Анализ стихотворения Брюсова Баллада о любви

Баллада о любви и смерти

И призраков проходит ряд
В простых одеждах и в короне:
Ромео, много лет назад
Пронзивший грудь клинком в Вероне;
Надменный триумвир Антоний,
В час скорби меч подъявший вновь;
Пирам и Паоло. В их стоне -
Любовь и Смерть, Смерть и Любовь!

И я баюкать сердце рад
Той музыкой святых гармоний.
Нет, от любви не охранят
Твердыни и от смерти - брони.
На утре жизни и на склоне
Ее к томленью дух готов.
Что день,- безжалостней, мудреней
Любовь и Смерть, Смерть и Любовь!

Ты слышишь, друг, в вечернем звоне:
"Своей судьбе не прекословь!"
Нам свищет соловей на клене:
"Любовь и Смерть, Смерть и Любовь!"

Любовь обладает потрясающе огромной магической властью над людьми. Это чувство вызывает целый шквал эмоций: радость, страдание, ревность, сомнение, надежду. Справедливо замечено, что влюбленный подобен безумцу.

В лирике Валерия Брюсова любовь доведена до уровня трагедии, она болезненна, всепоглощающа. Страсть граничит с геройством, которое является расплатой за проявление чувств. Любовь — лишь миг, в который вложено немыслимое количество оттенков этого великого чувства. Это мгновение настолько коротко, что на горизонте уже маячит «темная завеса безвестных дней».

Путь влюбленных прегражден множеством препятствий, которые разъединяют их навечно. В качестве утешения за неразделенную любовь им остаются лишь мечты. Однако именно в этих мечтаниях и заключен «родник красоты». В стихах о любви Брюсова лирический герой активен, его переполняет сильнейшая страсть. В поздний период творчества Брюсова его лирическому герою удается одержать верх над силой страсти. А вот живого образа возлюбленной поэт не дает. Она не выражает никаких чувств, эмоций, он не дает ей говорить. А вот лирический герой напротив бурно изливает свои сердечные переживания. Брюсов в стихах о любви представляет всю многооттеночность любовной страсти.

Да, можно любить, ненавидя,
Любить с омраченной душой,
С последним проклятием видя
Последнее счастье - в одной!

Стихи о любви Брюсова собраны в особые циклы — «Еще сказка», «Баллады», «Элегии», «Эрот, непобедимый в битве», «Мертвые напевы» и другие. Но ни в одном из любовных стихов этих циклов нет той напевности, легкости, возвышенности, которые обычно присущи для любовной лирики.

Страсть поднимает человека до уровня мистических откровений. Для любовных стихотворений Брюсова характерно обилие жречески-религиозных образов.

В моей душе преображенной,
От всех условий бытия,
Как мысль от тени, отрешенной,
Восстанет вся любовь моя,
Весь круг бессилия и счастья,
Все дни, что вечностью прошли,
Весь вещий ужас сладострастья,
Вся ложь, вся радуга земли!

Но обычно поэт в своих стихах о любви выходит за рамки декадентского раскрытия темы. В любовных стихотворениях он воспевает земное, истинно человеческое чувство, ту любовь, которая облагораживает своей силой и искренностью.

В любви душа вскрывается до дна,
Яснеет в ней святая глубина,
Где все единственно и неслучайно.

Баллада о любви и смерти

Я плакал безумно, ища идеал,
Я струны у лиры в тоске оборвал.
Я бросил в ручей свой лавровый венок.
На землю упал. и кровавый цветок
Сребристой росою окапал меня
. Увидел я в чаще мерцанье огня:
То фавн козлоногий, усевшись на пне,
Закуривал трубку, гримасничал мне,
Смеялся на горькие слезы мои,
Кричал: "Как смешны мне страданья твои. "

Но я отвернулся от фавна, молчал.
И он, уходя, мне язык показал;
Копытом стуча, ковылял меж стволов
. Уж ночь распростерла свой звездный покров.

Я плакал безумно, ища идеал.
Я струны у лиры в тоске оборвал.
"О, где же ты, счастье. " Цветок кровяной
Беззвучно качнулся, поник надо мной.
Обход совершая, таинственный гном
Внезапно меня осветил фонарем
И, видя горючие слезы мои,
Сказал: "Как смешны мне страданья твои. "
Но я отвернулся от гнома, молчал.
И он, одинокий, свой путь продолжал.

Я плакал безумно, ища идеал.
Я струны у лиры в тоске оборвал.
И ветер вздохнул над уснувшей сосной,
И вспыхнул над лесом рассвет золотой.
Гигант — вечный странник — куда-то спешил;
Восток его радостный лик золотил.
Увидел меня, головой мне кивнул,
В восторге горячем руками всплеснул
И криком окрестность потряс громовым:
"Что было — прошло, разлетелось, как дым.
Что было не будет! Печали земли
В туманную Вечность, мой брат, отошли. "
Я красный цветок с ликованьем сорвал
И к пылкому сердцу его прижимал.

Был тихий час. У ног шумел прибой.
Ты улыбнулась, молвив на прощанье:
"Мы встретимся. До нового свиданья. "
То был обман. И знали мы с тобой,

что навсегда в тот вечер мы прощались.
Пунцовым пламенем зарделись небеса.
На корабле надулись паруса
Над морем крики чаек раздавались.

Я вдаль смотрел, щемящей грусти полн.
Мелькал корабль, с зарею уплывавший
средь нежных, изумрудно-пенных волн,
как лебедь белый, крылья распластавший.

И вот его в безбрежность унесло.
На фоне неба бледно-золотистом
вдруг облако туманное взошло
и запылало ярким аметистом.

За тонкой стеной замирала рояль,
Шумели слышней и слышней разговоры,—
Ко мне ты вошла, хороша, как печаль,
Вошла, подняла утомленные взоры.
За тонкой стеной зарыдала рояль.

Я понял без слов золотое признанье,
И ты угадала безмолвный ответ.
Дрожащие руки сплелись без сознанья,
Сквозь слезы заискрился радужный свет,
И эти огни заменили признанья.

Бессильно, безвольно — лицо у лица —
Каким-то мечтам мы вдвоем отдавались,
Согласно и слышно стучали сердца,—
А там, за стеной, голоса раздавались,
И звуки рояля росли без конца.

В этот светлый вечер мая,
В этот час весенних грез,
Матерь бога пресвятая,
Дай ответ на мой вопрос.

Там теперь сгустились тени,
Там поднялся аромат,
Там он ждет в тоске сомнений,
Смотрит в темень наугад.

Поцелуи, ласки, речи
И сквозь слезы сладкий смех.
Неужели эти встречи —
Только сети, только грех?

В тусклых днях унылой прозы,
Нежеланного труда,
Час свиданья видят грезы,
Светит дальняя звезда.

Неужели искру рая
Погасить и встретить ночь?
Матерь бога пресвятая,
Ты сумеешь мне помочь!

Ты услышишь, Матерь-Дева,
Горький девичий вопрос
И ответишь мне без гнева
В этот час весенних грез.

Ты - женщина, ты - книга между книг,
Ты - свернутый, запечатленный свиток;
В его строках и дум и слов избыток,
В его листах безумен каждый миг.

