Анализ стихотворения Брюсова Дон жуан

/ Задание_№_4

Теперь Дон Жуан напоминает кающегося грешника, пришедшего к доброму пастору излить свою переполненную грехами душу. Он готов «принять завет Христа» и «взять на грудь спасающее бремя // тяжёлого железного креста». Лирический герой не чувствует в себе жажды жизни, она превращается для него в тяжкое бремя, непосильную ношу. Дон Жуан, как уставший путник, ощущает себя «ненужным атомом» вселенной, который хаотично куда-то движется, но ни к чему не стремится, а потому никому не способен принести радость, никому, даже себе, подарить её, увы, не может. Он живёт как во сне. Сравнение с лунатиком подчёркивается отсутствием всякого интереса к чему бы то ни было, лирический герой автоматически совершает привычные действия, живёт по уже знакомому сценарию. Но даже эта «тишь путей» пугает героя, делает его слабым, беззащитным, «бледным», а потому лишь в смерти видит он своё спасение.

Итак, два Дон Жуана оказываются совсем не похожими друг на друга. Один — решительный, смелый, полный сил и стремлений. Другой — слабый, растерянный, потерявший интерес к жизни человек. При чтении этих сонетов создаётся ощущение зеркального отражения жизненных путей двух героев, слитых в единое целое — человеческую жизнь, первая половина которой — яркая, насыщенная и небезгрешная, вторая — тихая, наскучившая и оттого тяжкая. Зеркальность отражения видна и в избранных поэтами видах рифмовки. Перекрёстная рифмовка первых катренов сонета Брюсова, сменяется смежной, а затем кольцевой. Напротив, сонет Гумилёва начинается кольцевой рифмовкой, которая в конце произведения меняется на смежную и перекрёстную.

Зеркальность изображения героев усиливает ощущение спора двух поэтов, что, несомненно, помогает читателю задуматься и над своей собственной жизнью, стать участником философского рассуждения о человеческом предназначении, о смысле бытия …

«Пожалуй, жестокость, откровенная жестокость женщинам милее всего: в них удивительно сильны первобытные инстинкты. Мы им дали свободу, а они все равно остались рабынями, ищущими себе господина. Они любят покоряться».

Дон Жуан - один из наиболее излюбленных образов мировой литературы. Цель жизни Дон Жуана - любовь к женщине, для обладания которой обычно попираются человеческие и "божеские" законы. Этот герой показан нам как сластолюбец, властитель своей жизни, своей стихии, борющийся с препятствиями, которые чужды обычным людям.

У В. Брюсова Дон Жуан - это моряк, скитающийся по миру, искатель новых островов:

Я жажду новых стран, иных цветов,

Наречий странных, чуждых плоскогорий.

Острова, наречия, цветы - это все те новые впечатления, которые должны поглотить его, не дать ему опомниться, захватить его в свои объятья…но в то же время они дают ему глоток того свежего воздуха - нового чувства, за которым так и охотится Дон Жуан.

Да, ведь он обладает тем самым притягательным чувством - чувством ярого романтика, наслаждения, бесстыдства. Он служит притягательным магнитом или неким сладостным нектаром для женщин:

И женщины идут на страстный зов,

Покорные, с одной мольбой во взоре!

Н.С. Гумилёв сделал своего героя более жёстким, даже надменным. Здесь он воин; он проходит все испытания - это человек с железным и даже, скорее, каменным сердцем. Он не способен «рвать и метать»; сложно представить, что его захватывают чувства нежности, доброты. Нет, это просто чувство отваги, возникающее при преодолении нового рубежа, испытания, движения к новой цели.

И Дон Жуан готов к наказанию - к другому новому испытанию. Этот боец принимает участь, которая его ждет: ведь она неизбежна - она спасительна .А это и есть тот глоток воздуха, к которому так стремится герой В.Брюсова. Но здесь он действительно спасительный…

А в старости принять завет Христа,

Потупить взор, посыпать пеплом темя

И взять на грудь спасающее бремя

Тяжёлого железного креста!

Но, редко вспоминая об этом, он продолжает свой путь дальше, покоряя новые земли, вершины.

И приходит время, когда герой должен оглянуться, посмотреть назад. Но что же он там увидит? Это будет разруха, охваченная пламенем завоеваний, разбитые вдребезги сердца, а может, это будет пугающая пустота…

И лишь когда средь оргии победной

Я вдруг опомнюсь, как лунатик бледный,

Испуганный в тиши своих путей.

Дон Жуан познает те чувства и будет жалеть:

Я вспоминаю, что, ненужный атом,

Я не имел от женщины детей

И никогда не звал мужчину братом.

В.Брюсов, в отличие от Н.Гумилёва, награждает своего героя душой, теплотой сердца, познанием радости, наслаждением фееричной жизни. Дон Жуан - это сверхчеловек, обладающий неким знанием, душой, глубиной пугающей, но возносящей его над многими и многими. Он прекрасен. И ни у кого не возникает сомнений, чтобы противоречить ему. Он человек - он живёт этим.

Дон Жуан боготворит душу. Он знает - он виновник своего положения. Но ведь дон Жуан искатель; всё новое для него - наркотик. Он упивается жизнью, он ловит каждые её моменты, глотает каплю за каплей.

Да! Я гублю! Пью жизни, как вампир!

Но каждая душа – то новый мир

И манит вновь своей безвестной тайной.

И мы его прощаем. Мы сами готовы идти за ним, боготворить его.

Два эти одноимённых сонета раскрывают нам мир одного героя, одного единственного человека.

Но как он многогранен!

Начать сопоставительный анализ данных произведений следует с анализа формы, в которой они написаны. Оба этих стихотворения Гумилева и Брюсова написаны в форме сонета. Сонет – это стихотворение из 14 строк, обладающее канонической системой рифмовки и строгими стилистическими законами. На написание данного жанра произведений наложено много традиционных стилевых требований: это и возвышенная лексика и интонация, и точные редкие рифмы, и запрет на переносы и на повторение знаменательного слова в одном и том же значении. Все эти ограничения обусловлены художественной целью сонета как интеллектуального жанра лирики, где каждая строфа – шаг в развитии единой диалектической мысли.

В обоих «Дон Жуанах» форма сонетов строгая, т.е. стихотворения состоят ровно из 14 строк, сгруппированных по принципу: 4+4+3+3 (2 катрена. 2 терцета). Первые восемь в каждом из сонетов содержат две цепи сквозных рифм, при этом рифмовка первого катрена повторятся во втором (только у Брюсова эта рифма abab abab, а у Гумилева abba abba).

В заключительных шести строках у обоих авторов рифмовка не повторяется, что не противоречит правилам сонетного канона. В «Дон Жуане» Брюсова рифма в терцетах выглядит так: ccdeed, в то время, как у Гумилева :ccdede. Следует заметить, чтов терцетах используется иной тип рифмовки, нежели в катренах: в «Дон Жуане» первого автора – перекрестная рифмовка в катренах и кольцевая в терцетах, у второго, наоборот кольцевая рифмовка в катренах и перекрестная в терцетах.

Оба сонета «Дон Жуан» написаны пятистопным ямбом (соответствующим итальянскому 11–сложнику) - размером сабельным, ударным, ритмичность и быстрота которого полностью соответствует стремлению лирического героя к новым ощущениям. Он «жаждет новых стран, иных цветов», тем самым пытаясь «обмануть медлительное время», пытается взять от жизни всё.

Сходны два эти произведения и тем, что в них допускается наличие строфных переносов, т.е. графически выделенная строфа не является законченной. Вот, например:

Но каждая душа – то новый мир

И манит вновь своей безвестной тайной

Схватить весло, поставить ногу в стремя

И обмануть медлительное время…

Точность рифм так же нарушается в каждом из этих стихотворений. У Брюсова несовпадают окночания в первом катрене (моРЕ – плоскогорРИЙ) и в терцетах(случайНО-тайНОЙ), а у Гумилёва в первом терцете(победнОЙ-бледнЫЙ).

Поделенные на катрены и терцеты сонеты имеют строгую тематическую композицию. В данном случае оба «Дон Жуана» - сонеты лирические, части в которых следуют одна за другой в порядке тезис – развитие тезиса – антитезис – синтез. Например у Брюсова, в первом катрене лирический герой, являющийся персонифицированным, сообщает нам о жажде путешествий, перемен:

Я жажду новых стран, иных цветов,

Наречий странных, чуждых плоскогорий.

Во втором катрене лирический герой разворачивает описание женщин, встречавшихся ему на протяжении всех его путей:

И женщины идут на страстный зов,

Покорные, с одной мольбой во взоре…

Далее первом терцете лирический герой переходит от описания самих женщин непосредственно самому чувству любви, которое он способен разбудить в их (женских) сердцах(противопоставляет своим чувствам чувства женщин):

В любви душа вскрывается до дна,

Яснеет в ней святая глубина,

Где всё единственно и не случайно.

В последней части сонета – во втором терцете - лирический герой связывает две темы – жажду новизны и любовь. Он признает себя злодеем, играющим с чужими судьбами, но ничего не может с этим поделать, ведь жажда новых ощущений. которые он получает от любви каждой женщины превыше его моральных принципов(делает неожиданный вывод):

Да! Я гублю! Пью жизни, как вампир!

Но каждая душа – то новый мир

И манит вновь своей безвестной тайной.

Сонет Гумилева, написанный на эту же тему. обладает немного другой композицией:

Тезис данного сонета идентичен тезису сонета Брюсова; лирический герой жаждет нескончаемых путешествий и перемен:

Моя мечта надменна и проста:

Схватить весло, поставить ногу в стремя

И обмануть медлительное время,

Всегда лобзая новые уста.

