворениями в кармане и читаю их везде, где только можно. Прежние уже знаю наизусть и не могу начитаться». В ответном письме Страхову 28 января Фет написал: «Очень приятно было мне единовременно с Вашим письмом получить от старинной приятельницы из Висбадена другое, в котором она пишет. (Фет сообщает слова Бржеской, приведенные выше). Такие отзывы с совершенно противоположных сторон свидетельствуют, что это правда, а не сочиненная за кофеем штука». К письму Фет приложил автограф только что созданного стихотворения «Далекий друг».

Далее последовал обмен мнений между критиком и поэтом. Страхов: «Ваше последнее стихотворение — какая прелесть. Как это тепло и трогательно! Один знакомый нашел только, что огонь не может плакать. Тонкое замечание! Посмотрите пунктуацию ваших стихотворений: я ее делал — хорошо ли?» (письмо от 24 февраля). Но Фет не согласился: «Не говорят ли —солнце на закате плачет. А что оно, как не огонь» (письмо от 3 марта). Опубликовав стихотворение в журнале «Огонек» (1879, № 8), Страхов все-таки протащил одну из своих поправок — изменив пунктуацию в строке «Не жизни жаль с томительным дыханьем, // Что жизнь и смерть?» так: «Не жизни жаль! С томительным дыханьем. » Фет, дипломатично назвав эту поправку «гениальной», тем не менее оставил страховские варианты без внимания, публикуя стихотворение в первом выпуске «Вечерних Огней».

Посмотритевсе анализы стихотворения .

Далёкий друг, пойми мои рыданья.
***
Далёкий друг, пойми мои рыданья,
Ты мне прости болезненный мой крик.
С тобой цветут в душе воспоминанья,
И дорожить тобой я не отвык.

Кто скажет нам, что жить мы не умели,
Бездушные и праздные умы,
Что в нас добро и нежность не горели
И красоте не жертвовали мы?

Где ж это всё? Ещё душа пылает,
По-прежнему готова мир объять.
Напрасный жар! Никто не отвечает,
Воскреснут звуки — и замрут опять.

Лишь ты одна! Высокое волненье
Издалека́ мне голос твой принёс.
В ланитах кровь, и в сердце вдохновенье. —
Прочь этот сон, — в нём слишком много слёз!

Не жизни жаль с томительным дыханьем,
Что жизнь и смерть? А жаль того огня,
Что просиял над целым мирозданьем,
И в ночь идёт, и плачет, уходя.

Афанасий Фет
*
В одном из поздних своих писем А.А.Фет назвал свою жизнь "самым сложным романом". Он всегда пользовался большим успехом у женщин и всегда был в кого-нибудь влюблён.

Александра Львовна Бржеская (урожденная Добровольская) — одна из самых дорогих Фету женщин, «далекий друг» поэта на протяжении многих десятилетий его жизни. Предки Бржеской, Добровольские,— польского происхождения; родители ее были полноправными российскими дворянами и жили в усадьбе Сасовке Елизаветградского уезда, где Александра и родилась 18 мая 1821 г. Первые стихи, обращенные к ней, Бржеская услышала, когда ей было три года; а читал их Пушкин. Поэт попал в имение Добровольских Сасовку во время своей «командировки на саранчу» и среди семейного праздника (были именины сестры хозяина дома) оказался в центре внимания. «В это время к хозяйке дома подошла дочь, малютка трех лет; лаская девочку, мать поставила ребенка на стол, и девочка, лавируя между приборами, прошла к отцу, на другой конец стола. Отец сказал Александру Сергеевичу, что и эта малютка знает его стихи, и велел ей прочесть то место из «Кавказского пленника», где описывается красавица; действительно, дитя едва внятно пролепетало несколько строк. Пушкин сказал ей: «Да ты и сама обещаешь быть такой красавицей» — и сам прочел ей стихотворение «Адели».