Ты - женщина, ты - ведьмовский напиток!
Он жжет огнем, едва в уста проник;
Но пьющий пламя подавляет крик
И славословит бешено средь пыток.

Ты - женщина, и этим ты права.
От века убрана короной звездной,
Ты - в наших безднах образ божества!

Мы для тебя влечем ярем железный,
Тебе мы служим, тверди гор дробя,
И молимся - от века - на тебя!

Я — Клеопатра, я была царица,
В Египте правила восьмнадцать лет.
Погиб и вечный Рим, Лагидов нет,
Мой прах несчастный не хранит гробница.

В деяньях мира мой ничтожен след,
Все дни мои — то празднеств вереница,
Я смерть нашла, как буйная блудница.
Но над тобой я властвую, поэт!

Вновь, как царей, я предаю томленью
Тебя, прельщенного неверной тенью,
Я снова женщина — в мечтах твоих.

Бессмертен ты искусства дивной властью,
А я бессмертна прелестью и страстью:
Вся жизнь моя — в веках звенящий стих.

Люблю одно: бродить без цели.

Люблю одно: бродить без цели
По шумным улицам, один;
Люблю часы святых безделий,
Часы раздумий и картин.

Я с изумленьем, вечно новым,
Весной встречаю синеву,
И в вечер пьян огнем багровым,
И ночью сумраком живу.

Смотрю в лицо идущих мимо,
В их тайны властно увлечен,
То полон грустью нелюдимой,
То богомолен, то влюблен.

Под вольный грохот экипажей
Мечтать и думать я привык,
В теснине стен я весь на страже:
Да уловлю господень лик!

Три женщины - белая, черная, алая -
Стоят в моей жизни. Зачем и когда
Вы вторглись в мечту мою? Разве немало я
Любовь восславлял в молодые года?

Сгибается алая хищной пантерою
И смотрит обманчивой чарой зрачков,
Но в силу заклятий, знакомых мне, верую:
За мной побежит на свирельный мой зов.

Проходит в надменном величии черная
И требует знаком - идти за собой.
А, строгая тень! уклоняйся, упорная,
Но мне суждено для тебя быть судьбой.

Но клонится с тихой покорностью белая,
Глаза ее - грусть, безнадежность - уста.
И странно застыла душа онемелая,
С душой онемелой безвольно слита.

Три женщины - белая, черная, алая -
Стоят в моей жизни. И кто-то поет,
Что нет, не довольно я плакал, что мало я
Любовь воспевал! Дни и миги - вперед!

Мы встретились с нею случайно

Мы встретились с нею случайно,
И робко мечтал я об ней,
Но долго заветная тайна
Таилась в печали моей.

Но раз в золотое мгновенье
Я высказал тайну свою;
Я видел румянец смущенья,
Услышал в ответ я "люблю".

И вспыхнули трепетно взоры,
И губы слилися в одно.
Вот старая сказка, которой
Быть юной всегда суждено.

Не говори мне, что ты любишь меня!
Я боюсь аромата роз,
Я боюсь опьянений дня,—
Не говори мне, мой милый, что ты любишь меня.

Я люблю часы задумчивых слез,
Я люблю мечты — о невозможном.
В нежных фиалках неисполненных грез
Фантазии больше, чем в запахе роз.

О, если бы жить всегда в волненьи тревожном,
Чего-то искать, не зная чего,
Не встречаясь со счастьем ничтожным.
О, если бы жить невозможным!

Я люблю.
. между двойною бездной.
Ф. Тютчев

Я люблю тебя и небо, только небо и тебя,
Я живу двойной любовью, жизнью я дышу, любя.

В светлом небе — бесконечность: бесконечность милых глаз.
В светлом взоре — беспредельность: небо, явленное в нас.

Я смотрю в пространства неба, небом взор мой поглощен.
Я смотрю в глаза: в них та же даль — пространств и даль времен.

Бездна взора, бездна неба! я, как лебедь на волнах,
Меж двойною бездной рею, отражен в своих мечтах.

Так, заброшены на землю, к небу всходим мы, любя.
Я люблю тебя и небо, только небо и тебя.

Баллада о любви и смерти

Картинка Анализ стихотворения Брюсова Баллада о любви № 1

Баллада истин наизнанку

Мы вкус находим только в сенеИ отдыхаем средь забот,Смеемся мы лишь от мучений,И цену деньгам знает мот.Кто любит солнце? Только крот.Лишь праведник глядит лукаво,Красоткам нравится урод,И лишь влюбленный мыслит здраво. Лентяй один не знает лени,На помощь только враг придет,И постоянство лишь в измене.Кто крепко спит, тот стережет,Дурак нам истину несет,Труды для нас - одна забава,Всего на свете горше мед, Коль трезв, так море по колени,Хромой скорее всех дойдет,Фома не ведает сомнений,Весна за летом настает,И руки обжигает лед.О мудреце дурная слава,Мы море переходим вброд,И лишь влюбленный мыслит здраво. Вот истины наоборот:Лишь подлый душу бережет,Глупец один рассудит право,И только шут себя блюдет,Осел достойней всех поет,И лишь влюбленный мыслит здраво.

В итальянской поэзии баллада предствляется собой более свободную форму без рефрена, в английской – этим термином определяют скорее жанр исторической или эпической поэмы. Немецкая баллада близка к английской, и если и отличается от той, то краткостью. В русской литературе жанр баллад, следовавший немецкой традиции, развивается с поэм В.Жуковского.

Баллада как жесткая поэтическая форма возникает у Н.Гумилева как переводы из Вийона. Целый цикл баллад, также переводов из Вийона, и составивших раздел в сборнике «Семь цветов радуги», пишет В.Брюсов:

Когда торжественный ЗакатЦарит на дальнем небосклонеИ духи пламени хранятВоссевшего на алом троне,-Вещает он, воздев ладони,Смотря, как с неба льется кровь,Что сказано в земном законе:Любовь и Смерть, Смерть и Любовь! И призраков проходит рядВ простых одеждах и в короне:Ромео, много лет назадПронзивший грудь клинком в Вероне;Надменный триумвир Антоний,В час скорби меч подъявший вновь;Пирам и Паоло. В их стоне -Любовь и Смерть, Смерть и Любовь! И я баюкать сердце радТой музыкой святых гармоний.Нет, от любви не охранятТвердыни и от смерти - брони.На утре жизни и на склонеЕе к томленью дух готов.Что день,- безжалостней, мудренейЛюбовь и Смерть, Смерть и Любовь! Ты слышишь, друг, в вечернем звоне:«Своей судьбе не прекословь!»Нам свищет соловей на клене:«Любовь и Смерть, Смерть и Любовь!»

Виланель – стихотворение, родившееся во французской и итальянской поэзии, состоящее из трехстиший с рифмовкой A₁ бA₂ + aбA₁ + aбA₂ +… aбA₁ A₂. где A₁ и А₂ – повторяющиеся строки, которые раскрывают значение каждый раз по-новому и более полно, в конце стихотворения достигая трагической звучности и полноты.

Для виланели характерен примерно фиксированный объем стихотворения и канонизированные строфы.