Развитие тезиса здесь представлено абсолютно иначе: лирический герой, мечтающий всю жизнь «лобзать новые уста», переключается на описание действий в тот момент, когда ему придется отказаться от былой жизни – в старости:

А в старости принять завет Христа,

Потупить взор, посыпать пеплом темя…

Резкое противопоставление сказанному во втором катрене дает первый терцет: лирический герой теперь уже не в мечтах. а наяву задумывается о дальнейшей своей жизни после того, как выйдет из»забвения».Теперь уже мечты о старости, в которых по мнению героя можно просто отказаться от былой жизни рассеиваются, ведь на самом деле он осознает, как тяжело в один прекрасный момент понять, что вся твоя жизнь спущена в пустую и назревает вопрос: а что делать дальше?

И лишь когда средь оргии победной

Я вдруг опомнюсь, как лунатик бледный,

Испуганный в тиши своих путей…

В заключительной части лирический герой подходит к развязке соединяя тему одиночества и чувства «невыполненного долга»:

Я вспоминаю, что, ненужный атом,

Я не имел от женщины детей

И никогда не звал мужчину братом.

Подводя итог анализу данных сонетов с позиции их формы, следует дополнить, что любой сонет должен заключаться «сонетным замком». «Замок» обычно располагается в двух последних строках, реже – в одной. В лирическом стихотворении – это фраза, содержащая парадокс, неожиданный вывод. Как правило, малый объем замка определяет емкость, афористичность финальной фразы. У Брюсова сонетным замком является фраза: «Но каждая душа – то новый мир И манит вновь своей безвестной тайной.»,- которая объясняет непреодолимую тягу лирического героя к женщинам. Он(лирический герой) получает огромное удовольствие от общения, от постижения чужой души так же. как постигает удовольствие от раскрытия чего-то неизведанного. У Гумилева сонетный замок звучит иначе: «И никогда не звал мужчину братом».Никогда не звать мужчину братом –означает, что он никогда никого не воспримет как равного себе, т.е. не иметь друзей, а значит и быть обреченным на одинокую старость…

Перейдем к анализу звучания данных стихотворений. Как я уже говорила, они написаны размером пятистопного ямба, размером сабельным ударным, ритмичным. Чтение этих сонетов подобно бегу; они будто читаются на одном дыхании. В сонете Гумилева даже присутствует чередование мужской и женской рифм, что делает его попеременно то мягким, то твердым. У Брюсова такое чередование рифм отсутствует: каждая строка катрена или терцета заканчивается на ударный звук, а значит рифма в нем грубая мужская, что как нельзя лучше подчеркивает отточенность мысли и уверенность лирического героя в каждом своем слове:

Да, я – моряк! Искатель островов…

…Да! Я гублю! Пью жизни, как вампир!

Из анализа этих двух замечательных сонетов Гумилева и Брюсова можно сделать один вывод: несмотря на общую тему, тему Дон Жуана, два этих автора передают его мироощущение абсолютно по разному: если первый герой готов буквально кричать о своей любви к прожиганию своей жизни и жизни других,если он, первый Дон Жуан, наслаждается жизнью живя только сегодняшним днем, то мысли второго Дон Жуана отнюдь не так беспечны.Он уже начинает задумываться о старости, с горестью ожидая того момента, когда ему «надоест» вся его прежняя жизнь, он боится понять то. что прожил жизнь бессмысленно. Сопоставительный анализ Дон Жуанов Н.А.Гумилева и В.Я.Брюсова показал нам насколько одинаковыми. и в то же время насколько разными могут быть два. на первый взгляд одинаковых образа…

Дон Жуан – моряк и у Гумилёва и у Брюсова, жизнь Дон Жуана бурлит и кипит, в каждом движении героя видны страсть к женщине, к путешествию, безумие и рвение к жизни. Теперь о различии. Дон Жуан Гумилёва, наверное на пороге преклонных лет, поскольку он начинает задумываться о бессмысленности и пустоте прожитого. Ни детей, ни дома, ни жены… А герой Брюсова герой горит пламенем вершины жизни, он пьет её, как вампир, не задумываясь ни о чём. Нравится мне этот Дон Жуан, хоть глупец, но он мне нравится!

В литературе XX века В. Брюсов и Н. Гумилёв – личности во многом неоднозначные и противоречивые. Долгое время Н. Гумилёв считал В. Брюсова своим учителем, брюсовские мотивы прослеживаются в многих его стихах. Сопоставим две художественные интерпретации образа Дон Жуана в одноимённых сонетах этих авторов.

Легендарный Дон Жуан уже был многократно интерпретирован в литературе, размножен, как никто другой. А у Н. Гумилёва перед глазами был совсем свежий наглядный пример, написанный В. Брюсовым в 1900 году. Оба сонета написаны в форме монолога героя - от первого лица: « Да, я моряк…» и « Моя мечта…». Однако при первой публикации произведения В. Брюсова было написано: « Донъ Жуанъ». А при публикации гумилёвского Дон Жуана - «Донъ- Жуанъ». Стоит обратить внимание на то, что современные написания этого имени зависят, по - видимому, от редакторских предпочтений. Сонет В. Брюсова построен на «разворачивающихся», но непересекающихся сравнениях. Он сравнивает своего героя с моряком: « Да, я моряк! Искатель островов, / Скиталец дерзкий в неоглядном море. / Я жажду новых стран, иных цветов, / Наречий странных, чуждых плоскогорий ». Прослеживается мотив мореплавания, путешествия. Так же встречается и у Н. Гумилёва. « Схватить весло, поставить ногу в стремя…» это некий пример синхронных сравнений. Н. Гумилёв более тонко и осторожно обращается с литературными формулами. Они не развёрнуты, на них лишь дан намек. А сонет В. Брюсова построен на сравнениях типа «любовь- море», « любовник- путешественник» и т.д. Так же он сравнивает Дон Жуана с вампиром: « Да! Я гублю! Пью жизни, как вампир!» Кровь-любовь указывает на равенство этих двух понятий для поэта. Брюсовское мироощущение любви далеко от светлого, романтического чувства, оно является испепеляющей страстью плоти. Плотская любовь вместе с тем и духовна, она символизирует бесконечный путь раскрытия всё новых тайн: « Но каждая душа- то новый мир / И манит вновь своей безвестной тайной». В сонете же Н. Гумилёва можно заметить единственное сравнение «лунатик бледный». скорее всего это вариация на «Дон Жуана- вампира», но определённо здесь речь идёт о раскаявшемся грешнике: «А в старости принять завет Христа, / Потупить взор, посыпать пеплом темя/ И взять на грудь спасающее бремя/ Тяжёлого железного креста!» А вот у В. Брюсова. можно сказать, что речь идёт о классическом Дон Жуане, хотя в строках: «В любви душа вскрывается до дна, / Яснеет в ней святая глубина, / Где всё единственно и не случайно» - представляется образ «одумавшегося Дон Жуана». В гумилёвском же Сюжетно- идейном сонете «сворачивается» история образа. Его герой бездетный («Я не имел от женщины детей…»), одинокий(«И никогда не звал мужчину братом»)

Во всяком случае это результат его «стараний», но дело в том, что брюсовский Дон Жуан не осознает своего одиночества, жизнь для него- игра полная тайн, он одержим этими тайнами. Гумилёвский же Дон Жуан в конце- концов осознаёт всю неизбежность ситуации.

Перед нами два сонета В.Я.Брюсова и Н.С.Гумилёва «Дон Жуан», которые объединяет общее название, сквозной образ, характерный для мировой литературы вообще: Дон Жуан – легендарный испанец, распутник и беззаконник. Сонеты В.Я.Брюсова и Н.С.Гумилёва представляют собой художественную интерпретацию этого образа, и каждый из поэтов рисуют его по-своему.

В произведении В.Я.Брюсова Дон Жуан показан самоуверенным и самовлюблённым, он гордится тем, кто он есть, ему нравится тот образ жизни, который он ведёт («Да! Я гублю! Пью жизни, как вампир! // Но каждая душа – то новый мир // И манит вновь своей безвестной тайной»). В сонете Н.С.Гумилёва герою тоже нравится его жизнь, но он с тоской смотрит в будущее, понимает, что за свои грехи он будет отвечать перед Богом («А в старости принять завет Христа, // Потупить взор, посыпать пеплом темя // И взять на грудь спасающее бремя // Тяжёлого железного креста!»). В его произведении слышится сожаление и печаль («Я вдруг опомнюсь, как лунатик бледный…», «Я вспоминаю, что, ненужный атом, // Я не имел от женщины детей…»). На мой взгляд, это объясняется тем, что поэты относились к разным литературным направлениям: В.Я.Брюсов был символистом, видел мир как мир мечты, фантазии и грёз, а Н.С.Гумилёв был представителем акмеизма, он считал, что мир должен обрести «вещность».

Мир в стихотворении В.Я.Брюсова многозначен и таинственен, что характерно для поэзии символизма («искатель островов», «скиталец дерзкий», «пью жизни, как вампир», «и манит вновь своей безвестной тайной»), в то время как у Н.С.Гумилёва всё предельно просто и ясно. Он называет предметы своими именами, создаёт чёткий, конкретный образ («Моя мечта надменна и проста: // Схватить весло, поставить ногу в стремя…»).

Стихотворения различаются не только тем, что рисуют поэты, но и тем, как они это делают. В сонете В.Я.Брюсова много восклицательных предложений, что подчёркивает уверенность героя в правильности своих действий, гордость собою и самолюбование («Да, я – моряк!», «Да! Я гублю! Пью жизни, как вампир!»). Для этой же цели автор использует аллитерацию – часто повторяет звук [р] («Да, я моряк! Искатель островов, // Скиталец дерзкий в неоглядном море. // Я жажду новых стран, иных цветов, // Наречий странных, чуждых плоскогорий»).

