Анализ стихотворения Цветаевой Мирок

Анализ стихотворения М. Цветаевой "Хвала богатым"

Екатерина Мастер (1681) 5 лет назад

«Хвала богатым» (1922)

«Поэзия у Цветаевой противостоит не миру, но живущей в нем пошлости, мелочности, серости. „Что же мне делать, певцу и первенцу, В мире, где наичернейший — сер! “ — вот что угнетает сознание того, кто живет с ощущением „безмерности в мире мер“. Миру, где руководствуются мелкими пошлыми мерками, где „насморком назван — плач“, Цветаева отвешивала одну пощечину за другой, не стесняясь в выборе слов, которые могли оказаться и убийственно резкими.
При чтении цветаевской „Хвалы. “ вспоминается и давняя литературная традиция (например, „Похвала глупости“ Эразма Роттердамского). и новейший литературный опыт — прежде всего Маяковский с его сатирическими „Гимнами. “. <. >
„Хвала. “, как видим, интересна не только резким разоблачительным тоном и полной недвусмысленностью авторской негодующей поэзии, но и своеобразным поворотом темы поэта — этой постояннейшей из тем. Поэт — в системе романтических представлений Цветаевой — почти всегда противопоставлен миру: он — посланец божества, вдохновенный посредник между людьми и небом, он — пророк высших истин. Именно такой поэт и противопоставлен богатым в цветаевской „Хвале. “, но есть и важный — новый — оттенок: отверженность поэта (он — пария) осознается отныне как его родство с миллионами других парий. В буржуазном, сытно-плотском, низменном и гнилом мире сытых, они, голодные, нищие и обездоленные, такие же парии, как и поэт. Поэт неподкупен. Сытый может обездолить миллионы парий, превратить их в рабочую силу, но поэта — Поэта! — он купить не в состоянии. Поэт — единственный защитник и глашатай миллионов нищих парий, он — их мессия».

А. Павловский. Куст рябины: О поэзии Марины Цветаевой, 1989

«„Голод голодных и сытость сытых“ — ненависть к этим извечным врагам породила стихотворение „Хвала богатым“, исполненное презрительной жалости, звучащей уже в самом заглавии, обратном смыслу стихотворения: „. Объявляю: люблю богатых. За растерянную повадку Из кармана и вновь к карману. За какую-то вдруг побитость, За какой-то их взгляд собачий, Сомневающийся. “ Что-то, вероятно, послужило непосредственным толчком к созданию „Хвалы богатым“, — может быть, ожгла гневом какая-нибудь поездка в Прагу, повернутую к Цветаевой своими бедняцкими кварталами».
А. Саакянц. Марина Цветаева. Жизнь и творчество, 1997

1. Чем вызвано столь резкое отношение поэта к тем, кто назван в стихотворении «богатыми».
2. С помощью каких выразительных средств передано убийственно-саркастическое отношение к тем, кому адресовано стихотворение?
3. Каковы особенности интонационно-синтаксического строя стиха и чем обусловлены они?

Лирика М. И. Цветаевой

Картинка Анализ стихотворения Цветаевой Мирок № 2

«Марина Ивановна Цветаева — выдающийся поэт-профессионал, вместе с Пастернаком и Маяковским реформировавшая русское стихосложение на много лет вперед. Такой замечательный поэт, как Ахматова, которая так восхищалась Цветаевой, была лишь хранительницей традиций, но не их обновителем, и в этом смысле Цветаева выше Ахматовой», — отмечал наш современник поэт Евгений Евтушенко.

Стихи юной Цветаевой были еще незрелы, но уже подкупали своей талантливостью, известным своеобразием и непосредственностью.