Виланель Жана Пассора (XVI в.) в переводе Ю.Верховского:

Врозь я с горлинкой моею:

Не она ведь мне слышна.

Поспешу вослед за нею.

Ты ль с подружкою своею

Розно? К нам судьба равна:

Врозь я с горлинкой моею.

Верю я душою всею,

Коль твоя любовь верна:

Поспешу я вслед за нею.

Слух твой жалобой лелею

Вновь, что нам двоим дана:

Врозь я с горлинкой моею.

Без ее красы жалею

Все, чем жизнь была красна.

Поспешу я вслед за нею.

Смерть, верши свою затею,

То возьми, что взять должна:

Врозь я с горлинкой моею,

Поспешу я вслед за нею.

Две виланели «Все это было сон мгновенный…» и «Предчувствие» написал В.Брюсов:

Все это было сон мгновенный,

Я вновь на свете одинок,

Я вновь томлюсь, как в узах пленный.

Мне снися облик незабвенный,

Румянец милых, нежных щек…

Все это было сон мгновенный!

Вновь жизнь шумит, как неизменный

Меж камней скачущий поток,

Я вновь томлюсь, как в узах пленный.

Звучал нам с неба зов блаженный,

Надежды расцветал цветок…

Все это было сон мгновенный!

Швырнул мне камень драгоценный

Водоворот и вновь увлек…

Я вновь томлюсь, как в узах пленный.

Прими, Царица, мой смиренный

Привет, в оправе стройных строк.

Все это было сон мгновенный,

Я вновь томлюсь, как в узах пленный.

Повторы стихов раскрывают смысл и звучание стиха каждый раз по-иному, обогащая и иизменяя его от нейтрального в начале стихотворения до достигающего эмоциональной вершины к концу.

Рондо, рондели и триолеты возникли из романской народной песни, взяв от нее чередование строф и припевов-рефренов. Стихотворной формой, предшествующей названным формам, была форма вирелэ, популярная во Франции в XIV-XV веках, а потом вышедшая из употребления. Вирелэ было стихотворением, состоящим из припева и двух коротких строф, за которым снова повторялся припев, и т.д. По числу повторов припева стихотворения назывались одинарное вирелэ (всего четыре строфы), двойное вирелэ (всего семь строф), тройное виреле (десять строф). Стихи вирелэ были обычно короткими, схема рифм не фиксировалась.

Эксперименты с такими формами проводили еще Великие риторики. Вначале во Франции все формы могли называть рондо (от слова – крулый), подчеркивая их повторяемость, возвращения к началу стиха. В XV веке в литературной традиции произошло сокращение числа повторов строф до двух-трех, и сокращение припева до одной-двух строки или даже полустишия. Такие одностишные повторы стали вставлять в середину и конец единственной строфы, что привело к образованию триолета (восьмистишие, стихи восьмисложные, схема рифм: АБаАабАБ, одинаковыми буквами обозначены рифмующиеся строки, строчными буквами обозначены повторяющиеся стихи), ронделя (двенадцатистишие, восьмисложные стихи, схема рифм: АБба абАБ аббаА или тринадцати-четырнадцатистишие АБба абАБ аббаА(Б)) и рондо (пятнадцатистишие, десятисложные стихи, схема рифм: Аабба ааб(А) аабба(А), в скобках – повторяющиеся полустишия первого стиха).

Концовка «Большого завещания» Франсуа Вийона (XV век) написана в форме ронделя:

Того ты упокой навек,

Пошли покой и вечный свет,

Кто супа не имел в обед,

Охапки сена на ночлег,

Безбровый, лысый человек,

Как репа гол, разут, раздет, –

Того ты упокой навек,

Пошли покой и вечный свет!

Он в жизни не изведал нег,

Судьба дала по шее – нет:

Еще дает так тридцать лет.

Чья жизнь похуже всех калек –

Того ты упокой навек!

Твердые формы допускают и вызывают игру с ними. Стихотворное «рондо о рондо» принадлежит поэту XVII века Вуатюру:

Конец! Мне приказала Изабо

Любой ценою сочинить рондо:

Нелегкое задание, признаться, –

Чтоб восемь строк на –о и пять на –аться!

Но делать нечего – сажусь в седло.

И вот уж пять покинули гнездо:

Дотянем восемь, помянув Бордо;

И скажем (не впервые исхитряться!)

Чтож, хорошо! Еще добавим до

Пяти, покуда я еще трудо-

Способен; уж одиннадцать мне снятся,

И ежели осилю я двенадцать,

То на тринадцатой воскликну: «О!

В эпоху Ренессанса поэты отвернулись от твердых форм, поэты Плеяды их отвергали, перенося акцент с формы поэзии на ее содержание. Автор «Речи в защиту и прославление французского языка» Дю Белле полагал формальные приемы средневековой поэзии «пряностями, искажающими вкус нашего языка и служащими лишь свидетельством нашего невежества». Хотя отказ от твердых форм не был у поэтов Плеяды последовательным и категоричным, некоторые формы и приемы, как сонет, были широко распространены и в Возрождение, а от «пиндаризации», возвращения к античной строфике, впоследствие отказывается и пытавшийся вводить ее Ронсар, традиция и культ твердой формы и работы с ней уже прервались.

Частичное возвращение твердых форм произошло в эпоху барокко, когда триолет и рондо стали формой легкой салонной поэзии. Отдельные примеры эксплуатации формы ронделя можно найти у романтических поэтов XIX века.

Первое рондо в России появилось в «Новом и кратком курсе» Тредиаковского (1735). А.Сумарокову принадлежит рондо:

Не думай ты, чтоб я других ловилаИ чью бы грудь я взором уязвила.Напрасно мне пеняешь ты, грубя.Я та же всё. Не возмущай себя,Хотя твое я сердце растравила.Любовь меня еще не изрезвила,Неверности мне в сердце не вдавила.И что горю другим я кем, любя, Не думай ты.Изменою я мыслей не кривила,Другим любви я сроду не явила, Свободу кем и сердце погубя,Твой страхом дух я тщетно удивила,Но, чтоб любить я стала и тебя, Не думай ты. (1759)

Распространение эта стихотворная форма получила в начале ХХ века, когда она привлекла внимание В.Брюсова, Б.Лившица, М.Кузмина:

В начале лета, юностью одета,Земля не ждет весеннего привета,Не бережет погожих, теплых дней,Но, расточительная, все пышнейОна цветет, лобзанием согрета. И ей не страшно, что далеко где-тоКонец таится радостных лучей,И что не даром плакал соловей В начале лета. Не так осенней нежности примета:Как набожный скупец, улыбки светаОна сбирает жадно, перед нейНе долог путь до комнатных огней,И не найти вернейшего обета В начале лета. (М.Кузмин)

Манон Леско, влюбленный завсегдатай

Твоих времен, я мыслию крылатой

искал вотще исчезнувших забав,

И образ твой, прелестен и лукав,

Меня водил - изменчивый вожатый.

