Анализ стихотворения Бальмонта Сны

Мне кажется, что я не покидал России,
И что не может быть в России перемен.
И голуби в ней есть. И мудрые есть змии.
И множество волков. И ряд тюремных стен.

Грязь "Ревизора" в ней. Весь гоголевский ужас.
И Глеб Успенский жив. И всюду жив Щедрин.
Порой сверкнет пожар, внезапно обнаружась,
И снова пал к земле земли убогий сын.

Там за окном стоят. Подайте. Погорели.
У вас нежданный гость. То - голубой мундир.
Учтивый человек. Любезный в самом деле.
Из ваших дневников себе устроил пир.

И на сто верст идут неправда, тяжба, споры,
На тысячу - пошла обида и беда.
Жужжат напрасные, как мухи. разговоры.
И кровь течет не в счет. И слезы - как вода.

Анализ стихотворения "Фантазия" Бальмонта
Бальмонт – выдающийся поэт-символист Серебряного века. Одно из его произведений – стихотворение «Фантазия», написанное в 1893 году. Поэт описывает в нём спящий зимний лес, вложив в описание всю игру лирического воображения, все оттенки собственных мимолётных впечатлений. За быстро меняющимися образами лесной ночи – ничем не скованная творческая натура поэта.
Лирический герой в большей части стихотворения – лишь наблюдатель. Только в конце второй строфы он становится активнее, следует череда риторических вопросов. Здесь появляется и мистический подтекст произведения: за «тихими стонами» деревьев поэт различает «духов ночи», их «жажду веры, жажду бога». Лирический герой чувствует в чуть трепещущих очертаниях леса что-то таинственное, неземное, недоступное пониманию человека.
Лирический сюжет стихотворения – тишина, спокойствие, дрема, сменяющийся движением («это мчатся духи ночи») и оттенком тревоги, печали («чьё-то скорбное моленье», «что их мучит, что тревожит?»), нарастающим с каждым мгновением («всё сильней звучит их пенье, всё слышнее в нём томленье»). Потом вновь наступает спокойная дремота «без муки, без страданья».
Природные стихии – ветер, метель, лес – оживлены олицетворением. В стихотворении всё движется, чувствует, живёт: «живые изваянья», лес «спокойно дремлет», «роптанью ветра внемлет», «исполнен тайных грёз»; «стон метели», «шепчут сосны, шепчут ели» и так далее.
Образы Бальмонта расплывчаты, лишены чётких очертаний, воздушны: «чуть трепещут очертанья», «роптанья ветра», «светлый дождь струится», «искры лунного сиянья».
«Фантазия» пронизана радужной игрой света. Всё утопает в «искрах лунного сиянья», «светлом дожде»; даже сны – ясные и светлые.
«Фантазии», как и многим произведениям Бальмонта, присуща музыкальность. Поток звуков создаёт впечатление нежного журчания, плескания. Часто повторяются шипящие ж-ш-щ-ч, свистящие с-з, согласные л-р-м-н. Музыкальность достигается и повторением некоторых слов: луна, сиянье, пенье, трепещут, вещих, дремлют, внемлют, стон. Рифмы используются даже внутри строки: изваянья – сиянья, дремлет – внемлет, метели – ели, вспоминая – проклиная. Бальмонт часто прибегает к анафорам: шепчут – шепчут, чьи-то – чьё-то, точно – точно, это – это, что – что, всё – всё, жажда – жажда, мчатся – мчатся.
Чтобы подчеркнуть таинственность, певучую сонливость, романтичность, а иногда и тревожность, Бальмонт использует выразительные средства языка. Стихотворение начинается с оксюморона «живые изваянья», сразу настраивая читателя на нужное восприятие. Стихотворение насыщено эпитетами (дремлет – спокойно, сладко, чрез – тайных, стон – тихий, ветви – стройные, моленье – скорбное, стволы – вещие и сказочные, сны – ясные и светлые) и сравнительными оборотами («как живые изваянья», «точно искрится звезда», «точно светлый дождь струится», «как червь»). Очень часто Бальмонт использует олицетворения, а во второй строфе – риторические вопросы.
Общее впечатление – его непосредственность в восприятии окружающего мира, умение лирически выразить едва уловимые оттенки душевного настроя. Читая «Фантазию», получаешь удовольствие от музыкальности стиха, глубокой художественной выразительности, рисующей в воображении чудесные, необыкновенные картины.