С лета 1845 г. начинаются ее отношения с Фетом, продолжавшиеся до конца жизни поэта; эти отношения подробно изучил Г. Блок, посвятивший им специальную работу («Фет и Бржеская».)
Набрасывая «штрихи к портрету» елисаветградской красавицы, Г. Блок пишет: «Молодость, проведенная в ненарушимой, красиво обставленной праздности, в балах, кавалькадах и поездках по Дунаю, привычка нравиться «уездам и столицам» и всюду находить «венец прекрасному челу»—в этом воспитался ее характер, в этом сложились те требования к жизни, от которых она не отступалась до глубокой старости. Ею всегда должны любоваться — это основная, самая острая ее потребность. Она всегда в красивой позе, и все, а в особенности Фет, непременно должны эту позу заметить, оценить".

Мы встретились вновь после долгой разлуки,
Очнувшись от тяжкой зимы:
Мы жали друг другу холодные руки —
И плакали, плакали мы.

У любви есть слова, те слова не умрут.
Нас с тобой ожидает особенный суд;
Он сумеет нас сразу в толпе различить,
И мы вместе придем,
нас нельзя разлучить.

Александра Львовна была тяжело больна, когда получила от Фета «Alter ego»; стихотворение произвело на нее сильное впечатление (она знала о его любви к Марии Лазич): «И перевозили меня тогда больную, а я все в уме повторяла ваше «Alter ego». с этим я пережила весну». Фет прочитал эти строки в письме Бржеской, полученном им в январе 1879 г.; утром 28 января он написал стихотворение «Далекий друг. » и послал его Александре Львовне.
В это же время Фет получил еще одно подтверждение того, какую притягательную, жизненную силу находят чуткие читатели в его поэзии; в письме к поэту от 23 января Н. Страхов писал: «Я теперь хожу всегда с Вашими стихотворениями в кармане и читаю их везде, где только можно. Прежние уже знаю наизусть и не могу начитаться. Ваше последнее стихотворение Далёкий друг— какая прелесть. Как это тепло и трогательно!

Статья замечательная, Оля. Спасибо. О стихах уж и не говорю, нынче не раз изливала сердце по лирике ФЕТА. Вчера, в ночь, написала сразу то, что отозвалось в душе, но забыла добавить, и всё пропало. А повторяться не хочется, всё сказано в стихах и отзывах современников. Магическая сила его строк. Если уж мужчины носили в кармане стихи и заучивали, что говорить о нас? Едва уснула. Посмотрела в 4 утра на большого поэта глазами его любимых женщин, перечитала драму о М. Гнедич, роман с Бржеской, пережила, как своё собственное: "Не жизни жаль с томительным дыханьем, что жизнь и смерть? А жаль того огня, что просиял над целым мирозданьем, и в ночь идёт, и плачет, уходя." И льются, льются непрошеные слёзы - огонь ушёл, и плачет, уходя.

17 мар 2016 13:13

Далёкий друг. (на стихи Афанасия Фета)

Автор стихов - Афанасий Фет (1820 -1892).

Автор музыки, исполнение - Сергей Сизов (Омск).

А.Л. Бржеской (Далёкий друг. )

Далёкий друг, пойми мои рыданья,
Ты мне прости болезненный мой крик.
С тобой цветут в душе воспоминанья,
И дорожить тобой я не отвык.

Где ж это всё? Еще душа пылает,
По-прежнему готова мир объять.
Напрасный жар! Никто не отвечает,
Воскреснут звуки - и замрут опять.

Лишь ты одна! Высокое волненье
Издалека мне голос твой принёс.
В ланитах кровь, и в сердце вдохновенье.-
Прочь этот сон,- в нём слишком много слёз!

Не жизни жаль с томительным дыханьем,
Что жизнь и смерть? А жаль того огня,
Что просиял над целым мирозданьем,
И в ночь идет, и плачет, уходя.

