Анализ стихотворения Баратынского Последний поэт
Анализ стихотворения Евгения Баратынского «Разуверение»
От Евгения Абрамовича Баратынского, потомка древнего дворянского рода, ожидали чего угодно – государственной деятельности, высокого чина, армейской службы. Но кто бы мог подумать, что он станет поэтом, притом поэтом большого таланта и мастерства?
Исключенный из Пажеского корпуса, за невинный юношеский розыгрыш, раздосадованный, кающийся перед семьей Баратынский поступает на службу в Егерский полк. А из солдатчины он возвращается уже со своими первыми стихами.
Евгений Абрамович был литературным последователем Карамзина, дружил со многими поэтами и литераторами того времени: Дельвигом, Рылеевым, Кюхельбекером и даже Пушкиным. Последний называл того «Гамлетом-Баратынским» и даже вывел его в своем романе в стихах «Евгений Онегин».
В тот период многие поэты писали в жанре «элегия», однако, у Евгения Абрамовича Баратынского они получались уникальными, никак не похожими на произведения других авторов. Среди самых известных его элегий следует обозначить: «Ропот», «Разуверение», «Поцелуй», «Признание».
«Разуверение» — это стихотворение, написанное Баратынским еще в молодости в 1821 году, однако эта элегия сделала известным не только самого автора, но и Михаила Ивановича Глинку, который в 1825 году написал на стихи свой романс.
Доподлинно неизвестно, кому же посвящено «Разуверение», существовала ли действительно девушка, пробуждающая в душе поэта одно волненье, или же это был всего лишь поэтический вымысел. Некоторые литературоведы склонны считать, что героиней стихов стала кузина Евгения Абрамовича – Варвара Кучина, в которую юноша был когда-то нежно и искренне влюблен.
Однако, из воспоминаний современников, также известно, что Баратынский был сердцеедом, для которого влюбить в себя девушку было азартным развлечением, он редко увлекался и всегда помнил о собственном достоинстве. Скорее всего «Разуверение» — это стихотворный ответ возлюбленной, которая сильно задела поэта и думала, что он простит, но поэт перестал верить увереньям и веровать в любовь.
Евгений Баратынский — Век шествует путем своим железным ( Последний поэт )
Век шествует путем своим железным;
В сердцах корысть, и общая мечта
Час от часу насущным и полезным
№ 4 Отчетливей, бесстыдней занята.
Исчезнули при свете просвещенья
Поэзии ребяческие сны,
И не о ней хлопочут поколенья,
№ 8 Промышленным заботам преданы.
Для ликующей свободы
Вновь Эллада ожила,
Собрала свои народы
№ 12 И столицы подняла;
В ней опять цветут науки,
Носит понт торговли груз
И не слышны лиры звуки
№ 16 В первобытном рае муз!
Блестит зима дряхлеющего мира,
Блестит! Суров и бледен человек;
Но зелены в отечестве Омира
№ 20 Холмы, леса, брега лазурных рек.
Цветет Парнас! Пред ним, как в оны годы,
Кастальский ключ живой струею бьет;
Нежданный сын последних сил природы,
№ 24 Возник поэт: идет он и поет.
Воспевает, простодушный,
Он любовь и красоту,
И науки, им ослушной,
№ 28 Пустоту и суету:
Мимолетные страданья
Легкомыслием целя,
Лучше, смертный, в дни незнанья
№ 32 Радость чувствует земля.
Поклонникам Урании холодной
Поет, увы! он благодать страстей;
Как пажити Эол бурнопогодный,
№ 36 Плодотворят они сердца людей;
Живительным дыханием развита,
Фантазия подъемлется от них,
Как некогда возникла Афродита
№ 40 Из пенистой пучины вод морских.
И зачем не предадимся
Снам улыбчивым своим?
Бодрым сердцем покоримся
№ 44 Думам робким, а не им!
Верьте сладким убежденьям
Вас ласкающих очес
И отрадным откровеньям
№ 48 Сострадательных небес!