И с грацией манерно-угловатой

сказала ты: «пойми любви устав,

Прочтя роман, где ясен милый нрав

От первых слов в таверне вороватой

Прошла верна, то нищей, то богатой,

До той поры, когда без сил упав,

В песок чужой, вдали родимых трав,

Была зарыта шпагой, не лопатой

Кто сожалеет о прекрасных днях,

Мелькнувших быстро, то печаль лелеет

В дневных раздумьях и в ночных слезах;

И память поцелуев нежно греет,

Но о случайном ветерке, что веет

Весенним вечером в речных кустах

И нежит нас, свевая пыльный прах,

Земное меркнет а неземных лучах,

Пред райской радостью любовь бледнеет,

Меж избранных нет места тем, о снах,

А рондель, обогащенный неологизмами и диссонансной рифмой, в России пишет И.Северянин:

Над липовеющей долиной.

Я, как пчела в июле, юный,

Иду – весь трепет и печаль.

Хочу ли мрака я? хочу ль,

Чтоб луч играл в листве зеленой?

Над лиловеющей долиной…

Люблю кого-то горячо ль?

Священно, или страстью тленной?

И что же это над поляной:

Виолончелят пчелы, иль

Твердые формы провоцируют дальнейшие эксперименты, усложнения структуры стиха за счет наложения дополнительного формального ограничения. Рондо-каламбуры, в которых в рефрене используются омонимы, сочиняет Б.Лифшиц:

Не вея ветром, в часе золотом

Родиться князем изумрудных рифов

Иль псалмопевцем, в чтем венке простом

Не роза – нет! – но перья мертвых грифов,

Еще трепещущие от истом.

Раздвинув куст, увидеть за кустом

Недвижный рай и, кончив труд сизифов,

Уснуть навеки, ни одним листом

О мудрость ранняя в саду пустом!

О ветр Гилеи, вдохновитель скифов!

О ветер каменный, о тлен лекифов!

Забудусь ли, зубуду ли о том,

Что говорю, безумный хризостом,

Триолет в России находят уже у Сумарокова:

Июля первое число

Я днем блаженнейшим считаю:

Меня на небо вознесло

Июля первое число;

С тех пор я Хлою обожаю,

И знав, что тем ей угождаю,

Июля первое число

Я днем блаженнейшим считаю.

Одними из первых триолеты писали М.М.Муравьев (1778) – перевод из французской поэзии «короля триолетов» Ж.де Раншена (XVII в.):

Мая первого числа

Был мой лучший день на свете.

Что за мысль мне в ум вошла

Мая первого числа?

У коль склонна ты в ответе

Мая первого числа

Был мой лучший день на свете.

А в начале XX века форма триолета, которую считают самой жесткой из поэтических форм, привлекла русских поэтов К.Бальмонта, И. Северянина, И.Рукавишникова и В.Брюсова. Книгу триолетов написал Ф.Сологуб, и две книги – его последователь И.Рукавишников:

Неживая, нежилая, полевая, лесовая, нежить горькая и злая,Ты зачем ко мне пришла, и о чем твои слова?Липнешь, стынешь, как смола, не жива и не мертва.Неживая, вся земная, низовая, луговая, что таишь ты, нежить злая,Изнывая, не пылая, расточая чары мая, темной ночью жутко лая,Рассыпаясь, как зола, в гнусных чарах волшебства?Неживая, нежилая, путевая, пылевая, нежить темная и злая,Ты зачем ко мне пришла, и о чем твои слова? (Ф.Сологуб, 1913)Пропал прелестный триолет,Забытый в суете всегдашней.На мысль мгновенную ответ,Пропал прелестный триолет.Кем снова он увидит свет?Портретом? Лаской? Песней? Башней?Пропал прелестный триолет,Забытый в суете всегдашней. (И.Рукавишников, 1922) Какое горькое питье!Какая терпкая отрава!Любовь обманчива, как слава.Какое горькое питье!Всё, всё томление моеНичтожно, тщетно и неправо.Какое горькое питье!Какая терпкая отрава! (И.Рукавишников)

Ты промелькнула, как виденье,

О юность быстрая моя,

Одно сплошное заблужденье!

Ты промелькнула как виденье,

И мне осталось сожаленье,

И поздней мудрости змея.

Ты промелькнула, как виденье, -

О юность быстрая моя!

Стихотворение «Мой маяк» В.Брюсова, о котором мы будем говорить в разделе буквенных тавтограмм, по своему строению является триолетом (автор, стремясь соблюсти в заглавии тавтограмматическое ограничение, именует его мадригалом):

Мой милый маг, моя Мария,

Мечтам мерцающий маяк,

Мятежны марева морские,

Мой милый маг, моя Мария,

Молчаньем манит мутный мрак…

Мне метит мели мировые

Мой милый маг, моя Мария,

Мечтам мерцающий маяк!

Наиболее популярной из европейских твердых стихотворных форм является сонет. появившийся на свет в Италии в конце XIII века. Итальянский сонет представляет собой стихотворение из четырнадцати строк, делящихся на два катрена с опоясывающей схемой рифмовки (абба абба) и два терцета, с различной последовательностью рифм (вгд вгд или вгв гвг или вгв вгв или вгд гвд и другие). Сонеты в Италии писали Петрарка, Данте, Микельанджело.

Петрарка. Из «Книги песен»

Сонеты на жизнь мадонны Лауры

Есть существа, которые глядят

На солнце прямо, глаз не закрывая;

Другие, только к ночи оживая,

От света дня оберегают взгляд.

И есть еще такие, что летят

В огонь, от блеска обезумевая:

Несчастных страсть погубит роковая;

Себя недаром ставлю с ними в ряд.

Красою этой дамы ослепленный,

Я в тень не прячусь, лишь ее замечу,

Не жажду, чтоб скорее ночь пришла.

Слезится взор, однако ей навстречу

Я устремляюсь, как завороженный,

Чтобы в лучах ее сгореть дотла.

Во Франции сонет популярен с XVI века, причем во французском сонете рифмы в катренах бывают перекрестные, а не опоясывающие (абаб абаб), а в терцетах – часто смежные (ввг ддг).

Жоашен дю Белле

Голубка над кипящими валами

Надежду обреченным принесла –

Оливы ветвь. Та ветвь была светла,

Как весть о мире с тихими садами.

Трубач трубит. Несет знамещик знамя.

Кругом деревни сожжены дотла.

Война у друга друга отняла.

Повсюду распри и пылает пламя.

О мире кто теперь не говорит?

Слова красны, и посулы лживы.

Но я гляжу на эту веть оливы:

Моя надежда, мой зеленый щит,

Раскинь задумчивые ветви шире

И обреченным ты скажи о мире!

Английский сонет стал знаменит благодаря Ф.Сидни и В.Шекспиру, который писал сонеты в форме трех четверостиший и заключительного двустишия с различными рифмами: абаб вгвг деде жж:

С тобою врозь мы будем с этих пор,

Хоть нераздельны, как и встарь, сердца:

Внезапно павший на меня позор

Перенесу один я до конца.

Любовь у нас и честь у нас одна.

Пусть злая доля разлучила нас,

Любви взаимной не убьет она,

Похитит лишь блаженства краткий час.

Не смею впредь я узнавать тебя,

Своей виной тебя срамить боясь;

И ты не можешь быть со мной, любя,

Дабы на честь твою не пала грязь.