Не может вообразить и потому не называет ни одну из красок этой палитры: они божественны, и не слову изреченному, «выбормотанному» (бесцветному) или оттиснутому на плоскости листа, дано запечатлеть ее краски. Слову, как позднее будет сказано в «Эклоге 4-й (зимней)» (1980), дано лишь «чернеть на белом» (III; 18).
Рефераты → Литература

Обстоятельства заставили автора эмигрировать за рубеж, и он не понаслышке знает вкус жизни на чужбине. Именно поэтому героями его произведения становятся три случайно встретившихся петербуржца в «ресторане на Приморском бульваре». В ходе беседы выясняется, что их судьбы пересекались, и они знакомы. Мужчины очень рады неожиданной встрече и прямо в ресторане «все трое обнявшись и, сверкая слезинками на покрасневших от волнения глазах, расцеловались». Название рассказа конкретно, утвердительно и очень ёмко: «Люди - братья». Причём, тут нет восторженного восклицательного знака, который выражал бы радость этого открытия. Фраза является как бы констатацией факта. Синтаксическая конструкция заголовка отражает структуру текста, который условно можно разделить на две части.
Рефераты → Литература

Произведения романтиков часто имеют не только один, прямой смысл. За реальными предметами и явлениями, которые в них описываются, скрывается еще что-то невысказанное, недоговоренное. Рассмотрим с этой точки зрения элегию Жуковского «Море». Поэт рисует море в спокойном состоянии, в бурю и после нее. Все три картины исполнены мастерски.
Рефераты → Литература

Анализ оды М. В. Ломоносова «На день восшествия Елизаветы Петровны» М. В. Ломоносов – великий ученый, поэт. Он стал светилом науки XVIII в. и до сих пор его труды не забываются. Поэзия для Ломоносова – не забава, не погружение в узкий, по его мнению, мир частного человека, а патриотическая, гражданская деятельность. Именно ода стала главным лирическим жанром в творчестве Ломоносова.
Рефераты → Литература

Среди шедевров Пушкинской любовной лирики стихотворение «Я помню чудное мгновенье…» – одно из самых проникновенных, трепетных, гармоничных. Здесь чувства без остатка растворены в словах, а слова как бы сами просятся, ложатся на музыку.
Рефераты → Литература

Своим учителем в поэзии Жуковский считал Карамзина, главу русского сентиментализма. Сущность романтизма Жуковского очень точно охарактеризована Белинским, сказавшим, что он стал «певцом сердечным утра». По натуре своей Жуковский не был борцом, его «жалобы» никогда не перерастали в открытый протест. Он уходил от настоящего в прошлое, идеализировал его, думал о нем с грустью:
Рефераты → Литература

Восприятие, истолкование, оценка стихотворения Г. Р. Державина «Властителям и судиям» Ода Державина «Властителям и судиям» представляет собой переложение псалма. Переложение священного текста показывает обличительный пафос общества, в котором жил Державин. Державин был свидетелем крестьянской войны под предводительством Емельяна Пугачева и,.
Рефераты → Литература

Б.В.Томашевский заметил, что “это описание звучит торжественно и красочно”; по его мнению, грусть поэта вызвана только одиночеством, но не впечатлениями, навеянными северной осенью (Томашевский Б.В. Пушкин. Т. 2. Юг, Михайловское. Изд. 2-ое. М. 1990. С. 338). Едва ли это так. Замечательный пушкинист оказался в плену ассоциаций, связывающих пейзаж “19 октября” с.
Рефераты → Литература