Суровый смех ему ответом; персты
Он на струнах своих остановил,
Сомкнул уста вещать полуотверсты,
№ 52 Но гордыя главы не преклонил:
Стопы свои он в мыслях направляет
В немую глушь, в безлюдный край, но свет
Уж праздного вертепа не являет,
№ 56 И на земле уединенья нет!
Человеку непокорно
Море синее одно:
И свободно, и просторно,
№ 60 И приветливо оно;
И лица не изменило
С дня, в который Аполлон
Поднял вечное светило
№ 64 В первый раз на небосклон.
Оно шумит перед скалой Левкада.
На ней певец, мятежной думы полн,
Стоит. в очах блеснула вдруг отрада:
№ 68 Сия скала. тень Сафо. песни волн.
Где погребла любовница Фаона
Отверженной любви несчастный жар,
Там погребет питомец Аполлона
№ 72 Свои мечты, свой бесполезный дар!
И по-прежнему блистает
Хладной роскошию свет:
Серебрит и позлащает
№ 76 Свой безжизненный скелет;
Но в смущение приводит
Человека вал морской,
И от шумных вод отходит
№ 80 Он с тоскующей душой!
Posledny poet
Vek shestvuyet putem svoim zheleznym;
V serdtsakh koryst, i obshchaya mechta
Chas ot chasu nasushchnym i poleznym
Otchetlivey, besstydney zanyata.
Ischeznuli pri svete prosveshchenya
Poezii rebyacheskiye sny,
I ne o ney khlopochut pokolenya,
Promyshlennym zabotam predany.
Dlya likuyushchey svobody
Vnov Ellada ozhila,
Sobrala svoi narody
I stolitsy podnyala;
V ney opyat tsvetut nauki,
Nosit pont torgovli gruz
I ne slyshny liry zvuki
V pervobytnom raye muz!
Blestit zima dryakhleyushchego mira,
Blestit! Surov i bleden chelovek;
No zeleny v otechestve Omira
Kholmy, lesa, brega lazurnykh rek.
Tsvetet Parnas! Pred nim, kak v ony gody,
Kastalsky klyuch zhivoy struyeyu byet;
Nezhdanny syn poslednikh sil prirody,
Voznik poet: idet on i poyet.
Vospevayet, prostodushny,
On lyubov i krasotu,
I nauki, im oslushnoy,
Pustotu i suyetu:
Mimoletnye stradanya
Legkomysliyem tselya,
Luchshe, smertny, v dni neznanya
Radost chuvstvuyet zemlya.
Poklonnikam Uranii kholodnoy
Poyet, uvy! on blagodat strastey;
Kak pazhiti Eol burnopogodny,
Plodotvoryat oni serdtsa lyudey;
Zhivitelnym dykhaniyem razvita,
Fantazia podyemletsya ot nikh,
Kak nekogda voznikla Afrodita
Iz penistoy puchiny vod morskikh.
I zachem ne predadimsya
Snam ulybchivym svoim?
Bodrym serdtsem pokorimsya
Dumam robkim, a ne im!
Verte sladkim ubezhdenyam
Vas laskayushchikh oches
I otradnym otkrovenyam
Sostradatelnykh nebes!
Surovy smekh yemu otvetom; persty
On na strunakh svoikh ostanovil,
Somknul usta veshchat poluotversty,
No gordyya glavy ne preklonil:
Stopy svoi on v myslyakh napravlyayet
V nemuyu glush, v bezlyudny kray, no svet
Uzh prazdnogo vertepa ne yavlyayet,
I na zemle uyedinenya net!
Cheloveku nepokorno
More sineye odno:
I svobodno, i prostorno,
I privetlivo ono;
I litsa ne izmenilo
S dnya, v kotory Apollon
Podnyal vechnoye svetilo
V pervy raz na nebosklon.
Ono shumit pered skaloy Levkada.
Na ney pevets, myatezhnoy dumy poln,
Stoit. v ochakh blesnula vdrug otrada:
Sia skala. ten Safo. pesni voln.