В первый поэтический сборник Марины Цветаевой «Вечерний альбом» вошли в основном полудетские, во многом подражательные стихи. Н.С. Гумилев писал, что в этих первых интимных стихотворениях девочки-поэта «инстинктивно угаданы все главнейшие законы поэзии». Основная тема «Вечернего альбома» — тема всеведущего ребенка, причастного к тайнам бытия:

Мы старших за то презираем, Что скучны и просты их дни… Мы знаем, мы многое знаем Того, что не знают они. («Мирок»)

В этом первом сборнике М. Цветаева утвердила свое творческое кредо — самобытность, непохожесть на других, исследование собственной души. В стихотворении «Молитва», написанном в сентябре 1909 года в Тарусе, лирическая героиня мечтает о чуде. Обращаясь к Богу, поэтесса одновременно и хочет познать жизнь во всем ее разнообразии, и в то же время говорит о смерти. В стихотворении переплетается наивность юношеского восприятия жизни с глубоким философским осмыслением бытия. Лирическая героиня верит в божественную предопределенность судьбы:

Ты мудрый, ты не скажешь строго: «Терпи, еще не кончен срок». Ты сам мне подал — слишком много! Я жажду сразу — всех дорог!

Стихотворение «Книги в красном переплете» рассказывает о любви Марины к книгам, которая зародилась в детстве. Книги из отцовского шкафа не только скрашивали досуг маленькой Марины, но и звали ее в удивительный мир романтики и приключений. Захватывающие приключения героев Марка Твена навсегда остались в памяти Марины Цветаевой:

О, золотые времена, Где взор смелей и сердце чище! О, золотые имена: Гек Финн, Том Сойер, Принц и Нищий.

Книги в потертом, красном переплете навсегда — «неизменившие друзья», которые прислали прощальный привет «из рая детского житья».

В «Вечернем альбоме» Цветаева много сказала о себе, о своих чувствах к дорогим ее сердцу людям; в первую очередь к маме и сестре Асе. В стихотворении «Бабушке», написанном несколько позже, в 1914 году, она вспоминает свою бабушку, какой увидела на портрете. Двадцатилетняя полька изображена в расцвете молодости и красоты: «продолговатый и твердый овал», «надменные губы», «темный, прямой и взыскательный взгляд», «по сторонам ледяного лица — локоны, в виде спирали». Свой трудный, неровный, неустойчивый характер Марина пытается объяснить чертами, доставшимися ей от бабушки:

— Бабушка! — Этот жестокий мятеж В сердце моем — не от Вас ли.

Вся последующая поэзия Цветаевой — дневник-исповедь лирической героини, отражение собственной жизни, индивидуального взгляда на мир. Во втором поэтическом сборнике «Волшебный фонарь» (1912) развивается заявленный в «Вечернем альбоме» конфликт детского мировосприятия и взрослой трагедии повседневности. Здесь М. Цветаева экспериментирует с формой и языком стиха. Стихотворение «На заре» по форме напоминает сновидение. В неведомый мир сна прорывается реальность. Мгновение пробуждения является «мигом бесконечной печали»:

Их души неведомым счастьем Баюкал предутренний гул. Он с тайным и странным участьем В их детские сны заглянул.

В стихотворении «Из сказки — в сказку» звучат автобиографические мотивы. Лирическая героиня становится старше, взрослеет, но по-прежнему тоскует по чуду. Поэтесса обращается к своему воображаемому собеседнику, просит понять ее душу, внутренний мир:

Но разумности не требуй. Я до самой смерти буду Девочкой, хотя твоей. Милый, в этот вечер зимний Будь, как маленький, со мной. Удивляться не мешай мне…

Стихотворение «Красною кистью рябина зажглась» (1916) заставляет нас вспомнить о дне рождения Марины Цветаевой. Строки стихотворения возвращают нас в тот далекий сентябрьский день — 26 сентября 1892 года, когда в полночь с субботы на воскресенье, на Иоанна Богослова, почти в самом центре Москвы, в тихом Трехпрудном переулке, в небольшом уютном, окруженном садом доме, родилась великая поэтесса:

Красною кистью Рябина зажглась. Падали листья. Я родилась.

Рябина навсегда вошла в ее поэзию. Пылающая и горькая, на излете осени, в преддверии зимы, она стала символом судьбы, тоже переходной и горькой, пылающей творчеством и постоянно грозившей уйти в зиму забвения.

В следующем сборнике стихов поэтессы «Версты» (1916) намечен путь создания собственной творческой философии. Важную роль приобретает образ времени, структурной основой сборника становятся странствия лирической героини по эпохам, векам, культурам: то она знакома с лордом Байроном, то неторопливо беседует о поэзии с Овидием и Сапфо, то ощущает себя человеком Средневековья. В стихотворении «Как жгучая, отточенная лесть…» (1915) лирическая героиня непринужденно разговаривает с Овидием:

Мне синь небес и глаз любимых синь Слепят глаза. — Поэт, не будь в обиде, Что времени мне нету на латынь! Любовницы читают ли, Овидий. — Твои тебя читали ль? — Не отринь Наследницу твоих же героинь!