В сонете Н.С.Гумилёва всего одно восклицательное предложение, которое подчёркивает понимание героем своей сущности, того, что его ждёт в будущем («…И взять на грудь спасающее бремя // Тяжёлого железного креста!»). Поэт использует аллитерацию звука [c], при помощи которой показана широта и безграничность пространства («Моя мечта надменна и проста: // Схватить весло, поставить ногу в стремя…»).

Таким образом, в рассмотренных произведениях поэты, каждый по-своему, сумели донести до нас образ легендарного Дон Жуана.

Перед нами два стихотворения, которые объединяет форма (сонет) и центральный герой. Сонет – стихотворное произведение в 14 строк, написанное с разными видами рифмовок. В данном случае оба сонета представляют собой итальянский тип (2 катрена и 2 терцета), оба написаны жизнерадостным пятистопным ямбом со множеством пиррихиев. Центральный герой обоих стихотворений – блистательный Дон Жуан. В сонете В.Я.Брюсова Дон Жуан – образ, воплощающий идею о вечном поиске идеала. Рискну предположить, что такой образ Дон Жуана связан с тем, что Брюсов был поэтом – символистом. Символизм - одно из крупнейших направлений в литературе, возникшее во Франции в 1870-80-х гг. и достигшее наибольшего развития на рубеже XIX и XX веков. прежде всего в самой России. Дон Жуан – это некий символ. Лирический персонаж представляется нам человеком, жаждущий новых приключений, новых женщин… Он считает, что каждая душа – это новая любовь и что смысл жизни и состоит в вечном поиске.

А в сонете Н.С.Гумилева Дон Жуан как бы оценивает собственную жизнь с высоты возраста: молодость – возраст страстей, а старость призвана замолить все грехи. При этом герой сам в глубине души осознает свое одиночество: он никому не нужен в жизни, ничего хорошего в ней не сделал. Думаю, что образ главного героя создается средствами акмеизма – творческого направления, которое Гумилев когда-то возглавил. Акмеисты провозглашали материальность, предметность тематики и образов, точность слова, что и находит свое подтверждение в стихотворении (четкий план жизни).

Теперь рассмотрим изобразительно-выразительные средства каждого стихотворения. В сонете Брюсова особую роль играют эпитеты, сравнения, используются антонимы, («Скиталец дерзкий; мучительный покров; пью жизни, как вампир; каждая душа, то новый мир; восторг и горе; единственно и не случайно»). Так же, я считаю немаловажным отметить повторение слова «да», усиливающее взгляды Дон Жуана («Да, я – моряк!; Да! Я гублю!»). Думаю, герой осознает свои действия и одновременно ужасается содеянному: что он через наслаждение идет к удовлетворению собственных прихотей («Да! Я гублю! Пью жизни как вампир! Но каждая душа – то новый мир И манит вновь своей безвестной тайной»). Значит, мы можем сделать вывод, что это стихотворение носит описательный характер. Стихотворение этого автора более поэтично, нежели сонет Гумилева, в стихотворении которого немного красочных определений по сравнению с сонетом Брюсова, но там так же присутствуют сравнение, метафора, оксюморон, а также литота («Я вдруг опомнюсь, как лунатик бледный; И взять на грудь спасающее бремя Тяжелого железного креста; медлительное бремя; ненужный атом»). Сонет этого автора повествовательно-рассудительному характера, потому что акцент в произведении сделан на констатации действий и на размышление о смысле бытия.

Стихотворение Гумилева гораздо глубже по смыслу, нежели сонет Брюсова. Произведение Брюсова представляется как красивый полет мысли, а произведение другого автора как некое наставление.

Таким образом, Дон Жуан – это вечный образ для русской литературы, как и для мировой. При этом суть образа зависит от мировоззрения поэта, который обращается к нему.

История литературы знает немало «вечных» образов, нообразДон Жуанаособенно популярен. В испанской, итальянской, французской, русской, чешской, украинской и литературах других странпредставленомножество версийсюжета ожизни бессмертного героя: о Дон Жуане писали Тирсо де Молина и да Понте, Мольер и Мюссе, Байрон и Гофман, Мериме, Пушкин, А.К. Толстой, Блок, Брюсов, Ахматова, Цветаева, Гумилев, Чапек, Шоу и многие другие.

Гумилев нередко называл себя учеником Брюсова, в связи с этим интересно сравнить образы Дон Жуана, представленные в сонетах названных поэтов, тем более что герой Гумилева был создан именно в период ученичества, а значит при непосредственнойвлиянииучителя. Но сонеты Гумилева и Брюсова достаточно разные.

Дон Жуан в произведении Брюсова предстаёт этаким «дерзким скитальцем». Герой эгоцентричени жесток: онсловно возвышает себянад всеми людьми. Брюсов показывает женщин покорными и покоренными:

И женщины идут на страстный зов,

Покорные, с одной мольбой во взоре!

Спадает с душ мучительный покров,

Все отдают они - восторг и горе.

Дон Жуан Николая Гумилева задорен и полон желаниясломать свою робкую, впечатлительную натуру. Он словно меняет маски: то он Адам, то праотец любви, то поэт, то капитан, то романтический путешественник. По воспоминаниям современников так же «примерял» маски «авантюристов» и сам Гумилев.

Героев Гумилева и Брюсова роднит любовь к путешествиям. В первой строфе сонета «Дон Жуан» Гумилева он восклицает:

«Моя мечта надменна и проста:

Схватить весло, поставить ногу в стремя

И обмануть медлительное время,

Всегда лобзая новые уста».

Однако для него характерныиные духовные ценности, чем для героя Брюсова. Он думает о старости, где надеется найти «спасающее бремя тяжелого креста». Его, в отличие от героя Брюсова, тяготит одиночество и невозможность найти идеал. Дон Жуан Брюсова нечестивый, эгоистичный человек. Он во многом отличается от Дон Жуана Гумилева. Также общая форма – сонет – служит показателем полемики двух поэтов.

Перед нами два одноименных сонета «Дон Жуан» В.Брюсова и Н.Гумилёва. В каждом из них солирует тема Дон Жуана. Брюсов пытается раскрыть этот образ, в виде моряка, используя скрытые сравнения и слова самого героя, которыми он пытается рассказать нам о том « Кто он есть?». Гумилёв же представляет тот же образ в виде полной противоположности героя Брюсова.

Но! Заметим, что он также использует вариант написания от первого лица, то есть от действующего лица.

Далее мы должны заметить то, что у « первого» желания совпадают с реальностью. а у «второго» - это лишь желания. Читая сонет Брюсова, чувствуется настроение, а именно гордость!

«Да, я – моряк! Искатель островов,

Скиталец дерзкий в неоглядном море.

Я жажду новых стран, иных цветов,

Наречий странных, чуждых плоскогорий.»

В первом катрене также сказуемые в большей мере выражены существительными. а,выраженных глаголом. всего один. Подобное происходит и в последующих катренах – малое количество глаголов. Вовсе нету и глаголов движения, выходит в действиях нет динамики, всё происходит на словах, к тому же, строфы из стихотворения дают понять, что действие происходит здесь и сейчас, а точнее наш герой сообщает нам, что он живет сегодняшним днём !

Я вдруг опомнюсь, как лунатик бледный,

Испуганный в тиши своих путей,

Я вспоминаю, что, ненужный атом,

Я не имел от женщины детей

И никогда не звал мужчину братом.

Анализ стихотворений Валерия Брюсова ("Дон-Жуан") и Николая Гумилева ("Дон-Жуан").

Дон-Жуан….Всем знакомый образ распутника и беззаконника, «вечный образ» в литературе, который был отражен во многих произведениях. Но интересно то, как поэтам и писателям удается об одном и том же писать неповторимо, особенно, индивидуально, ярко. Два различных образа Дон-Жуана отражены в представленных стихотворениях В.Брюсова и Н.Гумилева. Внешне произведения очень сходны: одинаковое название, жанр (сонет), один размер – пятистопный ямб. Однако уже в первой строфе намечаются противоположные образы. Оба поэта, продолжая традиции А.С. Пушкина («Каменный гость»), А.Блока, обращаются к данному образу.

Дон Жуан у Брюсова – «моряк», «искатель», постоянно стремящийся к открытию чего-то нового, постижению неизвестного. Прилагательные «новый», «иных», «странных», «чуждых» выступают в роли контекстных синонимов и нужны автору для того, чтобы показать стремление лирического героя к неизвестности. Инверсия («наречий странных») выделяет слово «странных», которое характеризует и самого героя.

