Анализ стихотворения Блока Унижение

Александр Блок — В черных сучьях дерев обнаженных ( Унижение )

В черных сучьях дерев обнаженных
Желтый зимний закат за окном.
(К эшафоту на казнь осужденных
№ 4 Поведут на закате таком).

Красный штоф полинялых диванов,
Пропыленные кисти портьер.
В этой комнате, в звоне стаканов,
№ 8 Купчик, шулер, студент, офицер.

Этих голых рисунков журнала
Не людская касалась рука.
И рука подлеца нажимала
№ 12 Эту грязную кнопку звонка.

Чу! По мягким коврам прозвенели
Шпоры, смех, заглушенный дверьми.
Разве дом этот — дом в самом деле?
№ 16 Разве так суждено меж людьми?

Разве рад я сегодняшней встрече?
Что ты ликом бела, словно плат?
Что в твои обнаженные плечи
№ 20 Бьет огромный холодный закат?

Только губы с запекшейся кровью
На иконе твоей золотой
(Разве это мы звали любовью?)
№ 24 Преломились безумной чертой.

В желтом, зимнем, огромном закате
Утонула (так пышно!) кровать.
Еще тесно дышать от объятий,
№ 28 Но ты свищешь опять и опять.

Он не весел — твой свист замогильный.
Чу! опять — бормотание шпор.
Словно змей, тяжкий, сытый и пыльный,
№ 32 Шлейф твой с кресел ползет на ковер.

Ты смела! Так еще будь бесстрашней!
Я — не муж, не жених твой, не друг!
Так вонзай же, мой ангел вчерашний,
№ 36 В сердце — острый французский каблук!

Unizheniye

V chernykh suchyakh derev obnazhennykh
Zhelty zimny zakat za oknom.
(K eshafotu na kazn osuzhdennykh
Povedut na zakate takom).

Krasny shtof polinyalykh divanov,
Propylennye kisti portyer.
V etoy komnate, v zvone stakanov,
Kupchik, shuler, student, ofitser.

Etikh golykh risunkov zhurnala
Ne lyudskaya kasalas ruka.
I ruka podletsa nazhimala
Etu gryaznuyu knopku zvonka.

Chu! Po myagkim kovram prozveneli
Shpory, smekh, zaglushenny dvermi.
Razve dom etot — dom v samom dele?
Razve tak suzhdeno mezh lyudmi?

Razve rad ya segodnyashney vstreche?
Chto ty likom bela, slovno plat?
Chto v tvoi obnazhennye plechi
Byet ogromny kholodny zakat?

Tolko guby s zapeksheysya krovyu
Na ikone tvoyey zolotoy
(Razve eto my zvali lyubovyu?)
Prelomilis bezumnoy chertoy.

V zheltom, zimnem, ogromnom zakate
Utonula (tak pyshno!) krovat.
Yeshche tesno dyshat ot obyaty,
No ty svishchesh opyat i opyat.

On ne vesel — tvoy svist zamogilny.
Chu! opyat — bormotaniye shpor.
Slovno zmey, tyazhky, syty i pylny,
Shleyf tvoy s kresel polzet na kover.

Ty smela! Tak yeshche bud besstrashney!
Ya — ne muzh, ne zhenikh tvoy, ne drug!
Tak vonzay zhe, moy angel vcherashny,
V serdtse — ostry frantsuzsky kabluk!

D xthys[ cexmz[ lthtd j,yf;tyys[
;tknsq pbvybq pfrfn pf jryjv/
(R ifajne yf rfpym jce;ltyys[
Gjdtlen yf pfrfnt nfrjv)/

Rhfcysq inja gjkbyzks[ lbdfyjd,
Ghjgsktyyst rbcnb gjhnmth///
D njq rjvyfnt, d pdjyt cnfrfyjd,
Regxbr, iekth, cneltyn, jabwth///

nb[ ujks[ hbceyrjd ;ehyfkf
Yt k/lcrfz rfcfkfcm herf///
B herf gjlktwf yf;bvfkf
ne uhzpye/ ryjgre pdjyrf///

Xe! Gj vzurbv rjdhfv ghjpdtytkb
Igjhs, cvt[, pfukeityysq ldthmvb///
Hfpdt ljv njn — ljv d cfvjv ltkt?
Hfpdt nfr ce;ltyj vt; k/lmvb?