Эта реклама видна только НЕЗАРЕГИСТРИРОВАННЫМ пользователям. Зарегистрироваться!

У композитора должно быть хорошее настроение, иначе он почувствует себя ущемлённым, и музыка пойдёт ущербная

24 февраля 2017 года

Любимые стихи

Огонь плачет, и слёзы горят

«Далекий друг, пойми мои рыданья» Афанасия Фета

Широко известно следующее четверостишие Афанасия Фета:

Можно даже сказать, это четверостишие «бытует», то есть используется в повседневной жизни как клише. Когда нужно изящно выразить чужими хрестоматийными словами всем нам близкую идею быстротечности и никчемности плотской жизни в комплекте с идеей возвышенного служения так называемой «души».

Бытовало оно, изящно и безобидно, и в моей голове тоже, пока я не осмелился выяснить, что этому четверостишию предшествует. Оказалось, предшествуют ещё четыре строфы.

В них лирический герой обращается к давней подруге, чей голос преследует его в сновидениях. Таинственные звуки во сне ― это общее место, обычный лирический приём. Ночь и темнота, ничего не видно, отсюда, видимо, повышенное внимание к звукам. Аналогичных стихотворений миллион. Первым делом явились загадочные строки Николая Заболоцкого:

Я увидел во сне можжевеловый куст.

Я услышал вдали металлический хруст.

Аметистовых ягод услышал я звон.

И во сне, в тишине, мне понравился он.

Дальше у Заболоцкого тоже является говорящая возлюбленная:

Можжевеловый куст, можжевеловый куст,

Остывающий лепет изменчивых уст…

Или современный пример, очень удачное, по-моему, стихотворение Андрея Василевского:

Мальчик целует мать,

Долго ложится спать,

Долго уходит в сон,

Не знает, где он.

Мальчик бормочет во сне:

Деньги, ко мне, ко мне.

Тут уже сам герой бормочет, но сначала в темноте раздаются звуки презренного, однако, такого манящего металла.

Итак, всякий сон полон звуков, голосов. Между тем ещё со времён Кальдерона известно выражение «жизнь есть сон». Таким образом, лирический герой Фета то ли правда спит, а то ли грезит наяву. Важно, что заветный, любимый, волнующий голос его непрестанно мучает:

«Лишь ты одна! Высокое волненье
Издалека мне голос твой принёс».

«Ты мне прости болезненный мой крик».

Заветный голос любимой ненадёжен, диалог не получается:

«Воскреснут звуки ― и замрут опять».

Я сознательно разворачиваю во времени то, что Фет даёт сжато. Поэтические клише позволяют предельно экономно и сдержанно передавать многочасовую, многодневную муку.

Если скажу, что здесь у Фета примерно то же самое, что у мастеров масскульта, поставляющих на рынок развлечений романы ужасов или фильмы ужасов, то не сильно передёрну. Стивен Кинг где-то неподалеку! «Голоса» ― мо рок.

Не имеет значения, по Фету, любой внешний сюжет: «жизнь с томительным дыханьем» не особенно много стоит. А что же ценно? Пресловутая «душа»?

На этой почве, на мой взгляд, случается самое интересное, здесь прорастает зерно стихотворения. «Душа», как её понимает обывательское сознание, и твое, и мое, ― давно уже нечто благообразное. Прямо-таки ду шка, не душа!

Она и вечная/нетленная, и сияющая, и Богом данная, и мудрая, всеобъемлющая… Вроде бы не отказываясь ни от одного из этих определений, Фет предъявляет душу как нечто трудное, мучительное, парадоксальное. На протяжении всего стихотворения он с регулярностью говорит не иначе как про огонь души, методично употребляя соответствующие слова: «гореть», «сиять», «пылать», «жар». Но ровно с тем же усердием заливает огонь его же собственными, огня, слезами!

Огонь плачет, и слёзы горят. Как это, что это? Осмелюсь предположить, что такое соединение несоединимого и есть поэзия.