Дон Жуан Гумилева, несомненно, противопоставляется «дерзкому скитальцу» Брюсова. Он уже задумывается о старости и о том, как «потупится его взор», в то время как герой Брюсова полон энергии, жизни, молодости. Антитеза проявляется и в интонации. Уже с первых слов, с утверждения («Да, я – моряк!») ощущается торжественный тон повествования. В стихотворении Гумилева наоборот спокойные интонации. Неслучайно возникает образ «тиши», он противопоставляется образам в творении Брюсова: «страстный зов», «восторг». Герой Гумилева решается «принять завет Христа», то есть смириться со своей судьбой, он воспринимает действительность как данность, раз и навсегда устоявшуюся. В то время как Дон-Жуан Брюсова «жаждет новых стран, иных цветов». Это романтический герой, в котором бушуют силы необъятные. Он чужой в этом мире, «скиталец в неоглядном море». Образ моря также характерен эпохе Романтизма и символизирует саму жизнь. Дон-Жуан, несомненно, романтический образ. Но Брюсов раскрыл его в рамках символизма. Поэтому в стихотворении мы видим и крайний индивидуализм, то есть повышенный интерес к проблеме личности, также культ таинственности («и манит вновь своей безвестной тайной»), противопоставление социального и индивидуального (Дон-Жуан отличается от остальных людей, он «скиталец»), утверждение равнозначности реального и идеального. В стихотворении Гумилева читатель может увидеть черты другого литературного направления – акмеизма. Это и внимание не столько к противоречивости общества, сколько к отражению этих противоречий в сознании человека («Я вспоминаю, что ненужный атом…»), и осознание героем своей «ненужности». Поэтому произведение Гумилева больше проникнуто настроением грусти и тоски. Автор создает мелодику, настроение стихотворения с помощью звукописи: прием ассонанса (гласные а, о, е создают приглушенное звучание, задают медленный темп). Брюсов же создает звуковую инструментовку с помощью аллитерации (множество сонорных и звонких согласных – р, л, н, в, которые придают произведению торжественность, рисуют сильные, громкие эмоции лирического субъекта). Поэтому и звучание, пафос у стихотворений разный: «Дон-Жуан» Брюсова несколько торжественен, а в творении Гумилева интонация более спокойная.

Оба произведения - это своеобразный «внутренний монолог» с элементами исповедальности. Перед нами не обезличенный персонаж, а герой со своей судьбой, характером, целями и стремлениями («Моя мечта надменна и проста»; «Да, я – моряк! Искатель островов»). Поэтому и повествование ведется от первого лица, на что указывают многочисленные местоимения «я» («я гублю», «я вспоминаю»). Но герой не тождествен с автором.

Представленные стихотворения написаны в жанре сонета, строгой формы четырнадцатистишия. Состоят из двух частей: двух катренов и двух терцетов. Однако каждая строфа обладает самостоятельной законченностью. Перекрестная рифмовка (в произведении Брюсова) и кольцевая (у Гумилева) также представляет каждую часть как законченное целое.

Первый катрен – это своеобразная экспозиция, в нем утверждается основная теме произведения, а также возникает главный образ – Дон-Жуана. Во втором катрене развиваются положения, высказанные в первой строфе. В стихотворении Гумилева они противопоставляются: молодость и старость. Автор обращается к теме жизни и смерти. В произведении Брюсова вторая строфа продолжает раскрывать образа Дон-Жуана. Однако в первом катрене развивается тема жизни: описываются цели и стремления лирического героя («Я жажду новых стран»), а во втором – тема любви. («И женщины идут на страстный зов»). Первый терцет – это развязка темы, а второй – это «сонетный замок», быстрое завершение развязки («Да! Я гублю!»).

Несомненно, настолько яркий и интересный образ, как Дон-Жуан, всегда будет волновать поэтов, писателей, художников слова. Поэтому он является «вечным», остается современным и спустя столетия.

вся

Картинка Анализ стихотворения Брюсова Дон жуан № 2

АНАЛИЗ СТИХОТВОРЕНИЯ ГУМИЛЁВА Н ДОН ЖУАН
- анализ, сочинение, реферат к произведению
Гумилёв Н. С. ДОН-ЖУАН

Картинка Анализ стихотворения Брюсова Дон жуан № 3

ALLPOETRY | 13-09-2012 20:07:08
АНАЛИЗ СТИХОТВОРЕНИЯ ГУМИЛЁВА Н ДОН ЖУАН

Стихотворение «Дон Жуан» написано основателем течения акмеистов в 1910г. Скорее всего идея написания этого
стихотворения глубоко связана с Анной Горенко (Ахматовой), с которой в апреле 1910г. он обвенчался.

Автор хотел донести до читателей сомнения своего героя и из-за этого задачей своей думы поставил решение
проблемы отношения человека к своему жизненному пути.

Идея: мы, наша жизнь и наши меты ничтожны.

Настроение лирического героя трагическое. Он не видит ценности в пройденном жизненном отрезке. Лирический
герой всё анализирует, вспоминает и вместе с этим его чувства развиваются по нарастающей. Он всё более
чувствует себя ничтожным и всю неправильность своей жизни. Строфа думы — сонет, что предаёт ей определённую
стройность, четкость.

Гумилёв не использует большого количества изобразительно-выразительных средств. Этим он показывает
философскую мысль лирического героя о важном и жизненном.

Эпитеты: медлительное время; спасающее бремя; тяжёлый железный крест; ненужный атом; новые уста; победная
оргия; лунатик бледный;

Сравнения: бремя тяжёлого железного креста; я вдруг опомнюсь, как лунатик бледный; я вспоминаю, что, ненужный
атом;

Метафоры: посыпать пеплам темя;

Но всё же при всей этой скудности средств автор использует риторическое восклицание:

А в старости принять завет Христа,

Потупить взор, посыпать пеплом темя

И взять на грудь спасающее бремя

Тяжелого железного креста!

Дума написана пятистопным ямбом с пиррихием и спондеем.

Рифмы женские и мужские (АббААббАввГдГд), точные и неточные.

Я считаю, что автор этого произведения и лирический герой очень похожи. Они близки по духу, мысли и
страданиям. Может быть, единственная разница в том, что для лирического героя уже всё потеряно, он слишком
поздно задумался о смысле жизни, а у автора ещё всё впереди. У него ещё есть время, чтобы стать рыцарем, а не
Дон Жуаном.

рейтинг: не помогло 1 | помогло 3 |

«Дон-Жуан» Н.Гумилев

«Дон-Жуан» Николай Гумилёв

Моя мечта надменна и проста:
Схватить весло, поставить ногу в стремя
И обмануть медлительное время,
Всегда лобзая новые уста.

А в старости принять завет Христа,
Потупить взор, посыпать пеплом темя
И взять на грудь спасающее бремя
Тяжелого железного креста!

И лишь когда средь оргии победной
Я вдруг опомнюсь, как лунатик бледный,
Испуганный в тиши своих путей,

Я вспоминаю, что, ненужный атом,
Я не имел от женщины детей
И никогда не звал мужчину братом.

Анализ стихотворения Гумилева «Дон-Жуан»

Образ дона Жуана — испанского распутника — один из самых популярных в мировой литературе. Количество произведений, в которых встречается этот персонаж, — около 150. В частности, к нему обращался Гумилев. Современники по-разному характеризовали поэта, но нередко в их описаниях встречались следующие слова: авантюрист, мечтатель, поклонник опасностей и приключений, романтик. Сам стихотворец считал себя крайне некрасивым мужчиной, но при этом старался заслужить славу любимца представительниц прекрасного пола. По воспоминаниям Оцупа, Гумилев играл роль дона Жуана из задора, пытаясь пойти против своей натуры — впечатлительной, робкой, нежной.

Первое произведение Николая Степановича, посвященное испанскому распутнику, было опубликовано в сборнике «Жемчуга» 1910 года. Сонет «Дон-Жуан» — размышления лирического героя о собственной жизни. В стихотворении неутомимый любовник начинает задумываться о старости, хотя он еще жаждет приключений и желает соблазнять женщин. В конце жизни дон Жуан хочет «взять на грудь спасающее бремя тяжелого железного креста», покаяться, искупить грехи, хотя во многих произведениях мировой литературы этот персонаж представлен как безбожник. У Гумилева лирический герой осознает свою ненужность, тотальное одиночество. Он упоминает вечные ценности, жалея, что никогда не будет иметь от женщины детей и не назовет мужчину братом. В стихотворении Николай Степанович затронул важнейшие мотивы: молодости и старости, жизни и смерти.

К легендарному образу Гумилев обратился еще раз. В 1911 году состоялось первое чтение стихотворной одноактной пьесы «Дон Жуан в Египте». В произведении действие происходит в начале двадцатого столетия. В нем Николаю Степановичу удалось соединить любовь к экзотике с ироничным отношением к современности. Согласно сюжету, дон Жуан выбрался из бездн ада и вернулся на землю. На берегах Нила он встретил Лепорелло, ставшего египтологом. Сопровождали бывшего слугу севильского распутника его невеста-американка и ее отец — торговец свиньями из Чикаго. В итоге дон Жуан с легкостью соблазнил возлюбленную Лепорелло. В пьесе перед читателями предстает более каноничный образ знаменитого распутника, нежели в сонете. Гумилев отказался от религиозности героя, от его попыток философских размышлений. Мы видим все того же весельчака, гуляку, соблазнителя, которого даже ад не смог исправить.

История литературы знает немало «вечных» образов, но образ Дон Жуана особенно популярен. В испанской, итальянской, французской, русской, чешской, украинской и литературах других стран представлено множество версий сюжета о жизни бессмертного героя: о Дон Жуане писали Тирсо де Молина и да Понте, Мольер и Мюссе, Байрон и Гофман, Мериме, Пушкин, А.К. Толстой, Блок, Брюсов, Ахматова, Цветаева, Гумилев, Чапек, Шоу и многие другие.

Гумилев нередко называл себя учеником Брюсова, в связи с этим интересно сравнить образы Дон Жуана, представленные в сонетах названных поэтов, тем более что герой Гумилева был создан именно в период ученичества, а значит при непосредственной влиянии учителя. Но сонеты Гумилева и Брюсова достаточно разные.

Дон Жуан в произведении Брюсова предстаёт этаким «дерзким скитальцем». Герой эгоцентричен и жесток: он словно возвышает себя над всеми людьми. Брюсов показывает женщин покорными и покоренными:

И женщины идут на страстный зов,

Покорные, с одной мольбой во взоре!

Спадает с душ мучительный покров,

Все отдают они - восторг и горе.