Значим в «Верстах» и образ Богородицы, а эпиграфом к сборнику стали слова духовного стиха:

Птицы райские поют, В рай войти нам не дают.

Особое место в «Верстах» занимают стихотворные циклы- посвящения А.А. Блоку, А.А. Ахматовой:

Имя твое — поцелуй в снег. Ключевой, ледяной, голубой глоток. С именем твоим — сон глубок. («Стихи к Блоку»)

Поэт для М. Цветаевой — тот, кто знает многое из «того, что не знают они». Отсюда основной поэтический прием ее поэзии — прием контраста. Поэт противопоставлен черни, толпе, как вечное, истинное контрастирует с бытовым, сиюминутным. Лирической героиней брошен вызов всем обывателям:

Вы, идущие мимо меня К не моим и сомнительным чарам, — Если б знали вы, сколько огня, Сколько жизни, растраченной даром… … Сколько темной и грозной тоски В голове моей светловолосой…

За поэтом признается право особого взгляда на существующий порядок вещей, отличного от всех остальных. В цикле стихов, посвященных А.А. Ахматовой, появляется образ МЫ, объединяющий двух поэтесс XX века:

Мы коронованы тем, что одну с тобой Мы землю топчем, что небо над нами — то же!

Цветаева умоляет читателя-прохожего остановиться, не проходить мимо.

В стихотворении «Идешь, на меня похожий…» слышна просьба лирической героини:

Легко обо мне подумай…

Здесь используются риторические восклицания:

Я слишком сама любила Смеяться, когда нельзя!

Поэтесса верит в силу своего слова, в поэтическое бессмертие:

Пусть тебя не смущает: Мой голос из под земли…

Предчувствуя сложную судьбу своих произведений, М. Цветаева написала стихотворение «Моим стихам, написанным так рано…», в котором указала на своеобразие поэтического творчества, на неповторимость, на собственную индивидуальность. Характеризуя поэтический язык произведения, поэт использует различные синонимы к слову стихотворение: стихи для нее то «как брызги из фонтана», то «как искры из ракет», то «как маленькие черти».

С самого начала своего творческого пути М.И. Цветаева не признавала слова «поэтесса» по отношению к себе, называя себя «поэт Марина Цветаева».

В период с 1917 по 1922 г. создается второй сборник с одноименным названием «Версты», который состоит из двух частей, резко противопоставленных друг другу. Центральная тема сборника — борьба нравственного и стихийного, Промысла и Произвола. Поэтесса открыто полемизирует с текстом Священного Писания:

И сказал Господь: — Молодая плоть, Встань! И вздохнула плоть: Не мешай, Господь, Спать. Хочет только мира Дочь Иаира. И сказал Господь: — Спи. («И сказал Господь»)

В творчестве Марины Цветаевой развивается лирическая циклизация, которая в полной мере проявляется в книге стихов «Лебединый стан» (1922). Это поэтический отклик поэтессы на революционные события в России, которые неоднозначно восприняла жена офицера Добровольческой армии. М. Цветаева относила себя к «чистым лирикам», находящимся вне политики, поэтому лирический герой «Лебединого стана» стремится покинуть несовершенный земной мир ради мира небесного, лебединого:

Белым был — красным стал: Кровь обагрила. Красным был — белым стал: Смерть побелила.

Здесь угадывается конфликт света и тьмы, хаоса и космоса. Поэтесса стремится отыскать высший идеальный мир.

После Октябрьской революции М.И. Цветаева уехала из России, последовав за своим мужем. Но вынужденная эмиграция не принесла поэтессе желаемого облегчения: тоска по России навсегда связала Марину Цветаеву с родиной, именно поэтому, прожив много лет за границей, она все же решила вернуться в Россию. Не просто складывались взаимоотношения поэтессы с собственной страной, но тема родины является одной из основных в поэзии Цветаевой.