Gde pogrebla lyubovnitsa Faona
Otverzhennoy lyubvi neschastny zhar,
Tam pogrebet pitomets Apollona
Svoi mechty, svoy bespolezny dar!
I po-prezhnemu blistayet
Khladnoy roskoshiyu svet:
Serebrit i pozlashchayet
Svoy bezzhiznenny skelet;
No v smushcheniye privodit
Cheloveka val morskoy,
I ot shumnykh vod otkhodit
On s toskuyushchey dushoy!
Gjcktlybq gjn
Dtr itcndetn gentv cdjbv ;tktpysv;
D cthlwf[ rjhscnm, b j,ofz vtxnf
Xfc jn xfce yfceoysv b gjktpysv
Jnxtnkbdtq. tccnslytq pfyznf/
Bcxtpyekb ghb cdtnt ghjcdtotymz
Gjpbb ht,zxtcrbt cys,
B yt j ytq [kjgjxen gjrjktymz,
Ghjvsiktyysv pf,jnfv ghtlfys/
Lkz kbre/otq cdj,jls
Dyjdm kkflf j;bkf,
Cj,hfkf cdjb yfhjls
B cnjkbws gjlyzkf;
D ytq jgznm wdtnen yferb,
Yjcbn gjyn njhujdkb uhep
B yt cksiys kbhs pderb
D gthdj,snyjv hft vep!
ktcnbn pbvf lhz[kt/otuj vbhf,
,ktcnbn! Cehjd b ,ktlty xtkjdtr;
Yj ptktys d jntxtcndt Jvbhf
[jkvs, ktcf. htuf kfpehys[ htr/
Wdtntn Gfhyfc! Ghtl ybv, rfr d jys ujls,
Rfcnfkmcrbq rk/x ;bdjq cnhet/ ,mtn;
Yt;lfyysq csy gjcktlyb[ cbk ghbhjls,
Djpybr gjn: bltn jy b gjtn/
Djcgtdftn, ghjcnjleiysq,
Jy k/,jdm b rhfcjne,
B yferb, bv jckeiyjq,
Gecnjne b cetne:
Vbvjktnyst cnhflfymz
Kturjvsckbtv wtkz,
Kexit, cvthnysq, d lyb ytpyfymz
Hfljcnm xedcndetn ptvkz/
Gjrkjyybrfv Ehfybb [jkjlyjq
Gjtn, eds! jy ,kfujlfnm cnhfcntq;
Rfr gf;bnb jk ,ehyjgjujlysq,
Gkjljndjhzn jyb cthlwf k/ltq;
;bdbntkmysv ls[fybtv hfpdbnf,
Afynfpbz gjl]tvktncz jn yb[,
Rfr ytrjulf djpybrkf Fahjlbnf
Bp gtybcnjq gexbys djl vjhcrb[/
B pfxtv yt ghtlflbvcz
Cyfv eks,xbdsv cdjbv?
,jlhsv cthlwtv gjrjhbvcz
Levfv hj,rbv, f yt bv!
Dthmnt ckflrbv e,t;ltymzv
Dfc kfcrf/ob[ jxtc
B jnhflysv jnrhjdtymzv
Cjcnhflfntkmys[ yt,tc!
Cehjdsq cvt[ tve jndtnjv; gthcns
Jy yf cnheyf[ cdjb[ jcnfyjdbk,
Cjvryek ecnf dtofnm gjkejndthcns,
Yj ujhlsz ukfds yt ghtrkjybk:
Cnjgs cdjb jy d vsckz[ yfghfdkztn
D ytve/ ukeim, d ,tpk/lysq rhfq, yj cdtn
E; ghfplyjuj dthntgf yt zdkztn,
B yf ptvkt etlbytymz ytn!