Тургенев на протяжении всего своего творчества разрабатывал данный жанр, но наиболее известными стали его любовные повести: «Ася», «Первая любовь», «Фауст», «Затишье», «Переписка», «Вешние воды». Их также часто называют «элегическими» – не только за поэзию чувства и красоту пейзажных зарисовок, но и за характерные мотивы, из лирических становящиеся.
Рефераты → Литература

Афанасий Афанасьевич Фет родился 23 ноября 1820 в с. Новоселки близ Мценска от А.Н. Шеншина и К.Ш. Фёт. Его родители обвенчались за границей без православного обряда (мать Фета была лютеранкой), вследствие чего брак, законный в Германии, был признан недействительным в России; когда же был совершен обряд православного венчания, будущий поэт уже проживал под материнской.
Рефераты → Литература

Поставьте оценку
этому реферату:

Константин Бальмонт — Мне снятся поразительные сны ( Сны )

Картинка Анализ стихотворения Бальмонта Сны № 1

Мне снятся поразительные сны.
Они всегда с действительностью слиты,
Как в тающем аккорде две струны.

№ 4 Те мысли, что давно душой забыты,
Как существа, встают передо мной,
И окна снов гирляндой их обвиты.

Они растут живою пеленой,
№ 8 Чудовищно и страшно шевелятся,
Глядят — и вдруг их смоет, как волной.

Мгновенье мглы, и тени вновь теснятся.
Я в странном замке. Всюду тишина.
№ 12 За дверью ждут, но дверь открыть боятся.

Не знаю, кто. Но знаю: тишь страшна.
И кто-то может каждый миг возникнуть,
Вот, белый, встал, глядит из-за окна.

№ 16 И я хочу позвать кого-то, крикнуть.
Но все напрасно: голос мой погас.
Постой, я должен к ужасам привыкнуть.

Ведь он встает уже не первый раз.
№ 20 Взглянул. Ушел. Какое облегченье!
Но лучше в сад пойти. Который час?

На циферблате умерли мгновенья!
Недвижно все. Замкнута глухо дверь.
№ 24 Я в царстве леденящего забвенья.

Нет «после», есть лишь мертвое «теперь».
Не знаю, как, но времени не стало.
И ночь молчит, как страшный черный зверь.

№ 28 Вдруг потолок таинственного зала
Стал медленно вздыматься в высоту,
И принял вид небесного провала.

Все выше. Вот заходит за черту
№ 32 Тех вышних звезд, где Рай порой мне снится,
Превысил их, и превзошел мечту.

Но нужно же ему остановиться!
И вот с верховной точки потолка
№ 36 Какой-то блеск подвижный стал светиться: —

Два яркие и злые огонька.
И, дрогнув на воздушной тонкой нити,
Спускаться стало — тело паука.

№ 40 Раздался чей-то резкий крик: «Глядите!»
И кто-то вторил в гуле голосов:
«Я говорил вам — зверя не будите».

Вдруг изо всех, залитых мглой, углов,
№ 44 Как рой мышей, как змеи, смутно встали
Бесчисленные скопища голов.

А между тем с высот, из бледной дали,
Спускается чудовищный паук,
№ 48 И взгляд его — как холод мертвой стали.

Куда бежать! Видений замкнут круг.
Мучительные лица кверху вздернув,
Они не разнимают сжатых рук.

№ 52 И вдруг, — как шулер, карты передернув,
Сразит врага, — паук, скользнувши вниз,
Внезапно превратился в тяжкий жернов.

И мельничные брызги поднялись.
№ 56 Все люди, сколько их ни есть на свете,
В водоворот чудовищный сплелись.

И точно эту влагу били плети,
Так много было бешенства кругом, —
№ 60 Росли и рвались вновь узлы и сети.

Невидимым гонимы рычагом,
Стремительно неслись в водовороте
За другом друг, враждебный за врагом.

№ 64 Как будто бы по собственной охоте.
Вкруг страшного носились колеса,
В загробно-бледной лунной позолоте.

Метется белой пены полоса,
№ 68 Утопленники тонут, пропадают,
А там, на дне — подводные леса.

Встают как тьма, безмолвно вырастают,
Оплоты, как гиганты, громоздят,
№ 72 И ветви змеевидные сплетают.