Детство, юность и молодость Цветаевой прошли в Москве. Дом в Трехпрудном она любила больше всего на свете. Улицы прихотливо изгибались, взбегали на холмы, петляли; на пригорках стояли церквушки, на широких травянистых площадях высились соборы; шумели базары, ярмарки, торговые ряды; тысячи галок взлетали с крестов, вспугнутые неистовым колокольным звоном. Такой вошла старая Москва в сердце Марины Цветаевой и осталась в нем навсегда. О Москве Марина Цветаева писала много. Один из ее ранних циклов стихов был так и назван «Стихи о Москве». Цикл состоит из девяти стихов, объединенных темой города, но почти каждое имеет свою небольшую историю. Первое стихотворение цикла «Облака — вокруг» обращено к первенцу Марины Ивановны — Ариадне. Ей она описывает красоту Москвы. Здесь и облака плывут, и купола церквей. Москва кажется «дивным градом», «мирным градом», где и мертвой ей будет радостно обрести покой. Дочери она вручает свой город, давая наказы беречь и ценить его. Восьмое стихотворение цикла «Москва! Какой огромный странноприимный дом!» показывает первопрестольный город как святой город, через который по калужской дороге бредут «смиренные странники», слепцы, «во тьме поющие Бога»; это город, который стоит на семи холмах, похожих на семь колоколов; это огромный странноприимный дом, ждущий любого бездомного. А икона Иверской Божьей Матери всегда защитит Москву от врагов и напасти. Цветаева чтит святость Москвы, где «льется аллилуйя на смуглые поля». В последних строках стихотворения она вновь и вновь признается в своей любви к Москве:

Я в грудь тебя целую, Московская земля!

Лирическая героиня Цветаевой одинока. Оторванность от России, трагизм эмигрантского существования выливается в поэзии в противостояние лирического русского «я» героини всему нерусскому, чуждому. Только память о родине согревает неспокойное сердце:

Россия моя, Россия, Зачем так ярко горишь? («Лучина»)

Потеря родины для М. Цветаевой имела трагическое значение: она становится изгоем, одиноким, отверженным человеком. Именно в эмиграции по-новому начинает звучать тема родины: появляется ощущение утраты отчего дома, мотив сиротства:

По трущобам земных широт Рассовали нас, как сирот.

Для русского человека долгая разлука с родиной смертельна:

Доктора узнают нас в морге По не в меру большим сердцам.

Поэтесса тоскует по той России, которой больше нет, по прошлому родины:

Той России — нету, Как и той меня.

Хрестоматийным стихотворением данной тематики является поэтическая миниатюра «Родина», в которой лирическая героиня мечтает о возвращении домой и центральной идеей выступает противопоставление чужбины, дали и дома:

Даль, отдалившая мне близь, Даль, говорящая: «Вернись Домой!» Со всех — до горних звезд — Меня снимающая мест!

Все стихотворение построено на антитезе, контрасте «России, родины моей» и дали — «тридевятой земли». Марине Цветаевой свойственно личностное восприятие мира, поэтическое я неотделимо от образа лирического героя. Это подтверждают и многочисленные личные местоимения, используемые в тексте стихотворения: «до меня», «родина моя», «я далью обдавала лбы», «распрь моих». Личностное восприятие поэтессы выдвигается на первый план, поэтому здесь художественные образы переплетены:

Даль — тридевятая земля! Чужбина, родина моя!

Родина ассоциируется у Марины Цветаевой с гроздями красной рябины, это дерево является символом России. Именно рябина — яркая примета поздней цветаевской поэзии — последнее спасение в чуждом мире:

Всяк дом мне чужд, всяк храм мне пуст, И все — равно, и все — едино, Но если по дороге — куст Встает, особенно — рябина… («Тоска по родине»)

Особое место в поэзии Марины Цветаевой занимает любовная тема. Например, в основе стихотворения «Откуда такая нежность?» риторический вопрос. Лирическая героиня обращается к собственному внутреннему миру, пытается понять природу своей нежности. Риторический вопрос повторяется в каждом четверостишии стихотворения, акцентируя внимание читателя на самом главном. Лирическая героиня переживает вновь любовное чувство, но оно другое, непохожее на то, что было испытано раньше. И этот вихрь ощущений увлек героиню. Чтобы передать любовное чувство, использована инверсия:

Не первые — эти кудри Разглаживаю, и губы Знавала — темней твоих.