Xtkjdtre ytgjrjhyj
Vjht cbytt jlyj:
B cdj,jlyj, b ghjcnjhyj,
B ghbdtnkbdj jyj;
B kbwf yt bpvtybkj
C lyz, d rjnjhsq Fgjkkjy
Gjlyzk dtxyjt cdtnbkj
D gthdsq hfp yf yt,jcrkjy/
Jyj ievbn gthtl crfkjq Ktdrflf/
Yf ytq gtdtw, vznt;yjq levs gjky,
Cnjbn/// d jxf[ ,ktcyekf dlheu jnhflf:
Cbz crfkf/// ntym Cfaj!// gtcyb djky///
Ult gjuht,kf k/,jdybwf Afjyf
Jndth;tyyjq k/,db ytcxfcnysq ;fh,
Nfv gjuht,tn gbnjvtw Fgjkkjyf
Cdjb vtxns, cdjq ,tcgjktpysq lfh!
B gj-ght;ytve ,kbcnftn
[kflyjq hjcrjib/ cdtn:
Ctht,hbn b gjpkfoftn
Cdjq ,tp;bpytyysq crtktn;
Yj d cveotybt ghbdjlbn
Xtkjdtrf dfk vjhcrjq,
B jn ievys[ djl jn[jlbn
Jy c njcre/otq leijq!
Последний поэт (Боратынский)
Век шествует путём своим железным; [1]
В сердцах корысть, и общая мечта
Час от часу насущным и полезным
Отчётливей, бесстыдней занята.
Исчезнули при свете просвещенья
Поэзии ребяческие сны,
И не о ней хлопочут поколенья,
Промышленным заботам преданы.
Для ликующей свободы
Вновь Эллада ожила,
Собрала свои народы
И столицы подняла:
В ней опять цветут науки,
Носит понт торговли груз,
Но не слышны лиры звуки
В первобытном рае муз! [2]
Блестит зима дряхлеющего мира,
Блестит! Суров и бледен человек;
Но зелены в отечестве Омира
Холмы, леса, брега лазурных рек;
Цветёт Парнас: пред ним, как в оны годы,
Кастальский ключ живой струёю бьёт:
Нежданный сын последних сил природы —
Возник поэт: идёт он и поёт:
Воспевает, простодушной,
Он любовь и красоту,
И науки, им ослушной,
Пустоту и суету:
Мимолётные страданья
Легкомыслием целя,
Лучше, смертный, в дни незнанья
Радость чувствует земля.
Поклонникам Урании холодной
Поёт, увы! он благодать страстей:
Как пажити Эол бурнопогодной,
Плодотворят они сердца людей;
Живительным дыханием развита,
Фантазия подъемлется от них,
Как некогда возникла Афродита
Из пенистой пучины вод морских.
И зачем не предадимся
Снам улыбчивым своим?
Жарким сердцем покоримся
Думам хладным, а не им!
Верьте сладким убежденьям
Вас ласкающих очес
И отрадным откровеньям
Сострадательных небес!
Суровый смех ему ответом; персты
Он на струнах своих остановил,
Сомкнул уста вещать полуотверсты,
Но гордыя главы не преклонил:
Стопы свои он в мыслях направляет
В немую глушь, в безлюдный край; но свет
Уж праздного вертепа не являет
И на земле уединенья нет!
Человеку непокорно
Море синее одно:
И свободно, и просторно,
И приветливо оно;
И лица не изменило
С дня, в который Аполлон
Поднял вечное светило
В первый раз на небосклон.
Оно шумит перед скалой Левкада,
На ней певец, мятежной думы полн,
Стоит… в очах блеснула вдруг отрада:
Сия скала… тень Сафо. голос волн…
Где погребла любовница Фаона
Отверженной любви несчастный жар,
Там погребёт питомец Аполлона
Свои мечты, свой бесполезный дар!
И по-прежнему блистает
Хладной роскошию свет:
Серебрит и позлащает
Свой безжизненный скелет;
Но в смущение приводит
Человека вал морской,
И от шумных вод отходит
Он с тоскующей душой!