Дон Жуан Николая Гумилева задорен и полон желания сломать свою робкую, впечатлительную натуру. Он словно меняет маски: то он Адам, то праотец любви, то поэт, то капитан, то романтический путешественник. По воспоминаниям современников так же «примерял» маски «авантюристов» и сам Гумилев.

«Моя мечта надменна и проста:

Схватить весло, поставить ногу в стремя

И обмануть медлительное время,

Всегда лобзая новые уста».

Однако для него характерны иные духовные ценности, чем для героя Брюсова. Он думает о старости, где надеется найти «спасающее бремя тяжелого креста». Его, в отличие от героя Брюсова, тяготит одиночество и невозможность найти идеал. Дон Жуан Брюсова нечестивый, эгоистичный человек. Он во многом отличается от Дон Жуана Гумилева. Также общая форма – сонет – служит показателем полемики двух поэтов.

Но! Заметим, что он также использует вариант написания от первого лица, то есть от действующего лица.

«Да, я – моряк! Искатель островов,

Скиталец дерзкий в неоглядном море.

Я жажду новых стран, иных цветов,

Наречий странных, чуждых плоскогорий.»

А сказуемые в настоящем времени тому подтверждение:

«Да! Я гублю! Пью жизни, как вампир!

Но каждая душа – то новый мир»

Тогда обратимся к « Гумилёвскому» образу дон Жуана.

Его же настроение и состояние разума- это мечты! Он полностью в них погружён!

«Моя мечта надменна и проста:

Схватить весло, поставить ногу в стремя

И обмануть медлительное время,

Всегда лобзая новые уста.»

А словосочетания « медлительное время» и « новые уста» показывают, что герою СКУЧНО жить! Ему хочется чего-то нового, ошеломительного. чтобы потом, как по его же словам

«И лишь когда средь оргии победной

Я вдруг опомнюсь, как лунатик бледный…»

Но тем не менее его мечты, не будущего и не прошлого времени, выходит он живёт ими. Живёт, но у себя в воображении и от этого создается такая, блуждающая в коридорах удовольствий, атмосфера, но это лишь воображение, а вернувшись к реальной жизни, он понимает, что он никогда этого не делал и вряд ли сделает.

«Я не имел от женщины детей

И никогда не звал мужчину братом»

Так получается они разные! Один, тот, что у Брюсова. независимый, счастливый – моряк! Второй, тот, что принадлежит творению рук Гумилёва: мечтательный и нерешительный – интеллигент.

Да, так и есть. Они совсем не похожи, но единственное их объединяет- они Дон Жуаны. И какими бы себе не представляла их древняя и современная литература. они те, кто они есть.

Образ Дон Жуана – один из тех образов в литературе, которые не перестают тревожить воображение поэтов и писателей разных веков. В. Брюсов и Н. Гумилев, крупнейшие поэты начала 20 века, обратились к этому «вечному» типу.

Образы Дон Жуанов в одноименных сонетах В. Брюсова и Н. Гумилева предстают по-разному.

Лирическому герою в произведении Брюсова свойственна уверенность в правильности своего жизненного пути. Об этом свидетельствует восклицание «Да!», с которого начинаются первая и последняя строфы. Эта закольцовка подчеркивает цельность натуры, монолитность образа. Лирический же герой в сонете Гумилева сложен, его сознание расколото, противоречиво. Он, «как лунатик бледный», опомнился и с ужасом взирает на плоды рук своих. И хотя живет в нем «мечта надменна и проста» «лобзать уста» и в «оргии победной» нестись по свету, но в то же время он осознает бессмысленность своего существования, что имеет подтверждение в словосочетании «ненужный атом».

Дон Жуан Брюсова – искренний жизнелюб, он жадно впитывает все, что дает ему жизнь, стремиться постичь ее. И несмотря на то, что тема вины («Я гублю!») звучит в его устах, но нет раскаяния; он оправдывает себя тем, что выпивая жизни, открывает тайны их внутреннего мира, спасает их от безвестности.

Дон Жуан Гумилева – обманщик. Его цель не постичь жизнь, а всего лишь «обмануть … время», уплыть, ускакать от старости. Тему обмана продолжает вторая строфа: «принять завет Христа», чтоб избежать расплаты за грехи. Но в заключительных строках он искренен в своем раскаянии и двойным отрицанием («не имел от женщины детей и никогда не звал мужчину братом») очерчивает безысходный круг своего одиночества. Герой Гумилева страдает от одиночества, полон сожаления.

Герой Брюсова самодостаточен, ни о чем не сожалеет, ни в ком не нуждается.

Разное у персонажей и понимание любви. Если у Дон Жуана Гумилева любовь плотская, бездуховная («Всегда лобзая новые уста», «оргии победной»), то у брюсовского героя любовь – гамма эмоций («восторг и горе»). По Брюсову, в любви душа освобождается от оков, в ней «вскрывается святая глубина» - индивидуальность и закономерность, та «неслучайность», что лежит в основе мирозданья. И постигая новую любовь и душу новой женщины, Дон Жуан постигает смысл существования мира и, возможно, Бога (хоть этого слова и нет в тексте).

Сравнивая сонеты В. Брюсова и Н. Гумилева, нельзя не отметить, насколько различен образ Дон Жуана в них. У В. Брюсова Дон Жуан предстает дерзким искателем приключений, жаждущим новых, ярких эмоций и впечатлений, в то время как у Н. Гумилева Дон Жуан человек духовный, отягощенный мыслями о старости и одиночестве, стремящийся найти покой и прощение.

Объединяет лишь двух героев любовь к путешествиям. Однако брюсовский Дон Жуан не задумывается о нравственных ценностях и живет только настоящим:

«Да! Я гублю! Пью жизни, как вампир!

Но каждая душа – то новый мир!»

Герой не ценит людей, относится к ним как к источнику удовольствий. У Н. Гумилева Дон Жуан гуманнее, его образ пронзительнее, трагичнее.

« Я вспоминаю, что ненужный атом,

Я не имел от женщины детей

И никогда не звал мужчину братом.»

Таким образом, Дон Жуан Брюсова неглубокий, поверхностный персонаж, живущий единым мгновением, чуждый и далекий от осмысления переживаний других людей противопоставляется гумилевскому Дон Жуану, страдающему от своего одиночества и от осознания никчемности своего бытия.

В литературе существует более ста трактовок образа легендарного Дон Жуана. Тем не менее, Валерий Брюсов в 1900-м, а Николай Гумилев в 1910 – м году тоже посвятили ему свои произведения. Что это? Дань моде? Известно, что в начале века модно было поэтическое обращение к различным «вечным» образам. Да и сонет в те времена в России был очень популярен. Но, думаю, не в моде дело. Валерий Брюсов считал: «В поэзии, в искусстве на первом месте сама личность художника! Она и есть сущность…» А Гумилев был его талантливым учеником.

Так что вполне объяснимо, почему поэты избрали жанр сонета: в этой малой и такой специфической форме невозможно всесторонне раскрыть легендарный образ, но поделиться своими чувствами, мироощущениями в один из моментов скоротечной жизни вполне можно. Так что же явили миру Учитель и Ученик, символист и акмеист?

Да, в этих стихотворениях много общего: название, жанр, форма монолога (причем, от первого лица мало кто писал о Дон Жуане), мотив путешествия. Но различий, мне думается, больше.

Символист Брюсов, конечно же, наполнил свой сонет образами-символами: «любовь – море», «любовник – путешественник», «любовь/женщина – неведомая страна». Отдал он дань и цветовой символике: «любовь/женщина – иной цвет». Через эти сравнения и раскрывает поэт образ своего героя. И, несмотря на некоторую эпатажность («Да, я – моряк..», «Да! Я гублю! Пью жизни, как вампир»), несмотря на то, что сонет напоминает реплику диалога-спора, диалога-борьбы, Дон Жуан у Брюсова узнаваем, таким он чаще всего и изображался. Как говорят, классический.

У Гумилева же Дон Жуан иной, непривычный – подводящий итоги своей яркой, блестящей жизни. Непривычно и то, что в лирическом произведении явно виден сюжет, который выстроен таким образом, чтобы просто и ясно, как и положено акмеистам, донести до читателя определенную, очень важную для автора мысль. Образ - идея?

Принято считать, что у Брюсова образно-сравнительный, а у Гумилева сюжетно-идейный подход к изображению Дон Жуана.

Нельзя не обратить внимания на композицию сонетов. «Путешествию» Дон Жуана, срывающего цветы удовольствия, по Стране Любви Брюсов посвятил три строфы. И это «жажду», и восторженное ударное О, и риторические восклицания очень красноречивы. У Гумилева то же самое по содержанию: надменность, стремительность, жажда нового, обман … Но всего в одной строфе. Не отрекаясь от такого образа жизни, автор противопоставляет ему то, что потом: «А в старости…» - и посвящает этому три строфы!

Мне кажется интересным переход Гумилева от безличных схватить, поставить, обмануть… к «Я…опомнюсь». «Вдруг»… И собственная реакция героя – испуг. И сравнение себя с «лунатиком бледным». Нет ли здесь аллюзии? Не тот ли это брюсовский вампир, губящий всех и вся? Нет, Дон Жуан Брюсова не в ужасе от того, что пьет чужие жизни: каждая новая душа – новый мир, который его манит и манит «своей безвестной тайной». Разгадке этих тайн он и следует безоглядно. Гумилевского же Дон Жуана испугает одиночество, «тишь своих путей». Показательным мне кажется, как Гумилев обыграл категорию вида глагола. «Опомнюсь» - снизошло озарение, а потом: «Вспоминаю…». И не конца этим воспоминаниям! И нет предела самоуничижению: «ненужный атом»! и все потому, что в течение всей своей бурной жизни Дон Жуан так и не познал ни настоящей любви, ни отцовства, ни дружбы…

И все-таки при всех различиях брюсовского и гумилевского Дон Жуанов я не могу возвысить одного и принизить другого. Герой Брюсова вступает в любовные поединки (не потому ли поэт заменил свойственную сонету опоясывающую рифму перекрестной?), так как любовь живительна для его души: «яснеет в ней святая глубина», в ней (и это для меня очень важно!) «все единственно и не случайно».