Глаза возлюбленного сопоставляются с небесными звездами. На фоне повторяющегося предложения использовано сравнение:

Всходили и гасли звезды… … Всходили и гасли очи У самых моих очей.

В финале стихотворения также использован риторический вопрос:

Откуда такая нежность? И что с нею делать, отрок Лукавый, певец захожий, С ресницами — нет длинней?

Героиня обращается к «отроку лукавому», к «певцу захожему», еще раз пытаясь понять природу той нежности, которая владеет женщиной.

Стихотворение «Генералам двенадцатого года» было написано в Феодосии в конце декабря 1913 года. Оно посвящено Сергею Эфрону, мужу Марины Цветаевой. Героями этого стихотворения являются молодые генералы, защитившие Россию на Бородинском поле в 1812 году. Многим не суждено было вернуться с поля битвы. Смертью героя пал Тучков-четвертый Александр Алексеевич. Ему было всего 34 года. Интересна история создания этого стихотворения. По воспоминаниям дочери Цветаевой А.С. Эфрон, Марина Ивановна на толкучке в старой Москве купила коробочку с прелестным романтическим портретом Тучкова-четвертого в мундире, в плаще на алой подкладке. Он ей очень понравился, и она не расставалась с ним всю жизнь. Стихотворение, вдохновленное образом этого героя, проникнуто чувством скорби по поводу ранней смерти генерала:

В одной невероятной скачке Вы прожили свой краткий век… И ваши кудри, ваши бачки Засыпал снег. Вы побеждали и любили Любовь и сабли острие — И весело переходили В небытие.

Сама Марина Цветаева тоже «прожила свой краткий век» в «невероятной скачке», но ее творчество вырвалось из небытия и пришло к читателям.

«Есть стихотворцы сочиняющие, старательно придумывающие себе биографию, играющие в нее — их много. И есть те, у которых биография — постоянная напряженная жизнь в поэзии, естественное продолжение и воплощение материального бытия… Из этих немногих — Цветаева. Чудо высокого человеческого призвания и свершения, страстно желаемое ею с юных лет («Молитва») воплотилось в ней самой — поразительном феномене не только русской поэзии, но, может быть, прежде всего русской культуры, богатства которой столь же неисчислимы и не все еще осознаны нами» (Семен Бучкин).

Не нашли то, что искали? Воспользуйтесь поиском ↑↑↑

На этой странице материал по темам:

что значит для Марины Цветаевой родина и Москва лирика
вы идущие мимо меня история создания стихотворения
цветаева стихи о москве анализ восьмое стихотворение
краткий анализ стиха откуда такая нежность
анализ стихотворения цветаевой лучина

Марина Цветаева — Дети — это взгляды глазок боязливых ( Мирок )

Картинка Анализ стихотворения Цветаевой Мирок № 3

Deti — eto vzglyady glazok boyazlivykh,
Nozhek shalovlivykh po parketu stuk,
Deti — eto solntse v pasmurnykh motivakh,
Tsely mir gipotez radostnykh nauk.

Vechny besporyadok v zolote kolechek,
Laskovykh slovechek shepot v polusne,
Mirnye kartinki ptichek i ovechek,
Chto v uyutnoy detskoy dremlyut na stene.

Deti — eto vecher, vecher na divane,
Skvoz okno, v tumane, blestki fonarey,
Merny golos skazki o tsare Saltane,
O rusalkakh-sestrakh skazochnykh morey.

Deti — eto otdykh, mig pokoya kratky,
Bogu u krovatki trepetny obet,
Deti — eto mira nezhnye zagadki,
I v samikh zagadkakh kroyetsya otvet!

