Анализ стихотворения Ахматовой Четки



Анализ стихотворения А. Ахматовой «Ты письмо мое, милый, не комкай»

Картинка Анализ стихотворения Ахматовой Четки № 1

Стихотворение «Ты письмо мое, милый, не комкай» было написано А. Ахматовой в 1912 году и помещено поэтом в сборник «Четки» (1914). Критики отмечают, что этот – второй – ахматовский сборник отличается особой позицией лирической героини, ее изменившимся отношением к себе и к реальности. Так, в «Четках» присутствуют два временных пласта – прошлое и настоящее. Героиня вспоминает и описывает то, что было давно – любовь, счастье и страдание, и оценивает все это с позиций настоящего времени – объективно, рассудочно, не сердцем, а головой.
Для понимания стихотворений, входящих в этот сборник, важен эпиграф, взятый из поэзии Е. Баратынского – «Прости ж навек! но знай, что двух виновных, Не одного, найдутся имена В стихах моих, в преданиях любовных». Вспоминая и оценивая «былые» любовные драмы, героиня Ахматовой «пристально рассматривает» не только себя, но и другого участника отношений - бывшего любимого.
В стихотворении «Ты письмо мое, милый, не комкай» отчетливо «видны» два героя. Произведение представляет собой диалог между лирической героиней и ее «милым». Непонятно, то ли этот разговор происходит в реальности, то ли все слова – это лишь мысли героини, комментарии к действиям ее любимого. Ясно лишь, что между двумя людьми произошла какая-то серьезная размолвка и виновата в ней, скорее всего, лирическая героиня. Наверное, в свое оправдание, в знак признания своей вины, она написала любимому письмо, в котором «расставила все точки над i». Но мужчина не хочет прощать героиню:
Ты письмо мое, милый, не комкай.
До конца его, друг, прочти.
Надоело мне быть незнакомкой,
Быть чужой на твоем пути.
Думается, лирическая героиня ищет примирения, хочет вернуть прежние близкие отношения – из незнакомки вновь превратиться в любимую. Она пытается убедить в этом своего друга – «Я любимая, я твоя».
Конечно, многое изменилось, и сейчас героиня не та, что была раньше, – «Не пастушка, не королевна И уже не монашенка я…» Она прекрасно осознает, что в ней исчезла пасторальная прелесть и невинность пастушки, нет гордости и холодного достоинства королевы, нет и святой непорочности монахини. Время превратило героиню в женщину – земную, со всеми достоинствами и недостатками. Именно об этом, на мой взгляд, говорят следующие строки:
В этом сером будничном платье,
На стоптанных каблуках.
Но, как прежде, жгуче объятье,
Тот же страх в огромных глазах.
Несмотря на все изменения, произошедшие с героиней, она по–прежнему любит своего друга - так же дорожит им, он так же значим и дорог для нее.
Будничный образ лирической героини – серое платье, стоптанные каблуки – характерная особенность лирики Ахматовой, максимально приближенной к «настоящей», обыденной жизни, в которой, по убеждению поэта, живут самые «фантастические» чувства, «сказочные» страсти.
Стиховторение имеет кольцевую композицию: четвертая строфа начинается так же, как и первая – «Ты письмо мое, милый, не комкай». Думаю, это действие любимого –нервное комканье письма - сильно обидело героиню, вызвало в ней протест: друг не хочет ее прощать, не верит ей, отвергает ее.
Кроме того, в финале стихотворения эти строки выводят нас на совершенно другой уровень отношения героини ко всей ситуации:
Ты письмо мое, милый, не комкай
Не плачь о заветной лжи.
Ты его в твоей бедной котомке
На самое дно положи.
Кажется, будто героиня смиряется с тем, что ее не прощают, она оценивает все это как бы «сверху», более объективно, думая скорее не о себе, а о своем любимом. Именно ему она дает совет, как облегчить его душевную боль. Здесь, мне кажется, лирическая героиня перевоплощается из земной женщины в поэта, способного видеть гораздо больше чем обычный человек.
Героиня–поэт чувствует, что ее письмо станет моральной поддержкой, неким духовным ориентиром, тем, что будет подпитывать в трудную минуту: «Ты его в твоей бедной котомке На самое дно положи». И письмо в данном контексте становится символом всей истории отношений этих двух людей, которые, несмотря ни на что, «вечная ценность».
Последние строки стихотворения можно трактовать и иначе – «котомкой» героиня называет душу, сердце ее возлюбленного. Он не нашел в себе силы простить, значит, он лишил себя чуда – любви, которую способна ему дать героиня. Она жалеет этого человека, обделяющего себя счастьем, и просит лишь об одном – о памяти «на самом дне души».
В любом случае, стихотворение воспевает земную любовь, со всеми ее достоинствами и недостатками, как истинную, значительнейшую ценность в жизни человека.
Стихотворение написано простым языком, с небольшим количеством эпитетов («в бедной котомке», «жгуче объятье», «о заветной лжи») и метафор («Быть чужой на твоем пути»; «в твоей бедной котомке На самое дно положи»). Ахматова использует бытовые детали для наибольшей «достоверности» своего произведения, для передачи реальной ситуации в жизни реальной женщины.
В стихотворении использована традиционная перекрестная рифмовка, традиционное деление на четверостишия. Здесь присутствуют в основном неточные мужские и женские рифмы («комкай - незнакомкой», «прочти - пути» и др.)
Таким образом, стихотворение «Ты письмо мое, милый, не комкай» характерно для сборника Ахматовой «Четки». Оно обладает основными отличительными особенностями этого периода лирики поэта, отражает ее индивидуальный стиль, эволюцию лирического образа, развитие поэтического языка. Несомненно, это произведение – достойный образец лирики А. Ахматовой.

Пример

0 человек просмотрели эту страницу. Зарегистрируйся или войди и узнай сколько человек из твоей школы уже списали это сочинение.

/ Сочинения / Ахматова А.А. / Стихотворения / Анализ стихотворения А. Ахматовой «Ты письмо мое, милый, не комкай»

Смотрите также по произведению "Стихотворения":

Мы напишем отличное сочинение по Вашему заказу всего за 24 часа. Уникальное сочинение в единственном экземпляре.