Вверху, внизу, куда ни кинешь взгляд,
Густеют глыбы зелени ползущей,
Растут, и угрожающе молчат.

№ 76 Меняются. Так вот он, мир грядущий,
Так это-то в себе скрывала тьма!
Безмерный город, грозный и гнетущий.

Неведомые высятся дома,
№ 80 Уродливо тесна их вереница,
В них пляски, ужас, хохот и чума.

Безглазые из окон смотрят лица,
Чудовища глядят с покатых крыш,
№ 84 Безумный город, мертвая столица.

И вдруг, порвав мучительную тишь,
Я просыпаюсь, полный содроганий, —
И вижу убегающую мышь —

№ 88 Последний призрак демонских влияний!

Mne snyatsya porazitelnye sny.
Oni vsegda s deystvitelnostyu slity,
Kak v tayushchem akkorde dve struny.

Te mysli, chto davno dushoy zabyty,
Kak sushchestva, vstayut peredo mnoy,
I okna snov girlyandoy ikh obvity.

Oni rastut zhivoyu pelenoy,
Chudovishchno i strashno shevelyatsya,
Glyadyat — i vdrug ikh smoyet, kak volnoy.

Mgnovenye mgly, i teni vnov tesnyatsya.
Ya v strannom zamke. Vsyudu tishina.
Za dveryu zhdut, no dver otkryt boyatsya.

Ne znayu, kto. No znayu: tish strashna.
I kto-to mozhet kazhdy mig vozniknut,
Vot, bely, vstal, glyadit iz-za okna.

I ya khochu pozvat kogo-to, kriknut.
No vse naprasno: golos moy pogas.
Postoy, ya dolzhen k uzhasam privyknut.

Ved on vstayet uzhe ne pervy raz.
Vzglyanul. Ushel. Kakoye oblegchenye!
No luchshe v sad poyti. Kotory chas?

Na tsiferblate umerli mgnovenya!
Nedvizhno vse. Zamknuta glukho dver.
Ya v tsarstve ledenyashchego zabvenya.

Net «posle», yest lish mertvoye «teper».
Ne znayu, kak, no vremeni ne stalo.
I noch molchit, kak strashny cherny zver.

Vdrug potolok tainstvennogo zala
Stal medlenno vzdymatsya v vysotu,
I prinyal vid nebesnogo provala.

Vse vyshe. Vot zakhodit za chertu
Tekh vyshnikh zvezd, gde Ray poroy mne snitsya,
Prevysil ikh, i prevzoshel mechtu.

No nuzhno zhe yemu ostanovitsya!
I vot s verkhovnoy tochki potolka
Kakoy-to blesk podvizhny stal svetitsya: —

Dva yarkiye i zlye ogonka.
I, drognuv na vozdushnoy tonkoy niti,
Spuskatsya stalo — telo pauka.

Razdalsya chey-to rezky krik: «Glyadite!»
I kto-to vtoril v gule golosov:
«Ya govoril vam — zverya ne budite».

Vdrug izo vsekh, zalitykh mgloy, uglov,
Kak roy myshey, kak zmei, smutno vstali
Beschislennye skopishcha golov.

A mezhdu tem s vysot, iz blednoy dali,
Spuskayetsya chudovishchny pauk,
I vzglyad yego — kak kholod mertvoy stali.

Kuda bezhat! Videny zamknut krug.
Muchitelnye litsa kverkhu vzdernuv,
Oni ne raznimayut szhatykh ruk.

I vdrug, — kak shuler, karty peredernuv,
Srazit vraga, — pauk, skolznuvshi vniz,
Vnezapno prevratilsya v tyazhky zhernov.

I melnichnye bryzgi podnyalis.
Vse lyudi, skolko ikh ni yest na svete,
V vodovorot chudovishchny splelis.

I tochno etu vlagu bili pleti,
Tak mnogo bylo beshenstva krugom, —
Rosli i rvalis vnov uzly i seti.

Nevidimym gonimy rychagom,
Stremitelno neslis v vodovorote
Za drugom drug, vrazhdebny za vragom.