Не делай так! Ведь для моей любви

И честь твоя, и ты – свои, свои!

Сонет – единственная твердая форма, распространенная вплоть до XIX века, и в эпоху Ренессанса, и классицизма, и романтизма.

Первый сонет на русском языке появляется в 1735 году как перевод Третьяковского из де Барро («Господи, твои пути правости суть полны…»), а популярен становится впервые в 1760-1765 годах у «молодых сумароковцев».

К этому же времени относятся и первые российские сверхсложные сонеты, например, разбивающиеся на полустишия сонеты А.А.Ржевского (1737–1804):

Перестанем рассуждать: добра во многом нет.

Не зрим худого здесь, в том должно согласиться.

Худ, тяготен свет весь, возможно ль утвердиться?

Нам должно заключать что весь исправен свет.

Почтимся рассуждать: здесь счастие растет,

Мы справедливо днесь возможем веселиться.

Бед, ссор, болезней смесь, - всяк доброму стремится,

«Худым то должно звать», - безумец изречет.

Худого в свете нет, здесь утешаться можно.

Невежда изречет: «И счастие есть ложно».

Не смысля, говорит, нельзя всего хвалить.

Все должно презирать, хоть можно утешаться

В незнании кричит: «Есть, есть что похулить»,

Долг инак рассуждать, в том должно утверждаться.

Вовеки не пленюсь красавицей иной;
Ты ведай, я тобой всегда пленяться стану,
По смерть не пременюсь вовек жар будет мой,
Век буду с мыслью той, доколе не увяну.
Не лестна для меня иная красота;
Лишь в свете ты одна мой дух воспламенила.
Скажу я не маня: свобода отнята –
Та часть тебе дана о ты, что дух пленила!
Быть ввек противной мне, измены не брегись,
В сей ты одна стране со мною век любись.
Мне горесть и беда, я мучуся тоскою,
Противен мне тот час, коль нет тебя со мной;
Как зрю твоих взор глаз, минутой счастлив той,
Смущаюся всегда и весел, коль с тобою.

Эти стихотворения можно читать как целиком, так и только первые полустишия, или только вторые, каждые ритмичные и рифмованные. Традиция таких текстов восходит к «тайным посланиям» сатирической или эротической природы, в которых часть текста представляет собой некий отдельный текст с иным значением. Вторая половина также может быть значимой, или просто отбрасывается.

К этому же методу пишутся любовные письма замужних дам, которые приводятся в книгах курьезной поэзии, или «дипломатические письма» Мазарини, смысл которых различается при прочтении их целиком или только половины, отделяемой вертикальным сгибом листа.

Русские поэты в XIX века писали не много сонетов, у Пушкина находят только три сонета ((1830: «Суровый Дант…», «Поэту» и «Мадонна»), причем все они имеют неканоническую рифмовку.

Но все же сонеты сочинялись. Например, А.А.Григорьев написал целую поэму, цикл сонетов, посвященных Венеции: «Venezia la Bella» (1858).

Серебряный век вспоминает о сонете и создает не только отдельные стихотворения, но и циклы, книги, венки сонетов (см. раздел фрактальной литературы). Сонеты пишут Бунин, Брюсов, Иванов, Волошин. У Бальмонта в одном сборнике 1917 года «Сонеты солнца, меди и луны» 255 сонетов.

Развиваются усложненные формы – сонеты-акростихи (см. раздел акростихов), сонеты-буриме («ответные сонеты» В.Иванова, Верховского, Кузмина).

Сонет, который восстанавливает традицию чтения различными способами по целым строкам и полустишиям, появляется у В.Брюсова:

Отточенный булат – луч рдяного заката!

Твоя игрушка, Ток, – прозрачный серп Луны!

Но иногда в клинок из серебра и злата

Судьба вливает яд: пленительные сны!

Чудесен женский взгляд – в час грез и аромата,

Когда покой глубок. Чудесен сон весны!

Но он порой жесток – и мы им пленены:

За ним таится яд – навеки, без возврата.

Прекрасен нежный зов – под ропот нежных струй,

Есть в сочетаньи слов – как будто поцелуй,

Залог предвечных числ – влечет творить поэта!

Но и певучий стих – твой раб всегдашний, Страсть,

Порой в словах своих – певец находит власть:

Скрывает тайный смысл – в полустихах сонета.

А улипист Жан Кеваль сочиняет сонет, который читается уже пять способами: в один слог, в три слога, в шесть, девять, и целиком александрийским стихом. Рифмы для любой длины строки – abab cdcd eef ggf, как и принято во французском сонете:

Ce coeur pur vitrifie mysterieux un peu mort

Ce richard deceda dans son parc etoile

Ce faux dur supprime vaniteux il s’endort

Ce vieillard sussurra que son arc epuise

Ce n’enfant reflechi dit qu’ailleurs sur la trame

Ce mormon sucotant le radar qui l’avive

Ce mendiant reverdi ce rameur et sa dame

Ce cochon tatouillant le nectar d’origin

Ce n’outil ramollot militant consterne

Ce fusil parpaillot d’un amant conсerne

Ce sabir connaisseur d’un gymnase infernal

Ce trepas amoureux le voyeur un marine

Ce n’en-cas fastidieux sans chaleur assassine

Ce roi Lear inventeur d’un surplace ordinal.

(Это чистое сердце застекленное загадочное немного мертво

Этот богач скончался в своем парке звездном

Эта грубая подделка уничтожает тщеславного он засыпает

Этот старик обидчивый что его лук исчерпан

Это только ребенок думающий говорит, что другие на трамвае

Этот мормон посасывающий радар, который его оживляет

Этот нищий снова приговоривший гребца и его даму

Эта свинья избивающая нектар создания

Это не инструмент размягченный военный пораженный

Это ружье гугенотское к любовнику относящееся

Этот сабир знаток гимназии адской

Это кончина возлюбленная подсматривающий моряк

Это не случай скучный без жара убийственного

Это король Лир изобретатель на стартовом месте молитвенном.)

Вероятно, более сложных структур в рамках сонетной формы еще не создано.

Терцины – возникшая в Италии строгая стихотворная форма, нерасчленимое сцепление подхватывающих друг друга тройных рифменных цепей: аба бвб вгв гдг. юяю я. Терцины возникли из итальянских трехстиший «сторнелло» со схемой рифм АХА; БХБ. в которых каждое следующее трехстишие подхватывает рифму предыдущего. Терцинами написана «Божественная комедия» Данте, и в случае, когда поэты нового времени берутся за эту форму, ассоциации с поэмой Данте абсолютно неизбежны.

Пушкину принадлежит как серьезная стилизация («В начале жизни школу помню я…», 1830) в форме терцин, так и ироническая поэма:

И дале мы пошли и страз обнял меня.

Бесенок, под себя поджав свое копыто,

Крутил ростовщика у адского огня.

Горячий капал жир в копченое корыто.

И лопал на огне печеный ростовщик.

А я: «Поведай мне: в сей казни что сокрыто?»