Так что воспринимаю я эти сонеты не как различные художественные интерпретации одного образа, а как дополнение друг другу. Только в совокупности они приоткрывают завесу в мир души много раз перепетого Дон Жуана. Каждый из читателей-интерпретаторов видит в герое то, что видит. Сейчас. Завтра взгляд-оценка могут быть другими. И это нормально!

Пленяющая сила этих двух таких похожих и разных сонетов в том, что они каждому из читателей (а донжуанство свойственно многим!) помогают, может быть, понять себя, свои чувства, может быть, предвидеть последствия тех или иных своих поступков… Ведь нетленная сила искусства, по мнению Николая Гумилева, «его мировое назначение» состоит в том, чтобы «облагородить людскую природу». И, думается, что Учитель в этом с ним солидарен.

Дон Жуан В.Я.Брюсова моряк и «дерзкий скиталец», которого влечет желание жить полной жизнью. Герой эгоистичен и жесток, он возвышается на пьедестале покорителя сердец, властителя судеб. Мир женских сердец ему представляется покорным и покоренным.

И женщины идут на страстный зов,

Покорные, с одной мольбой во взоре!

Спадает с душ мучительный покров,

Все отдают они – восторг и горе.

Любовь Дон Жуана чужда своей божественной природе, это как бы своеобразный способ познания мира, раскрытия тайн души.

Да! Я гублю! Пью жизни, как вампир!

Но каждая душа – то новый мир

И манит вновь своей безвестной тайной…

Мечта Дон Жуана Гумилева противоречива, она «надменна и проста». В молодости главное для него:

Схватить весло, поставить ногу в стремя

И обмануть медлительное время,

Всегда лобзая новые уста.

А в старости он мечтает искупить все свои грехи, потому что познавший все искушения в молодости, он подводит итоги жизни, размышляет, раскаивается.

А в старости принять завет Христа,

Потупить взор, посыпать пеплом темя

И взять на грудь спасающее бремя

Тяжелого железного креста!

В глубине души Дон Жуан Гумилева понимает, что он всего лишь «лунатик бледный, испуганный в тиши своих путей». Ему не суждено найти свое единственное счастье. Он не в силах что-то изменить, с ужасом смотрит на всю свою жизнь.

Я вспоминаю, что, ненужный атом,

Я не имел от женщины детей

И никогда не звал мужчину братом..

Но героев Гумилева и Брюсова роднит любовь к путешествиям.

Таким образом, сопоставив Дон Жуанов Гумилева и Брюсова мы увидели насколько разными представляют себе их разные авторы.

“Дон Жуан”(Гумилев):Сонет «Дон Жуан» — исповедь героя, его размышления о жизни, своеобразное признание самому себе.

Его мечта противоречива,она-“надменна и проста”.В молодости главное для Дон Жуана:“Схватить весло, поставить ногу в стремя,И обмануть медлительное время,Всегда лобзая новые уста…”А в старости он мечтает искупить грехи,общаться с Богом,размышлять,раскаиваться:“А в старости принять завет Христа,Потупить взор, посыпать пеплом темя,И взять на грудь спасающее бремя,Тяжелого железного креста!”Гумилевский “Дон Жуан”очень наивен,если верит,что в одно мгновенье раскаяньем можно искупить все свои грехи.Настрой у героя нерешительный,испуганный,задумчивый, в глубине души он понимает,что он всего лишь “лунатик бледный, Испуганный в тиши своих путей”.И с ужасом он размышляет о своей жизни,понимая,что никогда у него не будет детей,настоящих друзей и ему не будет суждено найти своё единственное счастье. Он признаёт слабость человеческой природы перед небесными силами, невозможность обретения земного идеала.

“Дон Жуан”(Брюсов):У героя позитивный,весёлый,жизнерадостный,смелый настрой.Он жаждит приключений и очень эгоистичен (“Да,я- моряк!Искатель островов,Скиталец дерзкий в неоглядном море.”)Он считает женщин покорными и покоренными(“И женщины идут на страстный зов,Покорные, с одной мольбой во взоре!”)В отличие от “Дон Жуана”Гумилева(которого тяготит одиночество и невозможность найти идеал),“Дон Жуан”Брюсова не утруждает себя поисками идеала,ему интересна жизнь сама по себе.Любовь для него- это, скорее, своеобразный инструмент познания мира, один из способов раскрытия тайн души.( “Но каждая душа — то новый мир,И манит вновь своей безвестной тайной”)В сонете Брюсова преобладает вампиризм, власть над другой душой,и это совершенно чуждо Гумилевскому “Дон Жуану”с его религиозностью.(“Да! я гублю! Пью жизни, как вампир!”)

Для лирических интерпретаций средневековой легенды о Дон Жуане выбираются отработанные традицией формы – баллада у А. Блока («Шаги Командора», 1910), сонет у К. Бальмонта (цикл из четырех сонетов «Дон Жуан»), сонет у В. Брюсова «Дон Жуан» (1900), сонет у Н. Гумилева «Дон Жуан» (1910), сонет у И. Северянина «Дон Жуан» (1929). Только А. Блок воспроизводит полностью персонажный состав легенды. К. Бальмонт, В. Брюсов, Н. Гумилев, И. Северянин сворачивают сюжет легенды в имя одного персонажа, героя-архетипа – Дон Жуана. Как сюжетопорождающий персонаж Дон-Жуан несет память контекстов, в которых функционировал ранее, сохраняя при этом связь с прототекстом – легендой о севильском обольстителе.

Редукция отправителя наказания – Командора на фоне отказа от традиции романтической реабилитации Дон Жуана ведет к ассимиляции героем функции Командора: он и нарушитель запретов и отправитель наказания для самого себя. Герой наказан одиночеством и осознанием своей ненужности (Н. Гумилев), бесцелием бытия (К. Бальмонт), старостью и одиночеством (И. Северянин).

Новую форму реабилитации Дон Жуана в соответствии со своей концепцией многовариантности, глубины человеческого «я» предлагает В. Брюсов в сонете «Дон Жуан». Ключевая фраза сонета: «Пью жизни, как вампир!». Так герой расширяет пределы своего «я», а, следовательно, и проживает несколько жизней в течение одной. В стихотворении «Молодость мира» Дон Жуан и Фауст стоят у истоков бытия, будущее человечества – сумма их метаморфоз во времени. В сонете «Дон Жуан» герой движим желанием «обмануть медлительное время».

Непредсказуемость творчества и предсказуемость финала легенды и характера сонетной формы – исходные противоположности, амбивалентность которых становится несущей конструкцией в сонете о Дон Жуане периода «серебряного века». Лирические версии легенды о Дон Жуане, в силу смысловой концентрированности лирики и ограниченности в ней текстового пространства (в данном случае - 14 строк), идут по пути воспроизведения только финала легенды или же итога жизни героя. Но итог жизни уже у легендарного Дон Жуана амбивалентен: Дон Жуан – распутник и раскаявшийся грешник. Так открывается новый аспект амбивалентности: несовпадения героя с самим собой, его потенциальная непредсказуемость. Третий аспект амбивалентности связан с примериванием амплуа Дон Жуана на индивидуальность автора. Донжуанство Брюсова принимало формы вампиризма: Н. Львова застрелилась в 1913 году из пистолета, подаренного ей Брюсовым, ранее этот пистолет был разряжен Н. Петровской в А. Белого, соперника Брюсова. Гумилев, творивший образ бесстрашного конквистадора, находил Дон Жуана близкую себе ипостась победителя. Сонет о Дон Жуане возникает из взаимодействия трех типов амбивалентности: герой – я сам, традиционная форма стиха- ее инвариант, герой-грешник – герой-праведник. Преодоление этих амбивалентностей, их синтез порождают в сонете новое качество времени. Внутреннее время сонета не совпадает с внешним, горизонтальным временем. Отождествление двух ипостасей героя, героя и автора, осуществленное, как момент на оси бесконечной временной парадигмы, образует внутри сонета область мифологического, вертикального времени. Фактором, дестабилизирующим систему, выступают не отступления от твердой формы, а полемика с традиционным Дон Жуаном (просветительски осужденным или романтически оправданным), непредсказуемость определяется возможностью выбора того или другого варианта финала, заявленного в легенде о Дон Жуане.

Тот же способ бытия – путешествие – исходная ситуация в сонете В. Брюсова. Дон Жуан дает себе такую характеристику:

Да. я - моряк! искатель островов,

Скиталец дерзкий в неоглядном море.

Остров в море – метафора чужой судьбы, иного «я», которое может поглотить вампир Дон Жуан. Этот принцип бытия провозглашен в стихотворении «Александр Великий»: «Неустанное стремленье от судьбы к иной судьбе». Дон-Жуан сам выбирает свою судьбу, стремясь преодолеть изначальную замкнутость своего «я», охватить собою все судьбы мира. Тем самым герой преодолевает и естественную ограниченность времени своей жизни. Дон Жуану Бальмонта принадлежит материальное пространство, в котором он никак не локализован, а Дон Жуану Брюсова – пространство духовное, причем, в обоих случаях незакрепленность героя в пространстве принципиальна, являясь результатом его способа бытия. Бесконечность бытия Дон Жуана Брюсова определяется самой бесконечностью форм духовного бытия, которые Дон Жуан готов поглотить. Сонета В. Брюсова ставит Дон Жуана вне пределов горизонтального, перенося его из линейного времени во время вертикальное, в вечность.