Kak budto by po sobstvennoy okhote.
Vkrug strashnogo nosilis kolesa,
V zagrobno-blednoy lunnoy pozolote.

Metetsya beloy peny polosa,
Utoplenniki tonut, propadayut,
A tam, na dne — podvodnye lesa.

Vstayut kak tma, bezmolvno vyrastayut,
Oploty, kak giganty, gromozdyat,
I vetvi zmeyevidnye spletayut.

Vverkhu, vnizu, kuda ni kinesh vzglyad,
Gusteyut glyby zeleni polzushchey,
Rastut, i ugrozhayushche molchat.

Menyayutsya. Tak vot on, mir gryadushchy,
Tak eto-to v sebe skryvala tma!
Bezmerny gorod, grozny i gnetushchy.

Nevedomye vysyatsya doma,
Urodlivo tesna ikh verenitsa,
V nikh plyaski, uzhas, khokhot i chuma.

Bezglazye iz okon smotryat litsa,
Chudovishcha glyadyat s pokatykh krysh,
Bezumny gorod, mertvaya stolitsa.

I vdrug, porvav muchitelnuyu tish,
Ya prosypayus, polny sodrogany, —
I vizhu ubegayushchuyu mysh —

Posledny prizrak demonskikh vliany!

Vyt cyzncz gjhfpbntkmyst cys/
Jyb dctulf c ltqcndbntkmyjcnm/ ckbns,
Rfr d nf/otv frrjhlt ldt cnheys/

Nt vsckb, xnj lfdyj leijq pf,sns,
Rfr ceotcndf, dcnf/n gthtlj vyjq,
B jryf cyjd ubhkzyljq b[ j,dbns/

Jyb hfcnen ;bdj/ gtktyjq,
Xeljdboyj b cnhfiyj itdtkzncz,
Ukzlzn — b dlheu b[ cvjtn, rfr djkyjq/

Vuyjdtymt vuks, b ntyb dyjdm ntcyzncz/
Z d cnhfyyjv pfvrt/ Dc/le nbibyf/
Pf ldthm/ ;len, yj ldthm jnrhsnm ,jzncz/

Yt pyf/, rnj/ Yj pyf/: nbim cnhfiyf/
B rnj-nj vj;tn rf;lsq vbu djpybryenm,
Djn. tksq, dcnfk, ukzlbn bp-pf jryf/

B z [jxe gjpdfnm rjuj-nj, rhbryenm/
Yj dct yfghfcyj: ujkjc vjq gjufc/
Gjcnjq, z ljk;ty r e;fcfv ghbdsryenm/

Dtlm jy dcnftn e;t yt gthdsq hfp/
Dpukzyek/ Eitk/ Rfrjt j,ktuxtymt!
Yj kexit d cfl gjqnb/ Rjnjhsq xfc?

Yf wbath,kfnt evthkb vuyjdtymz!
Ytldb;yj dct/ Pfvryenf uke[j ldthm/
Z d wfhcndt ktltyzotuj pf,dtymz/

Ytn «gjckt», tcnm kbim vthndjt «ntgthm»/
Yt pyf/, rfr, yj dhtvtyb yt cnfkj/
B yjxm vjkxbn, rfr cnhfiysq xthysq pdthm/

Dlheu gjnjkjr nfbycndtyyjuj pfkf
Cnfk vtlktyyj dplsvfnmcz d dscjne,
B ghbyzk dbl yt,tcyjuj ghjdfkf/

Dct dsit/ Djn pf[jlbn pf xthne
Nt[ dsiyb[ pdtpl, ult Hfq gjhjq vyt cybncz,
Ghtdscbk b[, b ghtdpjitk vtxne/

Yj ye;yj ;t tve jcnfyjdbnmcz!
B djn c dth[jdyjq njxrb gjnjkrf
Rfrjq-nj ,ktcr gjldb;ysq cnfk cdtnbnmcz: —

Ldf zhrbt b pkst jujymrf/
B, lhjuyed yf djpleiyjq njyrjq ybnb,
Cgecrfnmcz cnfkj — ntkj gferf/