Пресловутая возлюбленная, повторюсь, мо рок, сон разума. Нечто всеобъемлющее и невыразимое ― вот подлинная ценность. И это нечто ― не «добрая послушница», а страстная, едва ли не истеричная субстанция.

Сама себя разжигающая. Сама себя гасящая. Внешние проявления ― слёзы и страсти ― всего-навсего сигнализируют о её, этой субстанции, загадочном автономном существовании.

Вот что я понял, три раза подряд прочитав стихотворение целиком. А популярная последняя строфа сама по себе, вне контекста, без повторений и нагнетаний, говорит скорее о душе-послушнице. О, если угодно, солнечном зайчике, который вместе со всеми нами скорбит о скоротечности земной жизни. И сочувственно плачет потом на поминках очередного смертного.

Припомнил, что у Карлоса Кастанеды есть книга с подходящим названием «Огонь изнутри». Покончив с Фетом, открыл её наугад. Выпали строки:

«Тот, кто встал на путь знания, должен обладать огромным воображением. На пути знания ничто не бывает таким ясным, как нам бы того хотелось».

Невероятно! Наилучший комментарий к только что прочитанному стихотворению. Лишь внимательность и воображение откроют потаённые смыслы. Плачущий огонь ― вот человек, вот подлинная реальность.

А голоса любимых и врагов, а манящий звон денег ― только снятся.

Далекий друг, пойми мои рыданья,
Ты мне прости болезненный мой крик.
С тобой цветут в душе воспоминанья,
И дорожить тобой я не отвык.

Где ж это всё? Ещё душа пылает,
По-прежнему готова мир объять.
Напрасный жар! Никто не отвечает,
Воскреснут звуки ― и замрут опять.

Лишь ты одна! Высокое волненье
Издалека мне голос твой принёс.
В ланитах кровь, и в сердце вдохновенье. ―
Прочь этот сон, ― в нём слишком много слёз!

Фет - Далекий друг пойми мои рыдания. Анализ стихотворения. подробнее

Kristi Ученик (81), на голосовании 4 года назад

Ильяс Измагилов Мастер (1277) 4 года назад

О поэте-любителе Алексее Федоровиче Бржеском (18181868) см. статью: К. Льдов. Друг Фета Алексей Федорович Бржеский и его стихотворения. - "Новый Мир", 1900, Ќ 28. Александра Львовна Бржеская (1821-?) оставалась близким Фету человеком до конца его жизни; ей посвящены его стихотворения: "Далекий друг, пойми мои рыданья", "Опять весна - опять дрожат листы", "Мы встретились вновь после долгой разлуки", "Нет, лучше голосом ласкательно обычным", "Руку бы снова твою мне хотелось пожать". Об истории отношений Фета и Бржеской см. статью: Г. Блок. Фет и Бржеская. - "Начала", 1922, Ќ 2.в 70-е годы, эта прежде скрытая "тоска по совершенству" превратилась у Фета в ясно различимую "боль от красоты", зазвучав "плачем" и "рыданием" в его поздней лирике.

Далекий друг, пойми мои рыданья,
Ты мне прости болезненный мой крик.
С тобой цветут в душе воспоминанья,
И дорожить тобой я не отвык. -

так начинается стихотворное обращение старика Фета к Александре Львовне Бржеской, одной из самых дорогих поэту женщин, с которой его связывали близкие отношения еще со времен херсонской службы. Это стихотворение - выразительнейший "лирический автопортрет" позднего Фета, подтверждающего верность своему призванию и своим духовным ценностям:

Горестное чувство "безотзывности", обреченности одиноко нести свой "поэтический огонь" с огромной силой звучит в финале стихотворения:

Не жизни жаль с томительным дыханьем,
Что жизнь и смерть? А жаль того огня,
Что просиял над целым мирозданьем,
И в ночь идет и плачет, уходя.

Анализ стихов