Дон Жуан в сонете Гумилева подчинен не им выбранной роли. В катренах сонета за героя действует «надменная мечта», не сам Дон Жуан. Герою принадлежит все материальное пространство («Схватить весло, поставить ногу в стремя», все многообразие вариантов бытия от грешника («Всегда лобзая новые уста») до праведника («А в старости принять завет Христа»). Не принадлежит себе только сам Дон Жуан. Мечта героя рецитирует сюжет легенды, воспроизводя и двойную редакцию финала. В терцетной части сонета действует собственное «я» героя, не заданное легендой. Дон Жуан будто бы пробуждается от сна или гипноза («Я вдруг опомнюсь, как лунатик бледный,// Испуганный в тиши своих путей»).

Дон Жуану подчинены внешние пространство и время, недоступны лишь внутреннее пространство его «я» и время его собственной жизни.

В. Брюсов строит образ героя в соответствии со своей концепцией человека как множественности разных «я», традиционный финал легенды о Дон Жуане, таким образом, становится невозможным, Н. Гумилев показывает этический результат следования концепции мести миру (Бальмонт) или поглощения мира (Брюсов). Дон-Жуан у Брюсова живет вне пределов земного бытия, ему подчинено пространство, над ним не властно время, Гумилев возвращает герою конечность земного бытия. Жизненное кредо, направленное на расширение духовных пределов человеческого «я», подчиняет Дон Жуана в сонете В. Брюсова. Заданная извне роль руководит земным путем Дон Жуана в сонете Н. Гумилева, человеческое «я» героя освобождается лишь в конце сонета. Сохраняя одно имя героя, но не воспроизводя сюжет легенды, сонеты «серебряного века» выдвигают иные причины поражения Дон Жуана. Герой перестает быть пленником традиции в сонете В. Брюсова, но подчиняется общечеловеческому закону течения времени сначала в сонете Н. Гумилева.

Сопоставление В.Я.Брюсова и Н.С.Гумилева как "учителя" и "ученика" в свое время было трюизмом. i Представляется любопытным сравнить два "неканонических" сонета, написанных с разницей в десять лет,-В.Я.Брюсова и Н.С. Гумилева,-взглянув на них не в формально-стиховедческом аспекте, но под следующим углом зрения: что они дают для понимания образа Дон Жуана по отдельности и вкупе, что ими в этот образ могло быть привнесено и какие черты традиционного его понимания в них прослеживаются. Может быть, два скромных сонета (отнюдь не являющихся вершинными образцами творчества поэтов, но в данном случае тем и показательных) позволят реконструировать основные черты легенды о Дон Жуане аналогично тому, как по одному позвонку палеонтологи восстанавливают скелет древнего животного.

Прежде всего, следует обратить внимание на некоторые чисто внешние соответственные (и к тому же вписывающиеся в традицию, черты двух сонетов. Например, на написание имени героя: "Дон Жуан", одинаковое в современных брюсовских и гумилевских публикациях. За его внешней простотой и вроде бы бесспорностью скрыты "подводные камни" истории написания и употребления этого имени.

При первой публикации у Брюсова стояло; "Донъ Жуанъ" ii ; однако у Гумилева-"Донъ-Жуанъ" iii Следовательно, стоит учитывать, что современные написания этого имени зависят, по-видимому, от редакторских предпочтений и издательских случайностей. Со временем же утвердились два равно обоснованных письменных варианта: "Дон Жуан" и "Дон-Жуан". Нельзя вывести здесь очевидной временной закономерности: и до XX века встречалось бездефисное написание, а в ХХ веке нередко написание через дефис, то есть оба они бытуют почти на равных. Но все же написание "Дон Жуан" более распространено именно в ХХ веке и свидетельствует, возможно, о большей свободе оперирования образом, несвязанности традицией; кроме того оно может-на орфографическом уровне-сигнализировать о принадлежности произведения "новому времени".

Далее, оба сонета написаны в форме монолога героя (Дон Жуана)-от первого лица (ср. их "местоименные" начала: "Да, я-моряк…" и "Моя мечта. "). В литературной же "иконографии" Дон Жуана форма "от первого лица" малочастотна и в основном характерна для стихотворных, а не прозаических обработок. Может быть, превалирование художественной формы "от третьего лица" есть свидетельство легендарности задействованного таким образом персонала. Тогда как, например, "История моей жизни", основной источник сведений о Джакомо Казанове (одном из литературных спутников и ложных двойников Дон Жуана), напротив, написана (им же самим) от первого лица, что говорит о 6иографически-исторической, а не "мифологической" укорененности этого образа в культуре (хотя оба героя являются реально существовавшими историческими лицами).

Переходя на образный уровень, отметим прежде всего, что образ Дон Жуана вследствие давности происхождения и обилия трактовок превратился в своего рода "пустую оболочку", предоставляющую возможность для широкого интерпретирования. Одним из его самых легких путей является простое сравнение.

Сонет Брюсова как раз и построен на таких "разворачивающихся", но непересекающихся сравнениях (тогда как сонет Гумилева максимально "сюжетен": перед нами два принципиально разных способа сонетостроения). Сначала Дон Жуан сравнивается с моряком: "Да, я-моряк! искатель островов, /Скиталец дерзкий в неоглядном море. /Я жажду новых стран, иных цветов, /Наречий странных, чуждых плоскогорий" (1, 158). Это весьма, казалось бы, случайное образное сравнение отражает все же реальную трактовочную тенденцию. Ведь мотив мореплавания, путешествия, искания в применении к образному описанию любви традиционен в мировой поэзии (скажем, выразительно представлен в лирике Джона Донна и многих других). Более того, он традиционен настолько, что давно превратился в штамп. Брюсовский текст, таким образом, предстает перед современным читателем как клишированный, построенный на сравнениях типа "любовь-море", "любовник-путешественник", "любовь /женщина-новая страна", "любовь /женщина-иной цвет" (цветовая семантическая поэтика занимает в брюсовском и вообще символистском творчестве значительное место) и т.д. без их обыгрывания iv. что тем не менее естественно для первого сонета о Дон Жуане в России. Затем, "донжуанская традиция" помимо того, что оказывается подключенной к сети общей мировой литературной "любовной" традиции, сама способна изнутри "нарадоваться" сходным способом, а именно путем родственных сравнений. Примерами подобных синхронных расширений сравнений (Дон Жуана-с моряком и Дон Жуана-с путешественником) могут служить словосочетания "схватить весло" и "поставить ногу в стремя" из гумилевского сонета. Последователь Брюсова уже более тонко и осторожно обращается с литературными формулами: они не развернуты, на них лишь дан намек. Брюсовское сравнение коррелирует и с бальмонтовским, в котором "моряк" фигурирует как "пират": "С бесстрашием пирата /Он будет плыть среди бесплодных вод…" v

Типовая разновидность "Дон Жуан-вампир" представляется нам "укорененной" в традиции в основном теоретически, исследовательски. И вот уже (а началось-то все с Брюсова, впервые поставившего рядом, в один контекст, слова "Дон Жуан" и "вампир") в рядовой газетной статье констатируется: "Образ вампира… по влиятельности и представленности в массовом сознании сравним разве что с Доном Жуаном, доктором Фаустом и Микки Маусом, вместе взятыми". vi

Кстати, и "лунатик бледный" Гумилева (единственное в его сонете сравнение)-не аллюзия ли на вампира, который выходит на свое черное дело тоже по ночам? Вряд ли, однако, целесообразно отдельное выделение типовой разновидности "Дон Жуан-лунатик", скорее это можно счесть вариацией разновидности "Дон Жуан-вампир" ("Дон Жуан-компьютерный "хакер" vii ).

Нельзя не отметить, что оба ключевых для построения сонета брюсовских образа (моряка и вампира) не сополагаются, а вступают друг с другом а противоречие, кажутся искусственно совмещенными. Из первого (моряк) не получается второй (вампир). Эти случайные сравнения, тем не менее, при функциональном разборе способны послужить типологическими "отметками", то есть поводом для выделения той или иной типовой разновидности образа Дон Жуана.

В гумилевском же сонете, как уже говорилось, не образно-сравнительном, но сюжетно-идейном, "сворачивается" история образа и, невольно. формулируются следующие наиболее показательные его черты.

Бездетность (принципиально заданная).

История образа сложилась так, что о детях Дон Жуана в подавляющем большинстве обработок (художественных произведений, посвященных этому образу) не упоминается. А обработки, где есть упоминания на этот счет, выглядят на общем фоне чужеродно и произвольно, как бы выбиваются из строя viii. Связано это, вероятно, и с тем, что такие понятия, как Дон Жуан и брак, традиционно несовместимы. Хотя в обработках зачастую фигурирует жена героя (обычно под именем Эльвира; эта сюжетная линия возникла, с появлением либретто Да Понте к опере Моцарта), но женитьба его, как правило, носит характер обманного жеста для заполучения желаемого. То есть Дон Жуан может давать обещания, иногда способен сфальсифицировать брачный обряд, но по легенде он-молод, неженат и бездетен. О последствиях его увлечений легенда просто не сообщает, в отличие, например, от результатов похождений Джакомо Казановы, ему лично и нам-от него-известных. Обработки, серьезно рассматривающие версию "женитьбы Дон Жуана" ix. кажутся неканоническими, пародийными и явно периферийными.

Дон Жуан не имеет друзей. Думается, что гумилевская строка "И никогда не звал мужчину братом" подразумевает именно братство (дружеское), а не прямое кровное родство. Наличие или отсутствие брата от человека не зависит; но если у него нет друзей, это уже определенным образом его характеризует. Хотя у Дон Жуана есть слуга, получивший каноническое имя Лепорелло (а в ранних обработках его звали еще и Каталинон и Сганарель), но тот ему не друг (и не брат), как и Санчо Панса-Дон Кихоту.