Hfpdt hfl z ctujlyziytq dcnhtxt?
Xnj ns kbrjv ,tkf, ckjdyj gkfn?
Xnj d ndjb j,yf;tyyst gktxb
,mtn juhjvysq [jkjlysq pfrfn?

Njkmrj ue,s c pfgtritqcz rhjdm/
Yf brjyt ndjtq pjkjnjq
(Hfpdt nj vs pdfkb k/,jdm/?)
Ghtkjvbkbcm ,tpevyjq xthnjq///

D ;tknjv, pbvytv, juhjvyjv pfrfnt
Enjyekf (nfr gsiyj!) rhjdfnm///
Tot ntcyj lsifnm jn j,]znbq,
Yj ns cdbotim jgznm b jgznm///

Jy yt dtctk — ndjq cdbcn pfvjubkmysq///
Xe! jgznm — ,jhvjnfybt igjh///
Ckjdyj pvtq, nz;rbq, csnsq b gskmysq,
Iktqa ndjq c rhtctk gjkptn yf rjdth///

Ns cvtkf! Nfr tot ,elm ,tccnhfiytq!
Z — yt ve;, yt ;tyb[ ndjq, yt lheu!
Nfr djypfq ;t, vjq fyutk dxthfiybq,
D cthlwt — jcnhsq ahfywepcrbq rf,ker!

В черных сучьях дерев обнаженных
Желтый зимний закат за окном.
(К эшафоту на казнь осужденных
Поведут на закате таком).

Красный штоф полинялых диванов,
Пропыленные кисти портьер.
В этой комнате, в звоне стаканов,
Купчик, шулер, студент, офицер.

Этих голых рисунков журнала
Не людская касалась рука.
И рука подлеца нажимала
Эту грязную кнопку звонка.

Чу! По мягким коврам прозвенели
Шпоры, смех, заглушенный дверьми.
Разве дом этот - дом в самом деле?
Разве так суждено меж людьми?

Разве рад я сегодняшней встрече?
Что ты ликом бела, словно плат?
Что в твои обнаженные плечи
Бьет огромный холодный закат?

Только губы с запекшейся кровью
На иконе твоей золотой
(Разве это мы звали любовью?)
Преломились безумной чертой.

В желтом, зимнем, огромном закате
Утонула (так пышно!) кровать.
Еще тесно дышать от объятий,
Но ты свищешь опять и опять.

Он не весел - твой свист замогильный.
Чу! опять - бормотание шпор.
Словно змей, тяжкий, сытый и пыльный,
Шлейф твой с кресел ползет на ковер.

Ты смела! Так еще будь бесстрашней!
Я - не муж, не жених твой, не друг!
Так вонзай же, мой ангел вчерашний,
В сердце - острый французский каблук!

Этих голых рисунков журнала
Не людская касалась рука.
И рука подлеца нажимала
Эту грязную кнопку звонка.

Стихотворение Блока А.А.
«Унижение»

"Унижение"

В чёрных сучьях дерев обнаженных
Жёлтый зимний закат за окном.
(К эшафоту на казнь осужденных
Поведут на закате таком).

Красный штоф полинялых диванов,
Пропыленные кисти портьер…
В этой комнате, в звоне стаканов,
Купчик, шулер, студент, офицер…

Этих голых рисунков журнала
Не людская касалась рука…
И рука подлеца нажимала
Эту грязную кнопку звонка…

Чу! По мягким коврам прозвенели
Шпоры, смех, заглушенный дверьми…
Разве дом этот — дом в самом деле?
Разве так суждено меж людьми?