100% гарантии от повторения!

Душевное состояние героини ахматовских стихов совпадает с состоянием героя стихотворения 1907 г. А. Блока «Смятение» («Мы ли – пляшущие тени. »). См. об этом в статье В. А. Черных «Блоковская легенда в творчестве Анны Ахматовой» (Серебряный век в России). Автор статьи делает вывод о наличии блоковской «любовной» темы в раннем творчестве Ахматовой и, в частности, в сб. «Четки». Действительно, система образов и настроений в поэзии этого периода отражает напряженную «любовную» коллизию 1913 – нач. 1914 гг. связанную в судьбе Ахматовой с несколькими адресатами. В 1913 г. она знакомится с Н. В. Недоброво – поэтом, литературным критиком, 8 февраля 1914 г. или ранее в 1913 г. – с А. С. Лурье – талантливым музыкантом-модернистом. Оба были увлечены Анной Ахматовой, к обоим, хотя и по-разному, испытывала влечение она. По-прежнему сложными оставались отношения с мужем, Н. С. Гумилевым, в которых дружеское равноправие свободных личностей сменялось противоборчеством и почти враждой. Легкий оттенок чувственности появился в стихах, посвященных М. И. Лозинскому, с которым Ахматова была знакома с 1911 г. («Не будем пить из одного стакана…»). И, разумеется, в лирической теме «Четок» отразились два самоубийства – Всеволода Гаврииловича Князева (1891–1913) – 29 марта (умер 5 апреля) 1913 г. и Михаила Александровича Линдерберга – 23 декабря 1911 г. Оба самоубийства были «романтическими», связанными с любовными «многоугольниками», в один из которых входила О. А. Глебова-Судейкина, в другой – Ахматова. «Блоковская тема» «Четок» существует; она не сводится только к стихотворению «Я пришла к поэту в гости…» (январь 1914), но данных для точной адресации Блоку других стихотворений «Четок» недостаточно.

Написанное в мае 1913 г. стихотворение, возможно, является воспоминанием о мае, проведенном Ахматовой в Париже в 1910 и 1911 гг. Современные авторы книг об Ахматовой и Модильяни связывают это стихотворение с образом Модильяни в стихах Ахматовой 1910–1913 гг. См. об этом в книге Б. Носика «Анна и Амедео». С. 116.

«Все мы бражники здесь, блудницы…»

«Бродячая собака» – литературно-артистическое кабаре (открылось 31 декабря 1911 г.) излюбленное место встреч, выступлений и литературных вечером, в которых принимали участие Ахматова и ее друзья – поэты, артисты, художники. Находилось в Петербурге, на Михайловской площади, во втором дворе дома №5. Официально «Бродячую собаку» закрыли 3 марта 1915 г. – по одной из версий, за торговлю вином в условиях «сухого закона», по другой – после скандального выступления В. Маяковского 11 февраля 1915 г. с чтением стихотворения «Вам» (см. об этом в кн. Крученых А. Наш выход. К истории русского футуризма. М. 1996. С. 62 и 216).

В 1960-е годы, намереваясь включить это стихотворение в кн. «Бег времени», Ахматова предполагала изменить первую строку на «Все мы вышли из небылицы…», однако, по-видимому, этого не потребовалось, и стихотворение вошло в книгу в первоначальной редакции.

«Все мы бражники…» – стихи скучающей капризной девочки, а не описание разврата, как принято думать теперь… – АА «Автобиографическая проза».

«На шее мелких четок ряд…» А.Ахматова

Картинка Анализ стихотворения Ахматовой Четки № 2

На шее мелких четок ряд,
В широкой муфте руки прячу,
Глаза рассеянно глядят
И больше никогда не плачут.

И кажется лицо бледней
От лиловеющего шелка,
Почти доходит до бровей

Моя незавитая челка.

И непохожа на полет
Походка медленная эта,
Как будто под ногами плот,
А не квадратики паркета.

А бледный рот слегка разжат,
Неровно трудное дыханье,
И на груди моей дрожат
Цветы небывшего свиданья.

Анализ стихотворения Ахматовой «На шее мелких четок ряд…»

В апреле 1921 года издательство «Петрополис» выпустило третий сборник Ахматовой, получивший название «Подорожник» и напечатанный тиражом в тысячу экземпляров. В числе стихотворений, включенных в книгу, — «На шее мелких четок ряд…». Произведение датировано 1913 годом и относится к раннему творчеству Анны Андреевны. Впервые оно было опубликовано еще до революции – в 1914 году. Тогда текст имел заглавие – «Дама в лиловом», от которого впоследствии поэтесса почему-то отказалась.

В стихотворении Ахматова рисует автопортрет. Перед читателями предстает женщина, чьи руки спрятаны в широкой муфте, шею украшает «мелких четок ряд». Ее лицо отличает бледность, которая подчеркнута одеждой из «лиловеющего шелка». Едва ли не главная и самая яркая деталь внешности – незавитая челка, почти доходящая до бровей. В подобном образе Анна Андреевна изображена на знаменитом портрете, нарисованном художником-авангардистом Натаном Исаевичем Альтманом в 1914 году. Рассматриваемое стихотворение – плоть от плоти своего времени. На заре 1910-х годов шелк, который носит лирическая героиня, считался очень модной тканью, а один из ключевых цветов эпохи модерна – лиловый. Тогда же начала становится актуальной бледность, достигнувшая пика популярности вместе с широким распространением в мире немого кинематографа. Из анализируемого текста становится понятно, что Анна Андреевна была не просто талантливой и известной поэтессой, но и женщиной, знающей толк в моде и при этом имеющей собственный узнаваемый стиль.