Вергилий мне: «Мой сын, сей казни смысл велик: Одно стяжание имев всегда в предмете, Жир должников своих сосал сей злой старикИ их безжалостно крутил на вашем свете». «Тут грешник жареный протяжно возопил: О, если б я теперь тонул в холодной Лете!О, если б зимний дождь мне кожу остудил! Сто на сто я терплю: процент неимоверный!»- Тут звучно лопнул он - я взоры потупил.Тогда услышал я (о диво!) запах скверный, Как будто тухлое разбилось яицо, Иль карантинный страж курил жаровней серной.Я, нос себе зажав, отворотил лицо. Но мудрый вождь тащил меня всё дале, дале - И, камень приподняв за медное кольцо,Сошли мы вниз - и я узрел себя в подвале. (1832)

Майков и А.К.Толстой («Дракон», 1875) писали терцины как итальянские стилизации. В начале ХХ века терцины писали А.Блок («Песнь Ада»):

День догорал на сфере той земли,

Где я искал путей и дней короче.

Там сумерки лиловые легли.

Меня там нет. Тропой подземной ночи

Схожу, скользя, уступом скользких скал.

Знакомый Ад глядит в пустые очи.

Я на земле был брошен в яркий бал,

И в диком танце масок и обличий

Забыл любовь и дружбу потерял…

Как ясно, как ласково небо!

Как радостно реют стрижи

Вкруг церкви Бориса и Глеба!

По горбику тесной межи

Иду, и дышу ароматом

А мяты, и зреющей ржи.

За поле усатым, несжатым,

Косами стучат косари.

День медлит пред ярким закатом…

Минувший день, склоняясь головой,

Мне говорит: «Я умираю. Новый

Уже идет в порфире огневой.

Ты прожил день унылый и суровый.

Лениво я влачил за часом час:

Рассвет был хмур и тускл закат багровый.

За бледным полднем долго ветер гас;

И для тебя все миги были скудны,

Как старый, в детстве читанный рассказ…

Самая сложная стихотворная форма, секстина. была придумана провансальскими поэтами XIII века. Форма секстины связана с именем поэта Арнаут Даниэля (годы деятельности1180-1210). После него секстины сочиняли Данте, Петрарка, и спустя пятьсот лет – граф Фердинанд де Грамон, а еще через сто лет – член УЛИПО Гарри Мэттьюз.

Секстина представляет собой последовательность строф по шесть одинадцатисложных стихов в строфе, имеющих всего шесть различных окончаний. Каждое из этих повторяющихся опорных слов звучит в разных строфах по-иному, в разных контекстах. В конце секстины обычно вводят трехстишие-посылку, в котором каждой полустишие заканчивается одним из шести опорных слов.

В каждой секстине перестановки опорных слов от строфы к строфе осуществляются по одной из возможных схем, единых для каждого данного стихотворения. Все возможные комбинации были изучены практически уже в XIII веке трубадурами и теоретически – в ХХ веке улипистом Р.Кено.

Если первая строфа имеет окончания: А, Б, В, Г, Д, Е, то вторая может иметь: Б, Г, Е, Д, В, А. Такое же преобразование позволяет конструировать третью строфу, и так далее до шестой, завершающей цикл, тогда как седьмая строфа возвращается к первой:

С математической точки зрения секстина представляет собой простую перестановку, входящую в группу перестановок. Всего существует двенадцать типов последовательностей, образующих сексины, как подсчитал Р.Кено в той же работе «Потенциальная литература», где он приводит самую, на его взгляд, оптимальную последовательность окончаний:

Приведем сестину Франческо Петрарки:

Когда приходит новый день на землю,

Иную тварь отпугивает солнце,

Но большинство не спит в дневную пору;

Когда же ветер зажигает звезды,

Кто в дом спешит, а кто – укрыться в чаще,

Чтоб отдохнуть хотя бы до рассвета.

А я, как наступает час рассвета,

Что гонит тень, окутавшую землю,

И сонных тварей поднимает в чаще,

Со вздохами не расстаюсь при солнце,

И плачу, увидав на небе звезды,

И жду с надеждой утреннюю пору.

Когда сменяет ночь дневную пору

И всходят для других лучи рассвета,

Я на жестокие взираю звезды

И плоть кляну – чувствительную землю –

И первый день, когда увидел солнце,

И выгляжу, как будто вскормлен в чаще.

Едва ли зверь безжалостнее в чаще

В ночную ли, в дневную рыщет пору,

Чем та, что красотой затмила солнце.

Вздыхая днем и плача до рассвета,

Я знаю, что глядящие на землю

Любовь мою определили звезды.

Пока я к вам не возвратился, звезды,

Иль не нашел приют в любовной чаще,

Покинув тело – прах ничтожный, землю,

О если бы прервало злую пору

Блаженство от заката до рассвета,

Одна лишь ночь – пока не встанет солнце!

Я вместе с милой проводил бы солнце,

Никто бы нас не видел – только звезды,

И наша ночь не знала бы рассвета,

И, ласк моих чуждаясь, лавром в чаще

Не стала бы любимая, как в пору

Когда спустился Апполон на землю.

Но лягу в землю, где темно, как в чаще,

И днем, не в пору, загорятся звезды

Скорей, чем моего рассвета солнце.

Первую секстину на русском языке сочинил в 1851 году Л.Мей, в его стихотворении опорные слова (унылой, тень, силой, день, милой, лень) переставляются по закономерности 615243:

Опять, опять звучит в душе моей унылойЗнакомый голосок, и девственная теньОпять передо мной с неотразимой силойИз мрака прошлого встает, как ясный день;Но тщетно памятью ты вызван, призрак милый!Я устарел: и жить и чувствовать — мне лень. Давни с моей душой сроднилась эта лень,Как ветер с осенью угрюмой и унылой,Как взгляд влюбленного с приветным взглядом милой,Как с бором вековым таинственная тень;Она гнетет меня и каждый божий деньОвладевает мной все с новой, с новой силой. Порою сердце вдруг забьется прежней силой;Порой спадут с души могильный сон и лень;Сквозь ночи вечныя проглянет светлый день:Я оживу на миг и песнею унылойСтараюсь разогнать докучливую тень,Но краток этот миг, нечаянный и милый. Куда ж сокрылись вы, дни молодости милой,Когда кипела жизнь неукротимой силой,Когда печаль и грусть скользили, словно тень,По сердцу юному, и тягостная леньЕще не гне здилась в душе моей унылой,И новым красным днем сменялся красный день? Увы. Пришел и он, тот незабвенный день,День расставания с былою жизнью милой. По морю жизни я, усталый и унылый,Плыву. меня волна неведомою силойНесет — Бог весть куда, а только плыть мне лень,И все вокруг меня — густая мгла и тень. Зачем же, разогнав привычную мне тень,Сквозь ночи вечныя проглянул светлый день?Зачем, когда и жить и чувствовать мне лень,Опять передо мной явился призрак милый,И голосок его с неотразимой силойОпять, опять звучит в душе моей унылой?

А поэт Трефолев в 1898 г. повторил его опыт, создав стихотворение «Набат», в котором уподобил ««скованный» стих секстины «скованной» участи русского человека».

В 1920 году Бальмонт сочиняет целую книгу секстин.