Эти две черты-не самые главные и не исчерпывающие, но реальные характеристики образа, и они очень четко схвачены и обозначены Гумилевым. Менее четко, но все же обозначена им связанная с образом Дон Жуана смутная идея противоборства последнего с судьбой: "И обмануть медлительное время, /Всегда лобзая новые уста".

Следовательно, если воспринимать каждую обработку как материал для характеристики "вечного образа", то можно заключить, что только в совокупности (а не по отдельности) оба рассматриваемых сонета позволяют нам достаточно точно ее осуществить и, кроме того, на их совместной основе мы можем "вычислить" главные пункты, точки пересечения легенды о Дон Жуане. В заключение напомним, что гумилевский сборник "Жемчуга" (1910), в который вошел сонет "Дон Жуан", имел посвящение, впоследствии снятое: "Посвящается моему учителю Валерию Яковлевичу Брюсову". Расхождения наметились уже в 1910 году. При самом общем сопоставлении "учительского" и "ученического" сонетов очевидна разница поэтических подходов: "образного" у Брюсова и "идейного" у Гумилева.

Слово «Дон Жуан» из имени собственного стало именем нарицательным. Автор, первым описавший этот тип мужчин, вряд ли догадывался, что имя его героя пойдёт гулять по свету и превзойдёт славу своего создателя, что в холодной России оно привлечёт внимание двух выдающихся поэтов Серебряного века и они напишут одноимённые сонеты.

Но, взяв за основу образ губителя женских сердец, сколь разные лики они нарисуют!

Дон Жуан Брюсова дерзок. Он жаждет насладиться жизнью, ищет всего нового и неизведанного. И жажда эта неутолима.

Герой Гумилёва стремится всего лишь «обмануть медлительное время», т.е. продлить молодость, и, видимо, он уже пресытился. Его пугает перспектива близкой расплаты за грехи, он хочет избежать её, притворно раскаявшись. Но в последнем терцете звучит и искреннее понимание ненужности, бессмысленности собственной жизни.

Нет раскаянья в душе Дон Жуана Брюсова, и нет страха. Может потому, что для него любовь – способ освобождения, просветления, обнажения «святой глубины» души, способ постижения тайны жизни. В то время как для Дон Жуана Гумилёва – это победная оргия, плотская страсть.

Почему-то нераскаянный «вампир» Брюсова более привлекателен, чем «лунатик бледный» и «ненужный атом» Гумилёва. Видимо потому, что первый автор находится под обаянием этого вечного образа, а второй, возможно, презирает такой тип мужчин.

Дон Жуан - легендарный испанский персонаж, ведущий распутный и беззаконный образ жизни. Этот литературный герой посвятил себя поискам чувственных наслаждений, попутно нарушая моральные и религиозные нормы общества. Одним из существеннейших элементов в наслаждении для него является момент утверждения своего господства, момент борьбы с препятствиями, стоящими на пути. Яркой чертой поведения Дон Жуана является невероятно частая смена женщин. Причем каждая девушка начинает ненавидеть своего временного спутника жизни, столь жестоко обманувшего её.

Сопоставим два образа этого персонажа, созданных в одноименных сонетах Николая Гумилева и Валерия Брюсова.

Очевиден тот факт, что оба произведения объединяет форма сонета. Для этой твердой поэтической формы характерны 14 строк, образующих 2 четверостишия-катрена и 2 трёхстишия-терцета. В первом катрене обычно задается основная тема. И у Брюсова и у Гумилева эта тема раскрывается в желании героя постигать все новое и новое, искать больше того, что уже найдено.

Во втором катрене следует антитема - мы наблюдаем некоторое расхождение в трактовке основного образа. Брюсовский Дон Жуан повествует о том, что женщины сами добиваются его, готовые пойти на все что угодно, а у Гумилева Дон Жуан сожалеет о своей распутной и бессмысленной жизни, он близок к раскаянию.

Для последующего терцета характерен неожиданный поворот событий. У Брюсова это внезапно сделанный вывод о том, что в такой любви можно отыскать еще и нечто святое; для этого героя такая жизнь предначертана судьбою - там все единственно и не случайно. У Гумилева же герой вдруг задумывается о своих жизненных путях, своем странном поведении и о том, в каком положении он окажется, добившись, наконец, желаемого.

В заключительных строках следует искать ключ к сонету. Дон Жуан Брюсова оценивает себя и свои низкие прихоти с полным сознанием происходящего. Но продолжает идти к тому, к чему шел, умудряясь найти в этом даже прекрасное. Для него каждая новая душа есть новый мир и тайна. Полная противоположность во взглядах Дон Жуана Гумилёва. Оборачиваясь назад и анализируя беспечно прожитую жизнь, он приходит к выводу, что в этом мире он абсолютно ничего не добился. Он лишь крохотная часть его, не сумевшая постичь элементарных человеческих благ и душевных радостей.

Образ Дон Жуана является сквозным в мировой литературе и каждый писатель, кто обращался в своих произведениях, наделил его особыми, индивидуальными чертами.
В нашем случае особенности трактовок связаны с двумя разными поэтическими течениями. Оба поэта - и В.Брюсов, и Н.Гумилев - относятся к поэтам Серебряного века, но Брюсов был одним из основоположников символизма, а Гумилев возглавил петербургскую ветвь акмеистов. Символисты это по сути романтики, разделяющие сущность на два мира – мира земного и мира мечтаний. В их музыкально–поэтических принципах воплощаются символистские образы. Поэтому Дон Жуан Брюсова явный мечтатель, олицетворящий собой беспрестанного искателя и дерзкого скитальца островов в неоглядном море. С таким принятием мира связано и достаточное количество ярких метафор и эпитетов в сонете. Такие как неоглядное море, чуждые плоскогория, страстный зов, мучительный покров; пью жизни, как вампир; каждая душа – то новый мир. Произведение окрашено в светлые и радужные тона, несмотря на то, что герой далеко не свят и непорочен. Акмеизм Гумилева проявляется в более четко обозначенном художественном мире. Реалистичный и материальный подход к ситуации позволяет более критично отнестись к герою. Если у символиста эгоцентризм Дон Жуана несколько самомаскируются, то здесь он больше бросается в глаза. Поэтому Дон Жуан принимает вид совсем морально подавленного человека. И сонет словно меркнет, на фоне первого. Это все равно что сравнивать цветную и черно – белую фотографию.

Таким образом, имея разные подходы к одним и тем же ситуациям, учитывая противоположные взгляды на жизнь, можно представить одного и того же персонажа в совершенно разных вариациях.

Брюсов и Гумилев - современники, у каждого автора в сонете есть что-то общее, конечно, есть и различия.

Во-первых, одинаковое название, во-вторых, одинаковая форма – сонет, в-третьих, один и тот же образ, Дон Жуан.

Дон Жуан Брюсова признается в своих ошибках, в том, что он губит души, но не может ничего с этим сделать, ведь Дон Жуан не может справиться с соблазном. А вот Дон Жуан Гумилева не признается в этом, он планирует раскаяться в будущем.

Дон Жуан Брюсова - моряк, искатель островов. Он хочет побывать в новых странах, женщины покорны ему. Ему не жаль этих женщин, они, не раздумывая, отдаются ему, поддаваясь искушению. Здесь Дон Жуан признается в том, что губит этих женщин, что он пьет их жизни, сравнивая себя с вампиром. Но при этом он готов снова и снова с головой окунаться в тайну женщин и познавать их.

Дон Жуан Гумилева также любит женщин, но в старости он намеревается стать монахом, принять завет Христа и остепениться. Этот Дон Жуан понимает, что, не смотря на свою привлекательность, он так и не обзавелся детьми, семьей. Звучит его раскаяние в пустоте жизни, в которой у него никого нет.

i Бабичева Ю. В. Брюсов и Н. Гумилев: взаимопритяжения и взаимоотталкивания.// Валерий Брюсов; Проблемы творчества. Межвузовский сборник научных трудов. Ставрополь. 1989. С. 60-69.

ii Брюсов В. Terita vigilia. Книга новых стихов. 1897-1900. М. 1900. С. 35.

iii Гумилев Н. /Жемчуга. Стихи. М. 1910. С. 40.

iv Герасимов К. подошел к этому вопросу со стиховедческой точки зрения: "В Дон-Жуане (1900) в катренах, построенных по схеме авав, мы вновь встречаемся с рифмами "Ассаргадона": "море-взоре-горе"… Неудачно фонетически случайное сочетание "восторг и горе". Герасимов К. Сонет в творческом наследии Валерия Брюсова //Валерий Брюсов. Проблемы мастерства. Сборник научных трудов. Ставрополь. 1983. С. 47.

v Бальмонт К./Дон Жуан. Отрывки из ненаписанной поэмы.

vi Иваницкий В. Дело Дракулы живет // Независимая газета. 1997. 1 февраля. С. 8.

vii Резник М. Для меня существуешь только ты. //Неделя. 1996. N 13. С. 29-30.

viii Например: Ростопчина Е. Дочь Дон Жуана // Пантеон. 1856. Кн. I.

ix См. например: Потемкин П. Поляков С. Дон.Жуан-супруг Смерти, //Потемкин П. Избранные страницы. Париж. 1928; Юлленстен Л. В тени Дон-Хуана // Юлленстен Л. Смерть Сократа. В тени Доn-Хуана. М. 1984; Федоров В. /Женитьба Дон-Жуана// Федоров В. Собр. сочинений. В 5-ти т. Т. 3. М. 1988.