Стихотворение «На шее мелких четок ряд…» — прекрасный образец ранней интимной лирики Ахматовой. Его героиня – женщина, которая переживает несчастную любовь. Несмотря на то, что она сильная личность, боль еще не успела утихнуть до конца. Недаром глаза ее больше не плачут, но еще «рассеянно глядят». Есть в облике лирической героини какая-то потерянность, бесприютность. Выражены они и в походке – медленной, имеющей мало общего с полетом, будто под ногами не надежный паркет, а неустойчивый плот. В этом стихотворении о мужчине – объекте любви – Ахматова предпочитает не рассказывать. Читателям практически ничего не сообщается о том, какой у него характер, как он выглядит, каким образом складывались отношения между ним и героиней. Гораздо важнее для поэтессы – описать, что чувствует женщина, как переживает роман, который не сложился.

Всегда в наличии бусины интернет магазин москва DulcetStone.
Lhanes предлагает угловые диваны по вашим размерам
Lhanes предлагает диваны для кафе по выгодным ценам!

Сборник стихов "Четки" / Стихотворения

Картинка Анализ стихотворения Ахматовой Четки № 3

1. Смятение
I "Было душно от жгучего света. "
II "Не любишь, не хочешь смотреть. "
III "Как велит простая учтивость. "
2. Прогулка ("Перо задело о верх экипажа. ")
3. Вечером ("Звенела музыка в саду. ")
4. "Все мы бражники здесь, блудницы. "
5. "После ветра и мороза было. "
6. "И на ступеньки встретить. "
7. "Безвольно пощады просят. "
8. "Покорно мне воображенье. "
9. Отрывок ("И кто-то, во мраке дерев незримый. ")
10. "Настоящую нежность не спутаешь. "
11. "Не будем пить из одного стакана. "
12. "У меня есть улыбка одна. "
13. "Столько просьб у любимой всегда. "
14. "В последний раз мы встретились тогда. "
15. "Здравствуй! Легкий шелест слышишь. "

16. "Цветов и неживых вещей. "
17. "Каждый день по-новому тревожен. "
18. "Мальчик сказал мне: "Как это больно. "
19. "Высокие своды костела. "
20. "Он длится без конца -- янтарный, тяжкий день. "
21. Голос памяти ("Что ты видишь, тускло на стену смотря. ")
22. "Я научилась просто, мудро жить. "
23. "Здесь все то же, тоже, что и прежде. "
24. Бессонница ("Где-то кошки жалобно мяукают. ")
25. "Ты знаешь, я томлюсь в неволе. "
26. "Углем наметил на левом боку. "

27. "Помолись о нищей, о потерянной. "
28. "Вижу выцветший флаг над таможней. "
29. "Плотно сомкнуты губы сухие. "
30. "Дал Ты мне молодость трудную. "
31. "Солнце комнату наполнило. "
32. "Ты пришел меня утешить, милый. "
33. "Умирая, томлюсь о бессмертьи. "
34. "Ты письмо мое, милый, не комкай. "
35. Исповедь ("Умолк простивший мне грехи. ")
36. "В ремешках пенал и книги были. "
37. "Со дня Купальницы-Аграфены. "
38. "Я с тобой не стану пить вино. "
39. "Вечерние часы перед столом. "

40. "Как вплелась в мои темные косы. "
41. "Я пришла тебя сменить, сестра. "
42. Стихи о Петербурге
I "Вновь Исакий в облаченьи. "
II "Сердце бьется ровно, мерно. "
43. "Меня покинул в новолунье. "
44. "Знаю, знаю -- снова лыжи. "
45. Венеция ("Золотая голубятня у воды. ")
46. "Протертый коврик под иконой. "
47. Гость ("Все, как раньше. В окна столовой. ")
48. "Я пришла к поэту в гости. "
49. Отрывок из поэмы ("В то время я гостила на земле. ")

Было душно от жгучего света,
А взгляды его — как лучи.
Я только вздрогнула. Этот
Может меня приручить.
Наклонился — он что-то скажет.
От лица отхлынула кровь.
Пусть камнем надгробным ляжет
На жизни моей любовь.

Не любишь, не хочешь смотреть.
О, как ты красив, проклятый!
И я не могу взлететь,
А с детства была крылатой.
Мне очи застил туман,
Сливаются вещи и лица.
И только красный тюльпан,
Тюльпан у тебя в петлице.

Как велит простая учтивость,
Подошел ко мне. Улыбнулся,
Полуласково, полулениво
Поцелуем руки коснулся.
И загадочных, древних ликов
На меня поглядели очи.
Десять лет замираний и криков,
Все мои бессонные ночи
Я вложила в тихое слово
И сказала его напрасно.
Отошел ты, и стало снова
На душе и пусто и ясно.

Перо задело о верх экипажа.
Я поглядела в глаза его.
Томилось сердце, не зная даже
Причины горя своего.

Безветрен вечер и грустью скован
Под сводом облачных небес,
И словно тушью нарисован
В альбоме старом Булонский Лес.

Бензина запах и сирени,
Насторожившийся покой.
Он снова тронул мои колени
Почти не дрогнувшей рукой.

Звенела музыка в саду
Таким невыразимым горем.
Свежо и остро пахли морем
На блюде устрицы во льду.

Он мне сказал: "Я верный друг!"
И моего коснулся платья.
Как не похожи на объятья
Прикосновенья этих рук.

Так гладят кошек или птиц,
Так на наездниц смотрят стройных.
Лишь смех в глазах его спокойных
Под легким золотом ресниц.

А скорбных скрипок голоса
Поют за стелющимся дымом:
"Благослови же небеса -
Ты первый раз одна с любимым".

Все мы бражники здесь, блудницы,
Как невесело вместе нам!
На стенах цветы и птицы
Томятся по облакам.

Ты куришь черную трубку,
Так странен дымок над ней.
Я надела узкую юбку,
Чтоб казаться еще стройней.

Навсегда забиты окошки.
Что нам, изморозь иль гроза?
На глаза осторожной кошки
Похожи твои глаза.

О, как сердце мое тоскует!
Не смертного ль часа жду?
А та, что сейчас танцует,
Непременно будет в аду.

После ветра и мороза было
Любо мне погреться у огня.
Там за сердцем я не уследила,
И его украли у меня.

Новогодний праздник длится пышно,
Влажны стебли новогодних роз,
А в груди моей уже не слышно
Трепетания стрекоз.