Ltnb — nj dpukzls ukfpjr ,jzpkbds[,
Yj;tr ifkjdkbds[ gj gfhrtne cner,
Ltnb — nj cjkywt d gfcvehys[ vjnbdf[,
Wtksq vbh ubgjntp hfljcnys[ yfer/

Dtxysq ,tcgjhzljr d pjkjnt rjktxtr,
Kfcrjds[ ckjdtxtr itgjn d gjkecyt,
Vbhyst rfhnbyrb gnbxtr b jdtxtr,
Xnj d e/nyjq ltncrjq lhtvk/n yf cntyt/

Ltnb — nj dtxth, dtxth yf lbdfyt,
Crdjpm jryj, d nevfyt. ktcnrb ajyfhtq,
Vthysq ujkjc crfprb j wfht Cfknfyt,
J hecfkrf[-ctcnhf[ crfpjxys[ vjhtq/

Ltnb — nj jnls[, vbu gjrjz rhfnrbq,
,jue e rhjdfnrb nhtgtnysq j,tn,
Ltnb — nj vbhf yt;yst pfuflrb,
B d cfvb[ pfuflrf[ rhjtncz jndtn!

Мария Цветаева. Стихи

Дети -- это взгляды глазок боязливых,
Ножек шаловливых по паркету стук,
Дети -- это солнце в пасмурных мотивах,
Целый мир гипотез радостных наук.

Вечный беспорядок в золоте колечек,
Ласковых словечек шепот в полусне,
Мирные картинки птичек и овечек,
Что в уютной детской дремлют на стене.

Дети -- это вечер, вечер на диване,
Сквозь окно, в тумане, блестки фонарей,
Мерный голос сказки о царе Салтане,
О русалках-сестрах сказочных морей.

Дети -- это отдых, миг покоя краткий,
Богу у кроватки трепетный обет,
Дети -- это мира нежные загадки,
И в самих загадках кроется ответ!

Ты не мог смирить тоску свою,
Победив наш смех, что ранит, жаля.
Догорев, как свечи у рояля,
Всех светлей проснулся ты в раю.

И сказал Христос, отец любви:
"По тебе внизу тоскует мама,
В ней душа грустней пустого храма,
Грустен мир. К себе ее зови".

С той поры, когда желтеет лес,
Вверх она, сквозь листьев позолоту,
Все глядит, как будто ищет что-то
В синеве темнеющих небес.

И когда осенние цветы
Льнут к земле, как детский взгляд без смеха,
С ярких губ срывается, как эхо,
Тихий стон: "Мой мальчик, это ты!"

О, зови, зови сильней ее!
О земле, где всe -- одна тревога
И о том, как дивно быть у Бога,
Всe скажи, -- ведь дети знают всe!

Понял ты, что жизнь иль смех, иль бред,
Ты ушел, сомнений не тревожа.
Ты ушел. Ты мудрый был, Сережа!
В мире грусть. У Бога грусти нет!

He смейтесь вы над юным поколеньем!
Вы не поймете никогда,
Как можно жить одним стремленьем,
Лишь жаждой воли и добра.

Вы не поймете, как пылает
Отвагой бранной грудь бойца,
Как свято отрок умирает,
Девизу верный до конца!

Так не зовите их домой
И не мешайте их стремленьям, --
Ведь каждый из бойцов -- герой!
Гордитесь юным поколеньем!

В старом вальсе штраусовском впервые
Мы услышали твой тихий зов,
С той поры нам чужды все живые
И отраден беглый бой часов.

Мы, как ты, приветствуем закаты,
Упиваясь близостью конца.
Все, чем в лучший вечер мы богаты,
Нам тобою вложено в сердца.

К детским снам клонясь неутомимо,
(Без тебя лишь месяц в них глядел!)
Ты вела своих малюток мимо
Горькой жизни помыслов и дел.

С ранних лет нам близок, кто печален,
Скучен смех и чужд домашний кров.
Наш корабль не в добрый миг отчален
И плывет по воле всех ветров!

Все бледней лазурный остров-детство,
Мы одни на палубе стоим.
Видно грусть оставила в наследство
Ты, о мама, девочкам своим!

Христос и Бог! Я жажду чуда
Теперь, сейчас, в начале дня!
О, дай мне умереть, покуда
Вся жизнь как книга для меня.

Ты мудрый, ты не скажешь строго:
-"Терпи, еще не кончен срок".
Ты сам мне подал -- слишком много!
Я жажду сразу -- всех дорог!

Всего хочу: с душой цыгана
Идти под песни на разбой,
За всех страдать под звук органа
И амазонкой мчаться в бой;

Гадать по звездам в черной башне,
Вести детей вперед, сквозь тень.
Чтоб был легендой -- день вчерашний,
Чтоб был безумьем -- каждый день!