Секстину находим и у В.Брюсова:

Я безнадежность воспевал когда-то,Мечту любви я пел в последний раз.Опять душа мучительством объята,В душе опять свет радости погас.Что славить мне в предчувствии заката,В вечеровой, предвозвещенный час? Ложится тень в предвозвещенный час;Кровь льется по наклонам, где когда-тоЛазурь сияла. В зареве закатаМятежная душа, как столько раз,Горит огнем, который не погасПод пеплом лет, и трепетом объята. Пусть тенью синей вся земля объята,Пусть близок мглы непобедимый час,Но в сердце свет священный не погас:Он так же ярко светит, как когда-то.Когда я, робкий мальчик, в первый раз,Склонил уста к устам, в лучах заката. Священны чары рдяного заката.Священна даль, что пламенем объята.Я вам молился много, много раз,Но лишь опять приходит жданный час,Молюсь я на коленях, как когда-то,Чтоб нынче луч в миг счастия погас! Безвестная Царица! Не погасВ душе огонь священный. В час закатаДуша старинным пламенем объята,Твержу молитву, что сложил когда-то:"Приди ко мне, хоть и в предсмертный час,Дай видеть лик твой, хоть единый раз!" Любви я сердце отдавал не раз,Но знал, что Ты - в грядущем, и не гасВ душе огонь надежды ни на час.Теперь, в пыланьи моего заката,Когда окрестность сумраком объята,Все жду Твоей улыбки, как когда-то! (1914)

Русские поэты Серебряного века и изобретали новые жесткие стихотворные форма. Северянину принадлежит изобретение «миньонета», восьмистишия с рифмовкой АбабабАБ, «дизеля» – десятистишия с рифмовкой АббаАбаббА кензеля – пятнадцатистишия с рифсовкой Абббба +ввАва + агггВ.

А И.Рукавишников предлагает стихотворения, в которых последний стих строфы повторяется в первом стихе следующей строфы называть гирляндой. Сложной гирляндой с повторами целых строк по схеме 1 2 3 4 - 4 5 6 1 - 1 7 8 2 - 2 9 10 3 - 3 11 12 4 написано стихотворение М.Лопатто:

Не теплой негой стана,

Не ласкою колен

Меня замкнули в плен, -

Меня замкнула в плен

Из льдистого стакана

Легчайшею из пен, -

Не теплой негой стана.

Не теплой негой стана,

Литературный портал Графоманам.НЕТ — настоящая находка для тех, кому нравятся современные стихи и проза. Если вы пишете стихи или рассказы. эта площадка — для вас. Если вы читатель-гурман, можете дальше не терзать поисковики запросами «хорошие стихи» или «современная проза». Потому что здесь опубликовано все разнообразие произведений — замечательные стихи и классная проза всех жанров. У нас проводятся литературные конкурсы на самые разные темы.

Новые избранные авторы

Новые избранные произведения

Новые рецензированные произведения

Сейчас на сайте

Всего: 37
Авторов: 0
Гостей: 37

Поиск по порталу

Авторы (полное имя)

Конкурс твёрдых форм «Традиция». Тур 10 = = = БАЛЛАДА (Литературные конкурсы )

Картинка Анализ стихотворения Брюсова Баллада о любви № 2

Для десятого тура выбрана средневековая форма – баллада .
«Слово баллада имеет два значения. Во-первых, так называется лиро-эпический жанр – стихотворный рассказ о страшном или трогательном событии (английские и немецкие народные баллады, баллады Шиллера, Жуковского, Тихонова). Во-вторых, так называется твердая форма средневековой французской поэзии: три строфы на одни и те же сквозные рифмы и полустрофа-посылка. Если размер восьмисложный (в русских имитациях – 4-ст. ямб), то эти строфы – восьмистишия с рифмовкой АБАБ+БВБВ, если размер десятисложный (в русских имитациях – 5-ст. ямб), то эти строфы – десятистишия с рифмовкой АБАББ+ВВГВГ. Последняя строка во всех строфах повторяется как рефрен.» [М.Л.Гаспаров] В конкурсе мы, разумеется, будем рассматривать только второе значение «баллады».

Приведу два примера:

Баллада о любви и смерти

Ты слышишь, друг, в вечернем звоне:
"Своей судьбе не прекословь!"
Нам свищет соловей на клене:
"Любовь и Смерть, Смерть и Любовь!"
В.Брюсов

О дамах прошлых времен
Скажите, где, в какой стране
Прекрасная римля´нка Флора,
Архипиада. где оне,
Те сестры прелестью убора;
Где Эхо гулом разговора
Тревожащее лоно рек,
Чье сердце билось слишком скоро?
Но где же прошлогодний снег!

И Элоиза где, вдвойне
Разумная в теченье спора?
Служа ей, Абеляр вполне
Познал любовь и боль позора.
Где королева, для которой
Лишили Буридана нег
И в Сену бросили, как вора?
Но где же прошлогодний снег!

Где Бланш, лилея по весне,
Что пела нежно, как Аврора;
Алиса… о, скажите мне,
Где дамы Мэна иль Бигорра?
Где Жанна, дева без укора,
В Руане кончившая век?
О дева горнего Собора!
Но где же прошлогодний снег?
(Посылка)
О принц, с бегущим веком ссора
Напрасна: жалок человек;
И пусть вам не туманит взора:
«Но где же прошлогодний снег!»
Н. Гумилев, пер. из Ф. Вийона

Итак, необходимо написать балладу на тему «Смерть и солнце не могут пристально взирать друг на друга» (Козьма Прутков) Тема показалась мне достаточно романтичной для баллады. Как Вы её интерпретируете – Ваше дело, но, как минимум, и смерть, и солнце должны в Вашем стихе присутствовать.

К участию в конкурсе допускаются все зарегистрированные на сайте авторы.
Каждый участник имеет право подать одно произведение (плюс, при желании, – несколько вне конкурса). Текст работ размещается в данной ветке форума мастер-класса. Не возбраняется их редактирование (до истечения срока подачи): главное – не скорость отклика, а качество. Но произведение, отредактированное после окончания срока подачи, с конкурса снимается.
Члены жюри могут подавать произведения только вне конкурса.

Сроки подачи работ: c 16 декабря 2009 по 15 января 2009.
Работа жюри: 18 января 2009 – 13 февраля 2009.
Объявление результатов: 15 февраля 2009.

Состав жюри:
Андрей Злой
Бочаров Дмитрий С
Вера Подакина
Ирина Акс
Любовь Сирота
Майк Зиновкин
Секретарь жюри – Наталья Ирга

Победитель конкурса определяется по общей сумме набранных баллов. Если по какой-либо причине судья не проголосовал за автора, отсутствующая оценка вычисляется как среднее арифметическое от оценок остальных судей.

Премии: 1-я – 2500 баллов, 2-я – 1500 баллов, 3-я – 1000 баллов.
При числе участников до 6 (включительно) присуждается только 1-я премия, 7-12 – 1-я и 2-я премии, 13 и более – все три премии.
Произведения-победители на страничках авторов помечаются значками соответствующих наград.

16122009203454-00140683

Читателей произведения за все время — 260, полученных рецензий — 0.