Ах! не трудно угадать мне вора,
Я его узнала по глазам.
Только страшно так, что скоро, скоро
Он вернет свою добычу сам.


. И на ступеньки встретить
Не вышли с фонарем.
В неровном лунном свете
Вошла я в тихий дом.

Под лампою зеленой,
С улыбкой неживой,
Друг шепчет: "Сандрильона,
Как странен голос твой. "

В камине гаснет пламя;
Томя, трещит сверчок.
Ах! кто-то взял на память
Мой белый башмачок

И дал мне три гвоздики,
Не подымая глаз.
О милые улики,
Куда мне спрятать вас?

И сердцу горько верить,
Что близок, близок срок,
Что всем он станет мерить
Мой белый башмачок.

Безвольно пощады просят
Глаза. Что мне делать с ними,
Когда при мне произносят
Короткое, звонкое имя?

Иду по тропинке в поле
Вдоль серых сложенных бревен.
Здесь легкий ветер на воле
По-весеннему свеж, неровен.

И томное сердце слышит
Тайную весть о дальнем.
Я знаю: он жив, он дышит,
Он смеет быть не печальным.

Покорно мне воображенье
В изображенье серых глаз.
В моем тверском уединенье
Я горько вспоминаю Вас.

Прекрасных рук счастливый пленник,
На левом берегу Невы,
Мой знаменитый современник,
Случилось, как хотели Вы,

Вы, приказавший мне: довольно,
Поди, убей свою любовь!
И вот я таю, я безвольна,
Но все сильней скучает кровь.

И если я умру, то кто же
Мои стихи напишет Вам
Кто стать звенящими поможет
Еще не сказанным словам?


. И кто-то, во мраке дерев незримый,
Зашуршал опавшей листвой
И крикнул: "Что сделал с тобой любимый,
Что сделал любимый твой!

Словно тронуты черной, густою тушью
Тяжелые веки твои.
Он предал тебя тоске и удушью
Отравительницы любви.

Ты давно перестала считать уколы -
Грудь мертва под острой иглой,
И напрасно стараешься быть веселой -
Легче в гроб тебе лечь живой. "

Я сказала обидчику: "Хитрый, черный,
Верно, нет у тебя стыда.
Он тихий, он нежный, он мне покорный,
Влюбленный в меня навсегда!"

Настоящую нежность не спутаешь
Ни с чем. И она тиха.
Ты напрасно бережно кутаешь
Мне плечи и грудь в меха

И напрасно слова покорные
Говоришь о первой любви.
Как я знаю эти упорные,
Несытые взгляды твои!

Не будем пить из одного стакана
Ни воду мы, ни сладкое вино,
Не поцелуемся мы утром рано,
А ввечеру не поглядим в окно.
Ты дышишь солнцем, я дышу луною,
Но живы мы любовию одною.

Со мной всегда мой верный, нежный друг,
С тобой твоя веселая подруга.
Но мне понятен серых глаз испуг,
И ты виновник моего недуга.
Коротких мы не учащаем встреч.
Так наш покой нам суждено беречь.

Лишь голос твой поет в моих стихах,
В твоих стихах мое дыханье веет.
О, есть костер, которого не смеет
Коснуться не забвение, ни страх.
И если б знал ты, как сейчас мне любы
Твои сухие розовые губы!

У меня есть улыбка одна.
Так. Движенье чуть видное губ.
Для тебя я ее берегу -
Ведь она мне любовью дана.

Все равно, чтоты наглый и злой,
Все равно, что ты любишь других.
Предо мной золотой аналой,
И со мной сероглазый жених.

Столько просьб у любимой всегда!
У разлюбленной просьб не бывает.
Как я рада, что нынче вода
Под бесцветным ледком замирает.

И я стану — Христос, помоги! -
На покров этот, светлый и ломкий,
А ты письма мои береги,
Чтобы нас рассудили потомки.

Чтоб отчетливей и ясней
Ты был виден им, мудрый и смелый.
В биографии словной твоей
Разве можно оставить пробелы?

Слишком сладко земное питье,
Слишком плотны любовные сети.
Пусть когда-нибудь имя мое
Прочитают в учебнике дети,

И, печальную повесть узнав,
Пусть они улыбнуться лукаво.
Мне любви и покоя не дав,
Подари меня горькою славой.

В последний раз мы встретились тогда
На набережной, где всегда встречались.
Была в Неве высокая вода,
И наводненья в городе боялись.

Он говорил о лете и о том,
Что быть поэтом женщине — нелепость.
Как я запомнила высокий царский дом
И Петропавловскую крепость -

Затем, что воздух был совсем не наш,
А как подарок Божий — так чудесен,
И в этот час была мне отдана
Последняя из всех безумных песен.

Здравствуй! Легкий шелест слышишь
Справа от стола.
Этих строчек не допишешь -
Я к тебе пришла.
Неужели ты обидишь
Так, как в прошлый раз:
Говоришь, что рук не видишь,
Рук моих и глаз.
У тебя светло и просто.
Не гони меня туда,
Где под душным сводом моста
Стынет грязная вода.

Цветов и неживых вещей
Приятен запах в этом доме.
У грядок груды овощей
Лежат, пестры, на черноземе.

Еще струиться холодок,
Но с парников снята рогожа.
Там есть прудок, такой прудок,
Где тина на парчу похожа.

А мальчик мне сказал, боясь,
Совсем взволновано и тихо,
Что там живет большой карась
А с ним большая карасиха.

Каждый день по-новому тревожен,
Все сильнее запах спелой ржи.
Если ты к ногам моим положен,
Ласковый, лежи.

Иволги кричат в широких кленах,
Их ничем до ночи не унять.
Любо мне от глаз твоих зеленых
Ос веселых отгонять.

На дороге бубенец зазвякал -
Памятен нам этот легкий звук.
Я спою тебе, чтоб ты не плакал,
Песенку о вечере разлук.

Мальчик сказал мне: "Как это больно!"
И мальчика очень жаль.
Еще так недавно он был довольным
И только слыхал про печаль.

А теперь он знает все не хуже
Мудрых и старых вас.
Потускнели и, кажется, стали уже
Зрачки ослепительных глаз.