В стихотворении развёртывается настойчиво выдвигавшаяся идеологами круга «Московского Наблюдателя» концепция губительности для искусства денежных капиталистических отношений. Сторонники этой концепции измеряли само понятие прогресса уровнем не материальной, а духовной культуры и прежде всего искусства. Констатируя резкий упадок искусства в XIX в. они выдвигали это положение в качестве аргумента против прогрессивности «промышленных» капиталистических тенденций современности. Этот тезис был сформулирован негласным участником «Московского Наблюдателя» И. В. Киреевским ещё в 1832 г. В статье «Девятнадцатый век» Киреевский, перечисляя «отличительные качества» современного искусства, свидетельствующие об его глубоком упадке, писал: «Без сомнения качества сии предполагают холодность, прозаизм, положительность и вообще исключительное стремление к практической деятельности» («Европеец», 1832, № 1, стр. 15). В этой постановке вопроса уже заложена тема «Последнего Поэта». Говоря: «Век шествует путём своим железным» и т. д. Баратынский как бы перефразирует слова Киреевского.
На страницах «Московского Наблюдателя» «Последний Поэт» носил программный для журнала характер и по своей теме и её трактовке примыкал к статье С. П. Шевырева «Словесность и торговля», напечатанной непосредственно перед ним, в той же 1-й книжке журнала. Сам Шевырев впоследствии целиком солидаризировался с «Последним Поэтом» в своей статье о «Чаттертоне» А. де Виньи. Критикуя нарисованную в «Чаттертоне» картину гибели поэта от материальной нужды, Шевырев писал: «Не голодом материальным общество уморило поэта; нет, оно уморило его изобилием… и он умолк от упоения и сытости; он продал себя обществу, как Фауст Мефистофелю, и заградил себе путь в тот мир, для которого призван… Ответ на вопрос века о деле поэта в общем деле человечества гораздо глубже разрешён одним из наших отечественных поэтов в стихотворении «Последний Поэт»…». Цитируя последние строки стихотворения, Шевырев заключал: «Среди этого всеобщего позлащения скелета человечества, которым превосходно выражено промышленное стремление эпохи, и лучшая возвышенность на его черепе, где сияла обыкновенно звезда поэтического гения, покрылась самою твёрдою пластинкою благородного металла. К нам возвратился золотой век уже в настоящем смысле, без метафоры, и поэт, вместо рубища Омиров, облёкся в злато» («Московский Наблюдатель», 1835, ч. IV, октябрь, кн. II, стр. 608—617).
Диаметрально противоположную Шевыреву оценку «Последнего Поэта» дал в 1842 г. с позиций защиты буржуазно-капиталистических устремлений современности, Белинский. Понимая программное значение стихотворения для всего творчества позднего Баратынского, Белинский писал: «В этой пьесе поэт высказался весь, со всей тайною своей поэзии, со всеми её достоинствами и недостатками. …Настоящий век служит исходным пунктом его мысли; по нём он делает заключение, что близится время, когда проза жизни вытеснит всякую поэзию, высохнут растленные корыстью и расчётом сердца людей, и их верованьем сделается «насущное» и «полезное»… Какая страшная картина! Какое безотрадное будущее. Бедный век наш — сколько на него нападок, каким чудовищным считают его! И всё это за железные дороги, за пароходы — эти великие победы его уже не над материей только, но над пространством и временем!»
С той же резкостью и принципиальностью возражал Белинский против философской концепции «Последнего Поэта»: «Итак, поэзия и просвещение — враги между собою? Итак, только невежество благоприятно поэзии. Наука ослушна (т. е. непокорна) любви и красоте; наука пуста и суетна. Мы никак не понимаем отношения тех людей, которые думают видеть гибель человечества в науке. Ведь человеческое знание состоит не из одной математики и технологии, ведь оно прилагается не к одним железным дорогам и машинам… Кроме математики и технологии, есть ещё философия и история» (изд. Собр. соч. под ред. С. А. Венгерова, т. VII, стр. 475—479).
- ↑ «Железный век» — в 30-е гг. ходовое метафорическое выражение, означающее «денежный век», век господства утилитарно-корыстных интересов (ср. «Увы! миновал золотой век нашей литературы, наступил железный» и
…В сей век железный,
Без денег слава — ничего!