Стихи Валерия Брюсова о любви

Ты не ведала слов отреченья.
Опустивши задумчивый взор,
Точно в церковь ты шла на мученья,
Обнаженной забыла позор.
Вся полна неизменной печали,
Прислонилась ты молча к столбу,-
И соломой тебя увенчали,
И клеймо наложили на лбу.
А потом, когда смели бичами
Это детское тело терзать,
Вся в крови поднята палачами,
"Я люблю" ты хотела сказать.

О, сколько раз, блаженно и безгласно,
В полночной мгле, свою мечту храня,
Ты думала, что обнимаешь страстно -
Меня!
Пусть миги были тягостно похожи!
Ты верила, как в первый день любя,
Что я сжимаю в сладострастной дрожи -
Тебя!
Но лгали образы часов бессонных,
И крыли тайну створы темноты:
Была в моих объятьях принужденных -
Не ты!
Вскрыть сладостный обман мне было больно,
И я молчал, отчаянье тая.
Но на твоей груди лежал безвольно -
Не я!
О, как бы ты, страдая и ревнуя,
Отпрянула в испуге предо мной,
Поняв, что я клонюсь, тебя целуя,-
К другой!

Моя любовь - палящий полдень Явы,
Как сон разлит смертельный аромат,
Там ящеры, зрачки прикрыв, лежат,
Здесь по стволам свиваются удавы.
И ты вошла в неумолимый сад
Для отдыха, для сладостной забавы?
Цветы дрожат, сильнее дышат травы,
Чарует всё, всё выдыхает яд.
Идем: я здесь! Мы будем наслаждаться,-
Играть, блуждать, в венках из орхидей,
Тела сплетать, как пара жадных змей!
День проскользнет. Глаза твои смежатся.
То будет смерть.- И саваном лиан
Я обовью твой неподвижный стан.

Я люблю другого

Летний вечер пышен,
Летний вечер снова.
Мне твой голос слышен:
"Я люблю другого".
Сердца горький трепет
Полон чар былого.
Слышен тихий лепет:
"Я люблю другого".
Смолкни, праздный ропот!
Прочь, упрек! Ни слова.
Слышен, слышен шепот:
"Я люблю другого".

Мы встретились с нею случайно.

Мы встретились с нею случайно,
И робко мечтал я об ней,
Но долго заветная тайна
Таилась в печали моей.
Но раз в золотое мгновенье
Я высказал тайну свою;
Я видел румянец смущенья,
Услышал в ответ я "люблю".
И вспыхнули трепетно взоры,
И губы слилися в одно.
Вот старая сказка, которой
Быть юной всегда суждено.

Да, можно любить, ненавидя

Да, можно любить, ненавидя,
Любить с омраченной душой,
С последним проклятием видя
Последнее счастье - в одной!
О, слишком жестокие губы,
О, лживый, приманчивый взор,
Весь облик, и нежный и грубый,
Влекущий, как тьма, разговор!
Кто магию сумрачной власти
В ее приближения влил?
Кто ядом мучительной страсти
Объятья ее напоил?
Хочу проклинать, но невольно
О ласках привычных молю.
Мне страшно, мне душно, мне больно.
Но я повторяю: люблю!
Читаю в насмешливом взоре
Обман, и притворство, и торг.
Но есть упоенье в позоре
И есть в униженьи восторг!
Когда поцелуи во мраке
Вонзают в меня лезвие,
Я, как Одиссей о Итаке,
Мечтаю о днях без нее.
Но лишь Калипсо я покинул,
Тоскую опять об одной.
О горе мне! жребий я вынул,
Означенный черной чертой!

Баллада о любви и смерти

Когда торжественный Закат
Царит на дальнем небосклоне
И духи пламени хранят
Воссевшего на алом троне,-
Вещает он, воздев ладони,
Смотря, как с неба льется кровь,
Что сказано в земном законе:
Любовь и Смерть, Смерть и Любовь!
И призраков проходит ряд
В простых одеждах и в короне:
Ромео, много лет назад
Пронзивший грудь клинком в Вероне;
Надменный триумвир Антоний,
В час скорби меч подъявший вновь;
Пирам и Паоло. В их стоне -
Любовь и Смерть, Смерть и Любовь!
И я баюкать сердце рад
Той музыкой святых гармоний.
Нет, от любви не охранят
Твердыни и от смерти - брони.
На утре жизни и на склоне
Ее к томленью дух готов.
Что день,- безжалостней, мудреней
Любовь и Смерть, Смерть и Любовь!
Ты слышишь, друг, в вечернем звоне:
"Своей судьбе не прекословь!"
Нам свищет соловей на клене:
"Любовь и Смерть, Смерть и Любовь!"

Эта светлая ночь, эта тихая ночь,
Эти улицы, узкие, длинные!
Я спешу, я бегу, убегаю я прочь,
Прохожу тротуары пустынные.
Я не в силах восторга мечты превозмочь,
Повторяю напевы старинные,
И спешу, и бегу,- а прозрачная ночь
Стелет тени, манящие, длинные.
Мы с тобой разошлись навсегда, навсегда!
Что за мысль, несказанная, странная!
Без тебя и наступят и минут года,
Вереница неясно туманная.
Не сойдёмся мы вновь никогда, никогда,
О любимая, вечно желанная!
Мы расстались с тобой навсегда, навсегда.
Навсегда? Что за мысль несказанная!
Сколько сладости есть в тайной муке мечты.
Этой мукой я сердце баюкаю,
В этой муке нашёл я родник красоты,
Упиваюсь изысканной мукою.
"Никогда мы не будем вдвоём,- я и ты. "
И на грани пред вечной разлукою
Я восторгов ищу в тайной муке мечты,
Я восторгами сердце баюкаю.

Три женщины - белая, черная, алая

Три женщины - белая, черная, алая -
Стоят в моей жизни. Зачем и когда
Вы вторглись в мечту мою? Разве немало я
Любовь восславлял в молодые года?
Сгибается алая хищной пантерою
И смотрит обманчивой чарой зрачков,
Но в силу заклятий, знакомых мне, верую:
За мной побежит на свирельный мой зов.
Проходит в надменном величии черная
И требует знаком - идти за собой.
А, строгая тень! уклоняйся, упорная,
Но мне суждено для тебя быть судьбой.
Но клонится с тихой покорностью белая,
Глаза ее - грусть, безнадежность - уста.
И странно застыла душа онемелая,
С душой онемелой безвольно слита.
Три женщины - белая, черная, алая -
Стоят в моей жизни. И кто-то поет,
Что нет, не довольно я плакал, что мало я
Любовь воспевал! Дни и миги - вперед!

Милый, прости, что хочу повторять
Прежних влюбленных обеты.
Речи знакомые — новы опять,
Если любовью согреты.
Милый, я знаю: ты любишь меня,
И об одном все моленья,—
Жить, умереть, это счастье храня,
Светлой любви уверенья.
Милый, но если и новой любви
Ты посвятишь свои грезы,
В воспоминаниях счастьем живи,
Мне же оставь наши слезы.
Пусть для тебя эта юная даль
Будет прекрасной, как ныне.
Мне же, мой милый, тогда и печаль
Станет заветной святыней.

Поэты любовной поэзии