Я знаю: он с болью своей не сладит,
С горькой болью первой любви.
Как беспомощно, жадно и жарко гладит
Холодные руки мои.

Высокие своды костела
Синей, чем небесная твердь.
Прости меня, мальчик веселый,
Что я принесла тебе смерть. -

За розы с площадки круглой,
За глупые письма твои,
За то, что, дерзкий и смуглый,
Мутно бледнел от любви.

Я думала: ты нарочно -
Как взрослые хочешь быть.
Я думала томно-порочных
Нельзя, как невест, любить.

Но все оказалось напрасно.
Когда пришли холода,
Следил ты уже бесстрастно
За мной везде и всегда,

Как будто копил приметы
Моей нелюбви. Прости!
Зачем ты принял обеты
Страдальческого пути?

И смерть к тебе руки простерла.
Скажи, что было потом?
Я не знала как хрупко горло
Под синим воротником.

Прости меня, мальчик веселый,
Совенок замученный мой!
Сегодня мне из костела
Так трудно уйти домой.

Он длится без конца — янтарный, тяжкий день!
Как невозможна грусть, как тщетно ожиданье!
И снова голосом серебряным олень
В зверинце говорит о северном сиянье.

И я поверила, что есть прохладный снег
И синяя купель для тех, кто нищ и болен,
И санок маленьких такой неверный бег
Под звоны древние далеких колоколен.


21. ГОЛОС ПАМЯТИ

Что ты видишь, тускло на стену смотря,
В час, когда на небе поздняя заря?

Чайку ли на синей скатерти воды,
Или флорентийские сады?

Или парк огромный Царского Села,
Где тебе тревога путь пересекла?

Иль того ты видишь у своих колен,
Кто для белой смерти твой покинул плен?

Нет, я вижу стену только — и на ней
Отсветы небесных гаснущих огней.


Я научилась просто, мудро жить,
Смотреть на небо и молиться Богу,
И долго перед вечером бродить,
Чтоб утомить ненужную тревогу.

Когда шуршат в овраге лопухи
И никнет гроздь рябины желто-красной,
Слагаю я веселые стихи
О жизни тленной, тленной и прекрасной.

Я возвращаюсь. Лижет мне ладонь
Пушистый кот, мурлыкает умильней,
И яркий загорается огонь
На башенке озерной лесопильни.

Лишь изредка прорезывает тишь
Крик аиста, слетевшего на крышу.
— И если в дверь мою ты постучишь,
Мне кажется, я даже не услышу.

Здесь все то же, то же, что и прежде,
Здесь напрасным кажется мечтать.
В доме, у дороги непроезжей,
Надо рано ставни запирать.

Тихий дом мой пуст и неприветлив,
Он на лес глядит одним окном.
В нем кого-то вынули из петли
И бранили мертвого потом.

Был он грустен или тайно-весел,
Только смерть — большое торжество.
На истертом красном плюше кресел
Изредка мелькает тень его.

И часы с кукушкой ночи рады,
Все слышней их четкий разговор.
В щелочку смотрю я. Конокрады
Зажигают за холмом костер.

И, пророча близкое ненастье,
Низко, низко стелется дымок.
Мне не страшно. Я ношу на счастье
Темно-синий шелковый шнурок.

Где-то кошки жалобно мяукают,
Звук шагов я издали ловлю.
— Хорошо твои слова баюкают:
Третий месяц я от них не сплю.

Ты опять, опять со мной, бессонница!
Неподвижный лик твой узнаю.
Что, красавица, что, беззаконница,
Разве плохо я тебе пою?

Окна тканью белою завешены,
Полумрак струится голубой.
Или дальней вестью мы утешены?
Отчего мне так легко с тобой?

Ты знаешь, я томлюсь в неволе,
О смерти Господа моля.
Но все мне памятна до боли
Тверская скудная земля.

Журавль у ветхого колодца,
Над ним, как кипень, облака,
В полях скрипучие воротца,
И запах хлеба, и тоска.

И те неяркие просторы,
Где даже голос ветра слаб,
И осуждающие взоры
Спокойных загорелых баб.

Углем наметил на левом боку
Место, куда стрелять,
Чтоб выпустить птицу — мою тоску -
В пустынную ночь опять.

Милый! Не дрогнет твоя рука,
И мне недолго терпеть.
Вылетит птица — моя тоска,
Сядет на ветку и станет петь.

Чтоб тот, кто спокоен в своем дому,
Раскрывши окно, сказал:
"Голос знакомый, а слов не пойму", -
И опустил глаза.

31 января 1914
Петербург

Помолись о нищей, о потерянной,
О моей живой душе,
Ты, всегда в путях своих уверенный
Свет узревший в шалаше.

И тебе, печально-благодарная,
Я за это расскажу потом,
Как меня томила ночь угарная,
Как дышало утро льдом.

В этой жизни я немного видела,
Только пела и ждала.
Знаю: брата я не ненавидела
И сестры не предала.

Отчего же бог меня наказывал
Каждый день и каждый час?
Или это Ангел мне указывал
Свет, невидимый для нас.

Вижу выцветший флаг над таможней
И над городом желтую муть.
Вот уж сердце мое осторожней
Замирает, и больно вздохнуть.

Стать бы снова приморской девчонкой,
Туфли на босу ногу надеть,
И закладывать косы коронкой,
И взволнованным голосом петь.

Все глядеть бы на смуглые главы
Херсонесского храма с крыльца
И не знать, что от счастья и славы
Безнадежно дряхлеют сердца.

Плотно сомкнуты губы сухие.
Жарко пламя трех тысяч свечей.
Так лежала княжна Евдокия
На душистой сапфирной парче.

И, согнувшись, бесслезно молилась
Ей о слепеньком мальчике мать,
И кликуша без голоса билась,
Воздух силясь губами поймать.

А пришедший из южного края
Черноглазый, горбатый старик,
Словно к двери небесного рая,
К потемневшей ступеньке приник.