Люблю и крест и шелк, и каски,
Моя душа мгновений след.
Ты дал мне детство -- лучше сказки
И дай мне смерть -- в семнадцать лет!

Когда снежинку, что легко летает,
Как звездочка упавшая скользя,
Берешь рукой -- она слезинкой тает,
И возвратить воздушность ей нельзя.

Когда пленясь прозрачностью медузы,
Ее коснемся мы капризом рук,
Она, как пленник, заключенный в узы,
Вдруг побледнеет и погибнет вдруг.

Когда хотим мы в мотыльках-скитальцах
Видать не грезу, а земную быль --
Где их наряд? От них на наших пальцах
Одна зарей раскрашенная пыль!

Оставь полет снежинкам с мотыльками
И не губи медузу на песках!
Нельзя мечту свою хватать руками,
Нельзя мечту свою держать в руках!

Нельзя тому, что было грустью зыбкой,
Сказать: "Будь страсть! Горя безумствуй, рдей!"
Твоя любовь была такой ошибкой, --
Но без любви мы гибнем. Чародей!

Не гони мою память! Лазурны края,
Где встречалось мечтание наше.
Будь правдивым: не скоро с такою, как я,
Вновь прильнешь ты к серебряной чаше.

Все не нашею волей разрушено. Пусть! --
Сладок вздох об утраченном рае!
Весь ты -- майский! Тебе моя майская грусть.
Все твое, что пригрезится в мае.

Здесь не надо свиданья. Мы встретимся там,
Где на правду я правдой отвечу;
Каждый вечер по лeгким и зыбким мостам
Мы выходим друг другу навстречу.

Чуть завижу знакомый вдали силуэт, --
Бьется сердце то чаще, то реже.
Ты как прежде: не гневный, не мстительный, нет!
И глаза твои, грустные, те же.

Это грезы. Обоим нам ночь дорога,
Все преграды рушащая смело.
Но, проснувшись, мой друг, не гони, как врага,
Образ той, что солгать не сумела.

И когда он возникнет в вечерней тени
Под призывы былого напева,
Ты минувшему счастью с улыбкой кивни
И ушедшую вспомни без гнева.

Дети — это взгляды глазок боязливых,
Ножек шаловливых по паркету стук,
Дети — это солнце в пасмурных мотивах,
Целый мир гипотез радостных наук.

Дети — это вечер, вечер на диване,
Сквозь окно, в тумане, блестки фонарей,
Мерный голос сказки о царе Салтане,
О русалках-сестрах сказочных морей.

Дети — это отдых, миг покоя краткий,
Богу у кроватки трепетный обет,
Дети — это мира нежные загадки,
И в самих загадках кроется ответ!

Цветаева М. И. Стихотворения и поэмы: В 5 т. Т. 1. N.–Y. 1980. C. 5.
Цветаева М. И. Собрание сочинений: В 7 т. Т. 1. М. 1994. C. 13.

Марина Цветаева в критике современников. В 2-х ч. Ч. I. 1910-1941 годы. Родство и чуждость / Сост. Л. А. Мнухина; коммент. Л. А. Мнухина, Е. В. Толкачевой. М. 2003.

М. Волошин. Женская поэзия* [* Марина Цветаева. Вечерний альбом. – Прим. авт. ]

«Невзрослый» стих М.Цветаевой, иногда неуверенный в себе и ломающийся, как детский голос, умеет передать оттенки, недоступные стиху более взрослому. Чувствуешь, что этому невзрослому стиху доступно многое, о чем нам взрослым, мечтать нечего. В начале книги это дитя, которое говорит о детях: [25]

Дети — это взгляды глазок боязливых,
Ножек шаловливых по паркету стук…
Вечный беспорядок в золоте колечек,
Ласковых словечек шепот в полусне,
Мирные картинки птичек и овечек,
Что в уютной детской дремлют на стене…

Утро России (Москва). 1910. № 323, 11 декабря. С. 6.

Библиография: Марина Цветаева. =Bibliographie des œuvres de Marina Tsvétaeva / Сост. Т. Гладкова, Л. Мнухин; вступ. В. Лосской. М.; Paris, 1993.