Hfplfkcz xtq-nj htprbq rhbr: «Ukzlbnt!»
B rnj-nj dnjhbk d uekt ujkjcjd:
«Z ujdjhbk dfv — pdthz yt ,elbnt»/

Dlheu bpj dct[, pfkbns[ vukjq, eukjd,
Rfr hjq vsitq, rfr pvtb, cvenyj dcnfkb
,tcxbcktyyst crjgbof ujkjd/

F vt;le ntv c dscjn, bp ,ktlyjq lfkb,
Cgecrftncz xeljdboysq gfer,
B dpukzl tuj — rfr [jkjl vthndjq cnfkb/

Relf ,t;fnm! Dbltybq pfvryen rheu/
Vexbntkmyst kbwf rdth[e dplthyed,
Jyb yt hfpybvf/n c;fns[ her/

B dlheu, — rfr iekth, rfhns gthtlthyed,
Chfpbn dhfuf, — gfer, crjkmpyedib dybp,
Dytpfgyj ghtdhfnbkcz d nz;rbq ;thyjd/

B vtkmybxyst ,hspub gjlyzkbcm/
Dct k/lb, crjkmrj b[ yb tcnm yf cdtnt,
D djljdjhjn xeljdboysq cgktkbcm/

B njxyj ne dkfue ,bkb gktnb,
Nfr vyjuj ,skj ,titycndf rheujv, —
Hjckb b hdfkbcm dyjdm epks b ctnb/

Ytdblbvsv ujybvs hsxfujv,
Cnhtvbntkmyj ytckbcm d djljdjhjnt
Pf lheujv lheu, dhf;lt,ysq pf dhfujv/

Rfr ,elnj ,s gj cj,cndtyyjq j[jnt/
Drheu cnhfiyjuj yjcbkbcm rjktcf,
D pfuhj,yj-,ktlyjq keyyjq gjpjkjnt/

Vtntncz ,tkjq gtys gjkjcf,
Enjgktyybrb njyen, ghjgflf/n,
F nfv, yf lyt — gjldjlyst ktcf/

Dcnf/n rfr nmvf. tpvjkdyj dshfcnf/n,
Jgkjns, rfr ubufyns, uhjvjplzn,
B dtndb pvttdblyst cgktnf/n/

Ddth[e, dybpe, relf yb rbytim dpukzl,
Uecnt/n uks,s ptktyb gjkpeotq,
Hfcnen, b euhj;f/ot vjkxfn/

Vtyz/ncz/ Nfr djn jy, vbh uhzleobq,
Nfr nj-nj d ct,t crhsdfkf nmvf!
,tpvthysq ujhjl, uhjpysq b uytneobq/

Ytdtljvst dsczncz ljvf,
Ehjlkbdj ntcyf b[ dthtybwf,
D yb[ gkzcrb, e;fc, [j[jn b xevf///

tpukfpst bp jrjy cvjnhzn kbwf,
Xeljdbof ukzlzn c gjrfns[ rhsi,
,tpevysq ujhjl, vthndfz cnjkbwf/

B dlheu, gjhdfd vexbntkmye/ nbim,
Z ghjcsgf/cm, gjkysq cjlhjufybq, —
B db;e e,tuf/oe/ vsim —

Gjcktlybq ghbphfr ltvjycrb[ dkbzybq!

Константин
Бальмонт

Картинка Анализ стихотворения Бальмонта Сны № 2

Анализ стихотворения Константина Бальмонта «Лунный свет»

Картинка Анализ стихотворения Бальмонта Сны № 3

Считается, что сон является неким переходным состоянием между бодрствованием и смертью, когда человек одновременно находится сразу в двух мирах. Именно в этот момент раздвигаются границы мироздания и открываются некие тайны. Пограничная черта между двумя мирами очень хрупка, поэтому люди далеко не всегда могут вспомнить то, что видели во сне. Но именно это состояние так любил поэт Константин Бальмонт, который в 1894 году написал удивительный по красоте сонет «Лунный свет».