Разве рад я сегодняшней встрече?
Что ты ликом бела, словно плат?
Что в твои обнажённые плечи
Бьет огромный холодный закат?

Только губы с запекшейся кровью
На иконе твоей золотой
(Разве это мы звали любовью?)
Преломились безумной чертой…

В желтом, зимнем, огромном закате
Утонула (так пышно!) кровать…
Ещё тесно дышать от объятий,
Но ты свищешь опять и опять…

Он не весел — твой свист замогильный.
Чу! опять — бормотание шпор…
Словно змей, тяжкий, сытый и пыльный,
Шлейф твой с кресел ползёт на ковер…

Ты смела! Так еще будь бесстрашней!
Я — не муж, не жених твой, не друг!
Так вонзай же, мой ангел вчерашний,
В сердце — острый французский каблук!

Стихотворение Блока А.А. - Унижение

«Унижение» А.Блок

«Унижение» Александр Блок

Красный штоф полинялых диванов,
Пропыленные кисти портьер…

В этой комнате, в звоне стаканов,
Купчик, шулер, студент, офицер…

Этих голых рисунков журнала
Не людская касалась рука…
И рука подлеца нажимала
Эту грязную кнопку звонка…

В желтом, зимнем, огромном закате
Утонула (так пышно!) кровать…
Еще тесно дышать от объятий,
Но ты свищешь опять и опять…

Он не весел — твой свист замогильный…
Чу! опять — бормотание шпор…
Словно змей, тяжкий, сытый и пыльный,
Шлейф твой с кресел ползет на ковер…

Анализ стихотворения Блока «Унижение»

Произведение, датированное концом 1911 г. входит в поэтическую книгу «Страшный мир». Трагическая тональность «Унижения» сближает его с другими стихотворениями сборника, образующими картину остро дисгармоничной, мрачной и безнадежной действительности.

Общее настроение произведения задает первый катрен, посвященный лаконичному описанию зимней пейзажной зарисовки. В ней выделяются две колористические детали: черные ветки «дерев обнаженных» и желтый свет закатного солнца. Подобное сочетание оттенков цвета, тревожное и диссонансное, вызывает реминисценции, связанные с поэтикой Достоевского. Комментарий, данный поэтом в скобках, усиливает впечатление от пейзажной картины, вводя в тему дисгармоничности мотив гибели, насильственной безвременной кончины.

В художественном пространстве «Унижения» развернута еще одна значимая фоновая зарисовка. Изображение интерьера публичного дома организуется лексикой с семантикой неухоженности, изношенности: «полинялых», «пропыленные», «грязную», «пыльный». Лексический комплекс рождает внутренний протест лирического героя, противопоставляющего образ борделя понятию настоящего дома, символа семейного уюта и надежного прибежища.

Аналогичным образом поэт решает проблему ненастоящих, лишенных искренней привязанности отношений между мужчиной и женщиной. Комнаты псевдодома — место плотских утех, не имеющих ничего общего с истинной любовью.

В интимной сцене снова возникает упоминание о тревожном зимнем закате, который обозначается эпитетами «огромный», «холодный», «желтый». Здесь мотив смерти воплощается в образе больной женщины, в дыхании которой слышится «свист замогильный».

Знаковая деталь произведения — золотая икона. Лирическому субъекту кажется, что уста святого лика «с запекшейся кровью» сложились в «безумной» усмешке. В облике, исполненном страдания, преломляется образ Вечной Женственности, ключевой для поэтики Блока. Именно он является истинным адресатом настойчивых и горьких риторических вопросов, разбросанных по стихотворному тексту «Унижения».

Эмоциональный финал, в котором угадываются истерические нотки, контрастирует с общим размеренным тоном стихотворения. Концовка содержит призыв героя к своей псевдовозлюбленной, с горькой иронией именуемой «ангел вчерашний». Образ сердца, пронзенного «французским каблуком», является злой пародией на классический штамп, где фигурирует стрела Амура. Оригинальная трактовка символизирует дисгармонию и ложь отношений, унижающих обоих героев.