Дал Ты мне молодость трудную.
Столько печали в пути.
Как же мне душу скудную
Богатой Тебе принести?
Долгую песню, льстивая,
О славе поет судьба.
Господи! я нерадивая,
Твоя скупая раба.
Ни розою, ни былинкою
Не буду в садах Отца.
Я дрожу над каждой соринкою,
Над каждым словом глупца.

19 декабря 1912

Солнце комнату наполнило
Пылью жаркой и сквозной.
Я проснулась и припомнила:
Милый, нынче праздник твой.
Оттого и оснеженная
Даль за окнами тепа,
Оттого и я, бессонная,
Как причастница спала.

Ты пришел меня утешить, милый,
Самый нежный, самый кроткий.
От подушки приподняться нету силы,
А на окнах частые решетки.

Мертвой, думал, ты меня застанешь,
И принес веночек неискусный.
Как улыбкой сердце больно ранишь,
Ласковый, насмешливый и грустный.

Что теперь мне смертное томленье!
Если ты еще со мной побудешь,
Я у Бога вымолю прощенье
И тебе, и всем, кого ты любишь.

Умирая, томлюсь о бессмертьи.
Низко облако пыльной мглы.
Пусть хоть голые красные черти,
Пусть хоть чан зловонной смолы.

Приползайте ко мне, лукавьте,
Угрозы из ветхих книг,
Только память вы мне оставьте,
Только память в последний миг.

Чтоб в томительной веренице
Не чужим показался ты,
Я готова платить сторицей
За улыбки и за мечты.

Смертный час, наклонясь, напоит
Прозрачной сулемой.
А люди придут, зароют
Мое тело и голос мой.

Ты письмо мое, милый, не комкай.
До конца его, друг, прочти.
Надоело мне быть незнакомкой,
Быть чужой на твоем пути.

Не гляди так, не хмурься гневно,
Я любимая, я твоя.
Не пастушка, не королевна
И уже не монашенка я -

В этом сером, будничном платье,
На стоптанных каблуках.
Но, как прежде, жгуче объятье,
Тот же страх в огромных глазах.

Ты письмо мое, милый, не комкай,
Не плачь о заветной лжи
Ты его в твоей бедной котомке
На самое дно положи.

Умолк простивший мне грехи.
Лиловый сумрак гасит свечи,
И темная епитрахиль
Накрыла голову и плечи.

Не тот ли голос: "Дева! Встань. "
Удары сердца чаще, чаще.
Прикосновение сквозь ткань
Руки, рассеянно крестящей.

1911, Царское Село

В ремешках пенал и книги были,
Возвращалась я домой из школы.
Эти липы, верно, не забыли
Нашу встречу, мальчик мой веселый.

Только ставши лебедем надменным,
Изменился серый лебеденок.
А на жизнь мою лучом нетленным
Грусть легла, и голос мой незвонок.

Со дня Купальницы-Аграфены
Малиновый платок хранит.
Молчит, а ликует, как Царь Давид.
В морозной келье белы стены,
И с ним никто не говорит.

Приду и стану на порог,
Скажу: "Отдай мне мой платок!"

Я с тобой не стану пить вино,
Оттого что ты мальчишка озорной.
Знаю я — у вас заведено
С кем попало целоваться под луной.

А у нас — тишь да гладь,
Божья благодать.

А у нас — светлых глаз
Нет приказу поднимать.

Вечерние часы перед столом,
Непоправимо белая страница,
Мимоза пахнет Ниццей и теплом,
В луче луны летит большая птица.

И, туго косы на ночь заплетя,
Как будто завтра нужны будут косы,
В окно гляжу я, больше не грустя,
На море, на песчаные откосы.

Какую власть имеет человек,
Который даже нежности не просит.
Я не могу поднять усталых век,
Когда мое он имя произносит.

Как вплелась в мои темные косы
Серебристая нежная прядь -
Только ты, соловей безголосый,
Эту муку сумеешь понять.

Чутким ухом далекое слышишь
И на тонкие ветки ракит,
Весь нахохлившись, смотришь — не дышишь,
Если песня чужая звучит.

А еще так недавно, недавно
Замирали вокруг тополя,
И звенела и пела отравно
Несказанная радость твоя.

"Я пришла тебя сменить, сестра,
У лесного, у высокого костра.

Поседели твои волосы. Глаза
Замутила, затуманила слеза.

Ты уже не понимаешь пенья птиц,
Ты ни звезд не замечаешь, ни зарниц.

И давно удары бубна не слышны,
А я знаю, ты боишься тишины.

Я пришла тебя сменить, сестра,
У лесного, у высокого костра.

"Ты пришла меня похоронить.
Где же заступ твой, где лопата?
Только флейта в руках твоих.
Я не буду тебя винить,
Разве жаль, что давно, когда-то,
Навсегда мой голос затих.

Мои одежды надень,
Позабудь о моей тревоге,
Дай ветру кудрями играть.
Ты пахнешь как пахнет сирень,
А пришла по трудной дороге,
Чтобы здесь озаренной стать.

И одна ушла, уступая,
Уступая место другой,
И неверно брела, как слепая,
Незнакомой узкой тропой.

И все чудилось ей, что пламя
Близко. Бубен держит рука.
И она как белое знамя,
И она как свет маяка.


42. СТИХИ О ПЕТЕРБУРГЕ

Вновь Исакий в облаченьи
Из литого серебра.
Стынет в грозном нетерпеньи.
Конь Великого Петра.

Ветер душный и суровый
С черных труб сметает гарь.
Ах! своей столицей новой
Недоволен государь.

Сердце бьется ровно, мерно.
Что мне долгие года!
Ведь под аркой на Галерной
Наши тени навсегда.

Сквозь опущенные веки
Вижу, вижу, ты со мной -
И в руке твоей навеки
Неоткрытый веер мой.

Оттого, что стали рядом
Мы в блаженный миг чудес.
В миг, когда над Летним Садом
Месяц розовый воскрес -

Мне не надо ожиданий
У постылого окна
И томительных свиданий.
Ах! любовь утолена.

Ты свободен, я свободна,
Завтра лучше, чем вчера, -
Над Невою темноводной,
Под улыбкою холодной
Императора Петра.