Это стихотворение очень точно передает внутреннее состояние автора, у которого ночь и сон ассоциируются с полной луной. Ее появление на небосводе является своеобразным условным знаком, который оповещает о том, что начинается самый восхитительным и романтичных период суток. Автор признается, что именно в это время его «душа стремится в мир иной, пленяясь всем далеким, всем безбрежным».

Во сне Константин Бальмонт, как и многие из нас, путешествует, любуясь лесами и реками. Они существуют лишь в его воображении, но от этого не утрачивают своей реалистичности и привлекательности. Душа поэта стремится к этим заоблачным далям, которые могут подарить ощущение настоящего счастья. «Я бодрствую над миром безмятежным, и сладко плачу, и дышу – луной», — отмечает Бальмонт.

Волшебство лунного света настолько притягательно, что под его воздействием автор забывает о всем земном и материальном. Все повседневные заботы отходят на второй план, и поэт признается, что для него нет ничего дороже, чем «это бледное сиянье», которое ассоциируется со сказочными эльфами и серебряными нитями, запутавшимися в листьях деревьев. «Я слушаю, как говорит молчанье», — признается автор и наслаждается тем удивительным состоянием покоя, которое дарит ему сон.

На кого-то лунный свет действует как допинг, вызывая беспокойство и даже приступы агрессии. Однако поэт, наоборот, испытывает умиротворение и внутренне радуется тому, что даже по отношению к близким людям становится абсолютно равнодушен. «Чужда мне вся земля с борьбой своей», — подчеркивает автор. Это высвобождает внутренние силы и дает возможность жить дальше, не оглядываясь на прошлое. Поэтому неудивительно, что под воздействием лунного света Бальмонт перестает себя ощущать человеком в прямом смысле этого слова. «Я — облачко, я — ветерка дыханье», — убежден поэт, для которое подобная душевная и физическая легкость являются самым желанным состоянием.

Анализы других стихотворений

Анализ стихотворения Алексея Толстого «Где гнутся над омутом лозы. »
Анализ стихотворения Алексея Толстого «Грядой клубится белою»
Анализ стихотворения Алексея Толстого «Забыл свою веру, забыл свой язык!»
Анализ стихотворения Алексея Толстого «Замолкнул гром, шуметь гроза устала»
Анализ стихотворения Алексея Толстого «Край ты мой, родимый край!»

Когда луна сверкнет во мгле ночной

Своим серпом, блистательным и нежным,

Моя душа стремится в мир иной,

Пленяясь всем далеким, всем безбрежным.

К лесам, к горам, к вершинам белоснежным

Я мчусь в мечтах; как будто дух больной,

Я бодрствую над миром безмятежным,

И сладко плачу, и дышу - луной.

Впиваю это бледное сиянье,

Как эльф, качаюсь в сетке из лучей,

Я слушаю, как говорит молчанье.

Людей родных мне далеко страданье,

Чужда мне вся земля с борьбой своей,

Я - облачко, я - ветерка дыханье.

Сны (Закрыв глаза. )
Стихотворение Константина Бальмонта

Закрыв глаза, я вижу сон, Там все не так, там все другое, Иным исполнен небосклон, Иное, глубже дно морское. Я прохожу по тем местам, Где никогда я не бываю, Но сонно помню — был уж там, Иду по туче прямо к краю. Рожденье молний вижу я, Преображенье молний в звуки, И вновь любимая моя Ко мне протягивает руки. Я понимаю, почему В ее глазах такая мука, Мне видно, только одному, Что значит самый всклик — разлука. В желанном платье, что на ней, В одной, едва заметной, складке Вся тайна мира, сказка дней, Невыразимые загадки. Я в ярком свете подхожу, Сейчас исчезнет вся забота. Но бесконечную межу Передо мной раскинул кто-то. Желанной нет. Безбрежность нив. Лишь василек один, мерцая, Поет чрез золотой разлив Там, где была моя родная.

К.Бальмонт. Избранное.
Стихотворения, переводы, статьи.
Москва: Художественная литература, 1980.