Белинский, «Ничто о ничём», 1835 г.).
«Последний поэт» Е.Баратынский
«Последний поэт» Евгений Баратынский
Век шествует путем своим железным,
В сердцах корысть, и общая мечта
Час от часу насущным и полезным
Отчетливей, бесстыдней занята.
Исчезнули при свете просвещенья
Поэзии ребяческие сны,
И не о ней хлопочут поколенья,
Промышленным заботам преданы.
Для ликующей свободы
Вновь Эллада ожила,
Собрала свои народы
И столицы подняла;
В ней опять цветут науки,
Носит понт торговли груз,
Но не слышны лиры звуки
В первобытном рае муз!
Блестит зима дряхлеющего мира,
Блестит! Суров и бледен человек;
Но зелены в отечестве Омира
Холмы, леса, брега лазурных рек.
Цветет Парнас! пред ним, как в они годы,
Кастальский ключ живой струею бьет;
Нежданный сын последних сил природы —
Возник Поэт, — идет он и поет.
Воспевает, простодушный,
Он любовь и красоту,
И науки, им ослушной,
Пустоту и суету:
Мимолетные страданья
Легкомыслием целя,
Лучше, смертный, в дни незнанья
Радость чувствует земля.
Поклонникам Урании холодной
Поет, увы! он благодать страстей;
Как пажити Эол бурнопогодный,
Плодотворят они сердца людей;
Живительным дыханием развита,
Фантазия подъемлется от них,
Как некогда возникла Афродита
Из пенистой пучины вод морских.
И зачем не предадимся
Снам улыбчивым своим?
Жарким сердцем покоримся
Думам хладным, а не им!
Верьте сладким убежденьям
Вас ласкающих очес
И отрадным откровеньям
Сострадательных небес!
Суровый смех ему ответом; персты
Он на струнах своих остановил,
Сомкнул уста вещать полуотверсты,
Но гордыя главы не преклонил:
Стопы свои он в мыслях направляет
В немую глушь, в безлюдный край; но свет
Уж праздного вертепа не являет,
И на земле уединенья нет!
Человеку непокорно
Море синее одно,
И свободно, и просторно,
И приветливо оно;
И лица не изменило
С дня, в который Аполлон
Поднял вечное светило
В первый раз на небосклон.
Оно шумит перед скалой Левкада.
На ней певец, мятежной думы полн,
Стоит… в очах блеснула вдруг отрада:
Сия скала… тень Сафо. голос волн…
Где погребла любовница Фаона
Отверженной любви несчастный жар,
Там погребет питомец Аполлона
Свои мечты, свой бесполезный дар!
И по-прежнему блистает
Хладной роскошию свет,
Серебрит и позлащает
Свой безжизненный скелет;
Но в смущение приводит
Человека вал морской,
И от шумных вод отходит
Он с тоскующей душой!
Анализ стихотворения Баратынского «Последний поэт»
Необычное произведение, созданное в 1835 г. вошло в книгу «Сумерки». Она стала итогом зрелых размышлений автора о месте человека в мире и путях развития цивилизации. Новое явление в литературе, «Сумерки» остались чуждыми современникам, которые предпочли свести глубокую тематику стихотворений в привычную им область злободневной литературно-философской полемики. Чтобы признать достоинства загадочной книги, потребовались долгие десятилетия: не отыскав «друга в поколенье», она нашла своего читателя лишь на рубеже XX в.
Проблематика «Последнего поэта» выходит за пределы традиционной романтической антитезы, противопоставляющей возвышенного стихотворца низменной враждебной толпе. Идейная структура текста, в основу которого положен диалогический принцип, включает в себя два образа, имеющих отношение к поэзии: персонажа, «нежданного сына» природы, и объективного повествователя. Каждый из них может выступать субъектом речи, и с этой особенностью связаны сложности в трактовке произведения Баратынского.