Меня покинул в новолунье
Мой друг любимый. Ну, так что ж!
Шутил: "Канатная плясунья!
Как ты до мая доживешь?"

Ему ответила, как брату,
Я, не ревнуя, не ропща,
Но не заменят мне утрату
Четыре новые плаща.

Пусть страшен путь мой, пусть опасен,
Еще страшнее путь тоски.
Как мой китайский зонтик красен,
Натерты мелом башмачки.

Оркестр веселое играет,
И улыбаются уста,
Но сердце знает, сердце знает,
Что ложа пятая пуста!

Знаю, знаю — снова лыжи
Сухо заскрипят.
В синем небе месяц рыжий,
Луг так сладостно-покат.

Во дворце горят окошки,
Тишиной удалены,
Ни тропинки, ни дорожки,
Только проруби темны.

Ива, дерево русалок,
Не мешай мне на пути!
В снежных ветках черных галок,
Черных галок приюти.

Золотая голубятня у воды,
Ласковой и млеюще зеленой;
Заметает ветерок соленый
Черных лодок узкие следы.

Сколько нежных, странных лиц в толпе.
В каждой лавке яркие игрушки:
С книгой лев на вышитой подушке,
С книгой лев на мраморном столбе.

Как на древнем, выцветшем холсте,
Стынет небо тускло-голубое,
Но не тесно в этой тесноте
И не душно в сырости и зное.

Протертый коврик под иконой,
В прохладной комнате темно,
И густо плющ темно-зеленый
Завил широкое окно.

От роз струится запах сладкий,
Трещит лампадка, чуть горя.
Пестро расписаны укладки
Рукой любовной кустаря.

И у окна белеют пяльцы.
Твой профиль тонок и жесток.
Ты зацелованные пальцы
Брезгливо прячешь под платок.

А сердцу стало страшно биться,
Такая в нем теперь тоска.
И в косах спутанных таится
Чуть слышный запах табака.

Все, как раньше. В окна столовой
Бьется мелкий метельный снег.
И сама я не стала новой,
А ко мне приходил человек.

Я спросила: "Чего ты хочешь?"
Он сказал: "Быть с тобой в аду".
Я смеялась: "Ах, напророчишь
Нам обоим, пожалуй, беду".

Но, поднявши руку сухую,
Он слегка потрогал цветы:
"Расскажи, как тебя целуют,
Расскажи, как целуешь ты".

И глаза, глядящие тускло,
Не сводил с моего кольца.
Ни один не двинулся мускул
Просветленно-злого лица.

О, я знаю: его отрада -
Напряженно и страстно знать,
Что ему ничего не надо,
Что мне не в чем ему отказать.

Я пришла к поэту в гости.
Ровно полдень. Воскресенье.
Тихо в комнате просторной,
А за окнами мороз.

И малиновое солнце
Над лохматым сизым дымом.
Как хозяин молчаливый
Ясно смотрит на меня.

У него глаза такие,
Что запомнить каждый должен,
Мне же лучше, осторожной,
В них и вовсе не глядеть.

Но запомнится беседа,
Дымный полдень, воскресенье,
В доме сером и высоком
У морских ворот Невы.


49. ОТРЫВОК ИЗ ПОЭМЫ

В то время я гостила на земле
Мне дали имя при крещеньи — Анна,
Сладчайшее для губ людских и слуха,
Так дивно знала я земную радость
И праздников считала не двенадцать,
А столько, сколько было дней в году.
Я, тайному велению покорна,
Товарища свободного избрав,
Любила только солнце и деревья.
И осенью, однажды, иностранку
Я встретила в лукавый час зари,
И вместе мы купались в теплом море.
Ее одежда странной мне казалась,
Еще страннее — губы. А слова,
Как звезды, падали сентябрьской ночью.
И стройная меня учила плавать,
Одной рукой поддерживая тело
Неопытное на тугих волнах.
И часто, стоя в голубой воде,
Она со мной неспешно говорила,
И мне казалось, что вершины леса
Слегка шумят, или хрустит песок,
Иль голосом серебряным волынка
Вдали поет о вечере разлук.
Но слов ее я помнить не могла
И часто ночью с болью просыпалась.
Мне чудился полуоткрытый рот,
Ее глаза и гладкая прическа.
Как вестника небесного, молила
Я девушку печальную тогда:
"Скажи, скажи, зачем угасла память,
И, так томительно лаская слух,
Ты отняла блаженство повторенья. "
И только раз, когда я виноград
В плетеную корзину собирала,
А смуглая сидела на траве,
Глаза закрыв и распустивши косы,
И томною была и утомленной
От запаха тяжелых синих ягод
И пряного дыханья дикой мяты,
Она слова чудесные вложила
В сокровищницу памяти моей.
И, полную корзинку уронив,
Припала я к земле сухой и душной,
Как к милому, когда поет любовь.

«Четки» - интимные переживания героини

Особенности сборника «Четки»

Вторая книга стихов Ахматовой имела необыкновенный успех. Ее выход в издательстве «Гиперборей» в 1914 году сделал имя Ахматовой всероссийски известным. Первое издание вышло немалым для того времени тиражом - 1000 экземпляров. В основной части первого издания «Четок» 52 стихотворения, 28 из которых ранее публиковались. До 1923 года книга переиздавалась восемь раз. Многие стихи «Четок» переведены на иностранные языки. Отзывы печати были многочисленными и в основном одобрительными. Сама Ахматова выделяла статью (Русская мысль. - 1915. - № 7) Николая Васильевича Недоброво, критика и поэта, с которым она была хорошо знакома. К Недоброво обращено стихотворение «Целый год ты со мной не разлучен…» в «Белой стае».

Эпиграф - из стихотворения Е. Боратынского «Оправдание».

Как у большинства молодых поэтов, у Анны Ахматовой часто встречаются слова: боль, тоска, смерть. Этот столь естественный и потому прекрасный юношеский пессимизм до сих пор был достоянием «проб пера» и, кажется, в стихах Ахматовой впервые получил свое место в поэзии.