1 — ВЕЧЕРНИЙ АЛЬБОМ. Стихи. Детство – Любовь – Только тени. – Москва, Тов. тип. А. И. Мамонтова, 1910, 225 р.
Id. — Paris, LEV, 1980, 238 p.
Id. — Москва, Книга, 1988, 232 р. (Réimpr.)

30 — СТИХОТВОРЕНИЯ И ПОЭМЫ: В 5-ти томах. — New York, Russian Publishers Inc. 1980-1983, t. 1-4 [Vol. 5 en preparation. ].

55 — СОБРАНИЕ СТИХОТВОРЕНИЙ, ПОЭМ И ДРАМАТИЧЕСКИХ ПРОИЗВЕДЕНИЙ В 3-х ТОМАХ. Вступительная статья А. А. Саакянц. Составление и подготовка текста А. А. Саакянц и Л. А. Мнухина. Том I. Стихотворения и поэмы 1910-1920. — Москва, Прометей, 1990, 655 р.

«МИРОК» – третье стихотворение раздела «Детство» в «Вечернем альбоме». Несмотря на то, что тематически именно оно наиболее прямо выражает идею всего раздела, комментаторы, не сговариваясь, обходят его вниманием. Как кажется, его в первую очередь имел в виду М. Л. Гаспаров в следующем суждении: «Сейчас редко вспоминают вольфовский детский журнал «Задушевное слово» для младшего и старшего возраста, образец невысокопробной массовой литературы (это в нем читала Цветаева повесть Л. Чарской «Княжна Джаваха», которой посвятила поэтические стихи), — но можно прямо сказать, что стихи молодой Цветаевой по темам и эмоциям ближайшим образом напоминают стихи из этого богом забытого журнала, только отделанные безукоризненно усвоенной брюсовской и послебрюсовской техникой». См. Гаспаров М. От поэтики быта к поэтике слова // Марина Цветаева. Статьи и тексты. Wiener Slawistischer Almanach Sbd. 32. Wien, 1992. C 6–7. Из критиков это стихотворение упоминает только М. А. Волошин, который даже процитировал шесть строчек, наиболее инфантильных. Но определение автора «дитя, которое говорит о детях» не совсем верно, и не случайно Волошин выпустил строки 3–4, в которых о детстве говорится в несвойственных детям терминах.
Текст построен как развернутая парадигма определений «детства», каждое из которых является синекдохой, частью вместо целого, а все вместе конституирует маленький «мир», «мирок». Это своего «гимн» детству. Схожие жанровые модификации довольно широко распространены (ср. «Определение поэзии» Б. Л. Пастернака и «Что такое осень» Ю. Ю. Шевчука).
6-стопный хорей, четко распадающийся на два полустишия с женской цезурой, звучит как 3-стопный. Этому способствуют и внутренние рифмы: первая строка катрена обязательно рифмуется с первым полустишием второй, третья – может рифмоваться с первым полустишием четвертой. Для этого текста актуальны традиции хорея и 3-стопного (Л. Мей, «Вихорь», 1856), и 6-стопного (С. Надсон, «С пожелтевших клавиш…», 1882). См. Гаспаров М. Л. Очерк истории русского стиха. М. 2000. С. 196.
Первая строфа построена на чередовании мотивов радости и грусти, маркированном прилагательными: боязливых – шаловливых – пасмурных – радостных. Солнце в пасмурных мотивах – видимо, следует читать как «ребенок в слезах». Вторая строфа – наиболее умильная по тону, утрированная умильность приобретает игровой характер «подтрунивания», шутливой иронии. Это следствие нагнетания однородных грамматических форм, в окружении которых и слово беспорядок начинает пародийно восприниматься как «уменьшительно-ласкательное». В третьей строфе, напротив, ирония уступает место лиризму, здесь уже дети постарше. А в четвертой строфе речь идет о перспективе: дети – это загадка о том, кем они станут. Так, в более позднем стихотворении «Запечатленный, как рот оракула…» загадкой является беременная женщина, но в конце дается и отгадка: «Женщина, что у тебя под шалью? / – Будущее!»

Орфографические допущения. Не воспроизводятся буквы, отсутствующие в современном алфавите (ѣ, ѳ, i, ъ в соответствующих позициях). Не соблюдаются устаревшие нормы написания приставок (безпорядок) и падежных окончаний (мирныя).