Облик поэта-персонажа решен по канонам романтизма. Предмет его творчества — «благодать страстей». Вдохновенные песни о «любви и красоте» встречает «суровый смех» аудитории. Почему публика не принимает певца? Его слушатели живут по новым законам: наступил век прогресса и просвещения, в котором господствуют «корысть», польза, эффективность. Приверженцы практического подхода получают формулировку «поклонники Урании холодной». Чуждые сладкоголосым звукам мира поэзии, они предпочитают доверять научным достижениям и доводам разума, «думам хладным».
Персонаж оскорблен насмешливым приемом. Он намеревается жить в одиночестве, удалившись в «безлюдный край». И здесь романтика преследуют неудачи: времена поменялись, и «на земле уединенья нет». Стоя на скалистом берегу моря, «питомец Аполлона» вспоминает легенду о гибели поэтессы Сафо. Героем овладевают суицидальные мысли, однако финал не приносит трагической развязки: не решившись на самоубийство, он остается на берегу — разочарованный и тоскующий.
Позиция поэта-повествователя отличается подчеркнутой объективностью, однако в тексте встречаются и прямые оценки: поведение персонажа названо «простодушным», а художественное творчество метафорически уподобляется «ребяческим снам».
Диалогическому началу соответствуют особенности формы. Автор чередует строфы, написанные торжественным пятистопным ямбом, с четырехстопными хореическими строками — легкими и напевными.
Последний поэт
Стихотворение Евгения Баратынского
Век шествует путем своим железным, В сердцах корысть, и общая мечта Час от часу насущным и полезным Отчетливей, бесстыдней занята. Исчезнули при свете просвещенья Поэзии ребяческие сны, И не о ней хлопочут поколенья, Промышленным заботам преданы. Для ликующей свободы Вновь Эллада ожила, Собрала свои народы И столицы подняла; В ней опять цветут науки, Носит понт торговли груз, Но не слышны лиры звуки В первобытном рае муз! Блестит зима дряхлеющего мира, Блестит! Суров и бледен человек;
Но зелены в отечестве Омира Холмы, леса, брега лазурных рек. Цветет Парнас! пред ним, как в оны годы, Кастальский ключ живой струею бьет; Нежданный сын последних сил природы - Возник Поэт,- идет он и поет. Воспевает, простодушный, Он любовь и красоту, И науки, им ослушной, Пустоту и суету: Мимолетные страданья Легкомыслием целя, Лучше, смертный, в дни незнанья Радость чувствует земля. Поклонникам Урании холодной Поет, увы! он благодать страстей; Как пажити Эол бурнопогодный, Плодотворят они сердца людей; Живительным дыханием развита, Фантазия подъемлется от них, Как некогда возникла Афродита Из пенистой пучины вод морских. И зачем не предадимся Снам улыбчивым своим? Жарким сердцем покоримся Думам робким, а не им! Верьте сладким убежденьям Вас ласкающих очес И отрадным откровеньям Сострадательных небес! Суровый смех ему ответом; персты Он на струнах своих остановил, Сомкнул уста вещать полуотверсты, Но гордыя главы не преклонил: Стопы свои он в мыслях направляет В немую глушь, в безлюдный край; но свет Уж праздного вертепа не являет, И на земле уединенья нет! Человеку непокорно Море синее одно, И свободно, и просторно, И приветливо оно; И лица не изменило С дня, в который Аполлон Поднял вечное светило В первый раз на небосклон. Оно шумит перед скалой Левкада. На ней певец, мятежной думы полн, Стоит. в очах блеснула вдруг отрада: Сия скала. тень Сафо. голос волн. Где погребла любовница Фаона Отверженной любви несчастный жар, Там погребет питомец Аполлона Свои мечты, свой бесполезный дар! И по-прежнему блистает Хладной роскошию свет, Серебрит и позлащает Свой безжизненный скелет; Но в смущение приводит Человека вал морской, И от шумных вод отходит Он с тоскующей душой!
Послушайте стихотворение Баратынского Последний поэт
Темы соседних сочинений
Картинка к сочинению анализ стихотворения Последний поэт
Настроение произведения Последний поэт