В ней обретает голос ряд немых до сих пор существований, - женщины влюбленные, лукавые, мечтающие и восторженные говорят, наконец, своим подлинным и в то же время художественно-убедительным языком. Та связь с миром, о которой говорилось выше и которая является уделом каждого подлинного поэта, Ахматовой почти достигнута, потому что она знает радость созерцания внешнего и умеет передавать нам эту радость.

Тут я перехожу к самому значительному в поэзии Ахматовой, к ее стилистике: она почти никогда не объясняет, она показывает. Достигается это и выбором образов, очень продуманным и своеобразным, но главное - их подробной разработкой. Эпитеты, определяющие ценность предмета (как-то: красивый, безобразный, счастливый, несчастный и т. д.), встречаются редко. Эта ценность внушается описанием образа и взаимоотношением образов. У Ахматовой для этого много приемов. Укажем некоторые: сопоставление прилагательного, определяющего цвет, с прилагательным, определяющим форму:

…И густо плющ темно-зеленый

Завил высокое окно.

…Там малиновое солнце

Над лохматым сизым дымом…

повторение в двух соседних строках, удваивающее наше внимание к образу:

…Расскажи, как тебя целуют,

Расскажи, как целуешь ты.

…В снежных ветках черных галок,

Черных галок приюти.

претворение прилагательного в существительное:

…Оркестр веселое играет…

Цветовых определений очень много в стихах Ахматовой, и чаще всего для желтого и серого, до сих пор самых редких в поэзии. И, может быть, как подтверждение неслучайности этого ее вкуса, большинство эпитетов подчеркивает именно бедность и неяркость предмета: «протертый коврик, стоптанные каблуки, выцветший флаг» и т. д. Ахматовой, чтобы полюбить мир, нужно видеть его милым и простым.

Ритмика Ахматовой служит могучим подспорьем ее стилистике. Паузы помогают ей выделять самые нужные слова в строке, и во всей книге нет ни одного примера ударения, стоящего на неударяемом слове, или, наоборот, слова, по смыслу ударного, без ударения. Если кто-нибудь возьмет на себя труд с этой точки зрения посмотреть сборник любого современного поэта, то убедится, что обыкновенно дело обстоит иначе. Для ритмики Ахматовой характерна слабость и прерывистость дыхания. Четырехстрочная строфа, а ею написана почти вся книга, слишком длинна для нее. Ее периоды замыкаются чаще всего двумя строками, иногда тремя, иногда даже одной. Причинная связь, которою она старается заменить ритмическое единство строфы, по большей части не достигает своей цели.

Стих стал тверже, содержание каждой строки - плотнее, выбор слов - целомудренно скупым, и, что лучше всего, пропала разбросанность мысли.

Но при всей своей ограниченности поэтический талант у Ахматовой, несомненно, редкий. Ее глубокая искренность и правдивость, изысканность образов, вкрадчивая убедительность ритмов и певучая звучность стиха ставят ее на одно из первых мест в «интимной» поэзии.

Почти избегая словообразования, - в наше время так часто неудачного, - Ахматова умеет говорить так, что давно знакомые слова звучат ново и остро.

Холодком лунного света и нежной, мягкой женственностью веет от стихов Ахматовой. И сама она говорит: «Ты дышишь солнцем, я дышу луною». Действительно, дышит она луною, и лунные мечты рассказывает нам, свои мечты о любви, осеребренные лучами, и мотив их простой, неискусный.

В ее стихах нет солнечности, нет яркости, но они странно влекут к себе, манят какой-то непонятной недоговоренностью и робкой тревогой.

Почти всегда поет Ахматова о нем, о едином, о том, чье имя «Любимый». Для него, для Любимого, бережет она свою улыбку:

У меня есть улыбка одна.

Так. Движенье чуть видное губ.

Для тебя я ее берегу… -

Для любимого ее тоска и даже не тоска, а печаль, «терпкая печаль», порою нежная и тихая.

Боится она измен, потерь и повторности, «ведь столько печалей в

Что близок, близок срок,

Что всем он станет мерить

Мой белый башмачок.

Любовь и грусть, и мечты, все сплетено у Ахматовой с самыми простыми земными образами, и, быть может, в этом кроется ее обаяние.

«Я… в этом сером, будничном платье на стоптанных каблучках», - говорит она о себе. В будничном платье ее поэзия и все же она прекрасна, ибо Ахматова - поэт.

Земным питьем напоены ее стихи, и жаль только, что простота земного часто сближает их с нарочито-примитивным.

Ощущение счастья у героини вызывают предметы, прорывающиеся в затвор и, может быть. Несущие с собой смерть, но чувство радости от общения с просыпающейся, возрождающейся природой сильнее смерти.

Истинное счастье героиня «Четок» находит в освобождении от груза вещей, тесноты душных комнат, в обретении полной свободы и независимости.

Многие другие стихи из книги «Четки», свидетельствует о том, что поиски Ахматовой носили религиозный характер. Это отметил в своей статье об Ахматовой Н. В. Недоброво: «Религиозный путь так определен в Евангелии от Луки (гл. 17, с. 33): «Иже аще взыщет душу свою спасти, погубит ю: и иже аще погубит ю, живит ю» Недоброво Н. В. Анна Ахматова //Русская мысль. 1915. № 7. С. 65..

Завершая разговор об особенностях «Четок», можно сделать вывод, что уже в этом сборнике намечается кризис индивидуалистического сознания поэта и делается попытка выйти за пределы сознания одной личности, к миру, в котором поэт находит свой круг, однако тоже ограниченный, а частично и иллюзорный, созданный творческим воображением, опирающимся на указанные выше литературные традиции. Самый прием «маскировки» героини под нищенку связан, с одной стороны, со всевозрастающим разрывом между фактами реальной биографии поэта и их отражением в стихах и, с другой стороны, с определенным желанием автора сократить этот разрыв.

Если Вы заметили ошибку в тексте выделите слово и нажмите Shift + Enter

Послушайте стихотворение Ахматовой Четки

Темы соседних сочинений

Картинка к сочинению анализ стихотворения Четки

Анализ стихотворения Ахматовой Четки

Настроение произведения Четки

Четки